Между верхней и нижними ступеньками социальной лестницы Юга были бедняки, «белая рвань», как их презрительно называли плантаторы. Они были охотниками, лесорубами, пастухами. Они были носителями подлинно народного духа. Искусно разжигая расовую ненависть, так называемая белая аристократия Юга нанимала из числа деклассированных бедняков надсмотрщиков за рабами, их руками творя преступления против человечества, их руками укрепляя свою безграничную власть.
Еще в 20-х годах XIX столетия Америка раскололась на два противостоящих друг другу лагеря — Юг и Север. «Цвет» Юга — плантаторы утверждали, что производство хлопка невозможно при помощи наемного труда, и предупреждали противников рабства из числа промышленников Севера, что, если освободить рабов, Америку ждет крах или серьезный экономический кризис.
В 1860 году кандидатом в президенты от республиканской партии был выдвинут Авраам Линкольн. Опираясь на поддержку в кругах аболиционистов, Линкольн одержал победу на президентских выборах. В ответ штаты Юга объявили о выходе из состава союза. Рабовладельцы открыто объявили о своем намерении уничтожить систему наемного труда на Севере и заменить ее рабством. Началась гражданская война, длившаяся четыре года и закончившаяся полным поражением рабовладельцев.
Таким был Юг. Как писал один американский исследователь: «Юг подобен старому дереву, с большим количеством возрастных колец. Ствол и ветви его изгибались под воздействием ветров и лет, а корни уходили в образ жизни, в почву Старого Юга».
В какой-то мере фольклор старого Юга уходит своими корнями в средневековые французские, испанские, ирландские традиции с их «страшными» рассказами о домах с привидениями, о неразделенной любви, такой сильной, что от нее умирают. Только события, о которых в них рассказывается, приспособлены к новым американским условиям, к новому образу жизни.
Юная Шарлотта
Баллада-быльПеревод Ю. Хазанова
Шарлотта юная в горахС отцом своим жила;На мили не было кругомНи дома, ни села.Но приходили парни к ним —Народ как на подбор,И вечерами не стихалВеселый разговор.
Хозяин хлебосолен был,Шарлотта — хороша,К тому ж единственная дочь,В ней вся его душа;Ее любил и баловал,Как куклу одевал,Своими платьями онаСражала наповал.
…Был вечер. Завтра — Новый год.Шарлотта у окна.Неужто просидит одна,Никто к ней не придет?!
Ведь там, в поселке, в эту ночьВеселый будет бал;Пусть на дворе мороз и снег,Пускай в горах обвал, —Но так пригож трактирный зал,Где всем тепло, светло,Где к тем, кто счастья не знавал,На миг оно пришло…Шарлотта горестно глядитИз-за оконных рам;Вдруг видит: чьи-то сани тамПодъехали к дверям!
И вот уж Чарли молодойВыходит из санейИ говорит: скорей, скорей,Приехал он за ней!
Сказала мать Шарлотте: «Дочь,Оденься потеплей,Ты едешь в холод, едешь в ночь,Мороз все злей и злей».
Но лишь смеется дочь в ответ,Браслетами звеня:«Закутаться, как кукла? Нет,Пусть видят все меня!Надену новое пальтоИ нитку алых бус —Пускай не думает никто,Что стужи я боюсь!»
Перчатки, шляпу дочь берет.Кивает на бегу —И в сани, и летят впередСквозь белую пургу,Полозья стонут и скрипят,Бубенчики звенят,Во мгле морозной звезды спят,Холмы — в снегу до пят.
Прервал молчанье Чарли вдруг,Сказал из темноты:«Я так замерз — не чую рук,А как, подружка, ты?» —«Озябла ужас как, с трудомЯ раскрываю рот…»Тут он опять взмахнул кнутом,И конь рванул вперед.
И снова мчатся через тьму…«Ну как?» — спросил у ней.Шарлотта шепотом ему:«Теперь уже теплей».И снова только скрип саней;Весь край в снега одет…Но вот уж виден ряд огнейИ в зале яркий свет.
И Чарли придержал коня,«Приехали! — сказал, —Сейчас оттаем у огня,Идем быстрее в зал!Вставай, вставай, моя любовь,Уж музыка слышна!..»Зовет Шарлотту вновь и вновь —Как статуя она.
Он за руку ее берет —Рука у ней как лед,А на недвижимом лицеСнежинок хоровод.Он в теплый зал ее несет,Туда, где шум и свет…Ничто Шарлотту не спасет:В груди дыханья нет.
Но Чарли звал ее и звал:«Вставай, ведь здесь тепло!..»И со слезами целовалХолодное чело;И вспоминал ее слова:«Теперь уж мне теплей…» —«Ведь ты жива! Ведь ты жива!» —В слезах твердил он ей.
Потом повез ее домойОпять дорогой той…Всю ночь рыдали мать с отцомНад дочкой молодой.…У Чарли сердце стало вдруг:Не вынесло всех мук.
С Шарлоттой рядом погребенЕе несчастный друг.
Сокровища пирата
Пересказ Н. Шерешевской
Просто удивительно, сколько историй и сказок рассказывают в южных штатах про знаменитого пирата Лаффита.
Кое-что в них правда, но чаще вымысел, впрочем, это и неважно. Важно, что бесстрашный разбойник, отчаянный человек, отличавшийся цепким умом и редкой находчивостью, поражавший иногда своей жестокостью, иногда добротой, стал одним из героев народных сказок. И сказок этих несть числа.
Мы выбрали для вас такую, которая совсем не похожа на многочисленные истории про пиратов. И по-своему она единственная.
Что в ней правда, что вымысел, судить не нам. Но интересно, что в исторических документах штата Техас встречается и имя молодой жены Лаффита и название их дома «Мэзон Руж».
Так вот…
В цветущих штатах дальнего Юга, граничащих с Мексиканским заливом, вряд ли найдется хоть одно местечко, где бы не рассказывали разных историй про грозного пирата Лаффита. Мы поведаем вам ту из них, которую услышали на острове Галвестон, обращенном одним боком к заливу, а другим — к богатому техасскому берегу. Таинственную историю о последних годах жизни знаменитого морского пирата, когда виски его уже побелели, а тело устало нести бремя жизни.
Он жил в роскошном доме, называвшемся по-французски «Мэзон Руж», со своей молодой красавицей женой по имени Жанетт и не позволял ни одному мужчине входить туда — так ревниво он любил свою Жанетт. Они жили совсем одни, утопая в золоте и драгоценностях, а также в сладких мечтах прославленного пирата.
Пусть его черные волосы уже посеребрила седина, и сам он утратил былую удаль, он все еще мечтал, и не только мечтал, но и замышлял новые пиратские набеги в открытом море.
Один глаз у него был всегда прикрыт опущенным веком, и говорили, что он им не видит. Но это было не так. Он видел зорко и четко, готовый в любую минуту пуститься на новую авантюру.
Власти знали об этом. И однажды на американском бриге «Отважный» к Лаффиту был послан лейтенант Керни с приказом покинуть Галвестон навсегда.
Встреча между офицером и пиратом была бурной. Лаффит угрожал и шумел, однако ответ был прост, но категоричен:
— Через три дня вы покинете остров, с тем чтобы никогда больше сюда не возвращаться, или пойдете в тюрьму!
— Но моя жена тяжело больна.
— Возьмете свою жену с собой.
Офицер отбыл, а Лаффит долго сидел один в большом сводчатом зале, низко опустив голову, охваченный печалью и тревогой.
Вдруг он встрепенулся. В комнату ворвался холодный порыв ветра, тяжелый занавес на окнах заколыхался, словно таинственный бриз заглянул в дом и нарушил его тишину. На миг пирата охватила тревога, он стал рассеянно озираться вокруг. Ему, всегда столь бесстрашному, сделалось как-то не по себе.
Однако он взял себя в руки и быстро прошел в спальню, где лежала его жена.
Какой холод. И полная тишина. Он прикоснулся к ней: она была как лед. Мертва!
Он долго стоял перед ней, застыв, словно статуя. Потом подошел к двери и кликнул своих слуг.
— Уходите и до завтрашнего вечера не возвращайтесь! — приказал он им.
Слуги повиновались.
На другой день вечером они вернулись, но нигде не нашли своего хозяина. Потом услышали его шаги наверху: туда и обратно, туда и обратно. Долгие часы он ходил туда-сюда и что-то бормотал про себя.