С утра на княжьем дворе толпа окружила пожилого мужика. Его лицо было набелено мелом и нарумянено свеклой; брови намазаны сажей. Он был обвешан яркими многоцветными лентами, поясами. Мужик старательно гремел в детские погремушки и дул в свистульку, призывая народ к себе. В общем, вид он имел потрясающе потешный, и толпа хихикала, предвкушая веселый день.
Наконец ряженый собрал довольно внушительных размеров толпу и двинулся со двора, издавая яростный шум своими игрушками. Народ, приплясывая и напевая, старался не отставать от него.
Ярина, затесавшись среди людей, тоже двинулась за Ярилой. Сколько она ни смотрела по сторонам, князя не видела. Не было в толпе и его матушки.
Ярило прошел из конца в конец несколько весей в округе, собрал вокруг себя огромную толпу желающих принять участие в плясках, играх и военных состязаниях и вышел к Ярилиной роще.
На сосне, стоящей на опушке, уже развевались венки из цветов, железные колокольчики, разноцветные лоскутки и ленточки – все это колыхалось и мелодично позванивало на легком ветру. Здесь же, на широкой поляне, были расстелены холсты с различными яствами, стояли бочки с питьем; как принято издревле, угощение собиралось всей округой, а хмельным угощал князь.
Никто не заметил, куда исчез ряженый, и вместо него под сосной появилась кукла с ярко выраженным мужским достоинством, искусно вырезанным из дерева. Кукла была безликая, и только детородный орган выдавал ее пол, чтобы всем было ясно – это Ярило.
Замужние женщины начали ход вокруг сосны. Девицы и вдовы в ход не допускались. Одна из женщин взяла куклу на руки и шла впереди всех, за ней вереницей тянулись другие, сопровождая свое движение настоящей карой по умершему: вопя на всю округу, они рвали на себе волосы.
Обойдя с душераздирающим плачем и причитаниями вокруг сосны три раза, женщины остановились у вырытой могилы, положили в нее куклу. Одна из женщин принесла белый рушник. На нем было вышито солнце с девятью положениями на небосводе – от рассвета до заката. Ярило накрыли рушником, после чего женатые мужчины стали закапывать могилу под непрекращающийся плач и стон жен.
После полудня Ярило был наконец погребен со всеми причитающимися ему почестями. Все к этому времени проголодались и с нетерпением смотрели на холсты, уже мало внимая действу, творящемуся у могилы. Появилась княгиня, сказала несколько традиционных слов о том, что Ярило придет снова на следующее лето молодым юношей – зеленым ростком. Такова природа: все старое умирает, чтобы юное цвело и плодоносило.
Наконец княгиня подала знак, и все ринулись к холстам поминать покойного. После того как все наелись и напились, пошла гульба с плясками, хороводами и молодецкими состязаниями. Парни после меда плохо соображали, своими конечностями почти не владели, постоянно падали, топтались на месте, стреляли из лука не туда, куда надо. Все это сопровождалось незлобивыми шутками, прибаутками, смехом.
Наблюдая за потехой, которую можно увидеть только в Ярилин день, Ярина хохотала от души. Поскольку вдовам разрешалось пить мед, она тоже приложилась к рогу, и теперь веселье переполняло ее всю, требуя выхода. Надоело быть чопорной и следить за каждым своим шагом, хотелось сделать что-то такое, чтобы все ахнули. Например, пуститься в пляс, высоко задрав подол и поднимая голые ноги. Но последней каплей рассудка она сдерживала свою прыть, понимая, что ей вряд ли тогда удастся покорить сердце Бажана, а добродетельная княгиня вообще может лишить ее приюта.
Вдруг что-то будто толкнуло Ярину. Она повернулась и встретила взгляд Бажана. Он стоял невдалеке и смотрел на нее горящими глазами. Или это закат отражался в его взоре? Ярина пошла на этот призывный взгляд, не понимая, не сознавая, что князь все отступает и заманивает ее куда-то. И вот они остались вдвоем в темнеющем лесу. Вокруг такая тишина, что слышно, как шепчутся деревья и журчит ручеек.
Бажан остановился, и женщина подошла к нему. Теперь его глаза не горели огнем, а затягивали в темный холодный омут. Но Ярина, завороженная, не хотела сопротивляться, желая утонуть, раствориться в этом человеке не только телом, но и сердцем. Мужчина обхватил ее руками и прижал к груди. Ярина стояла, не смея пошевелиться, чтобы не спугнуть это сказочное мгновение. Гулкие удары сердца любимого, запах меда и чистого тела, исходящий от него, – все сводило с ума, лишая последней возможности думать.
Почувствовав сквозь тонкую рубаху взбунтовавшуюся мужскую плоть, женщина застонала и опустилась на землю.
– Что ты делаешь со мной, – прохрипел Бажан, не в силах совладать с собственным вожделением.
– Молчи, молчи, – прошептала Ярина в упоении.
Пусть будет так: нынче он принадлежит ей. Она не упустит удачу и будет держать ее столько, сколько сможет. А далее – как боги пожелают.
Похожие мысли бродили и в голове Бажана. Он глядел на прекрасную женщину, лежавшую у его ног, и не мог поверить, что она в его власти. Знают боги, он долго сопротивлялся, но какой смертный устоит, когда ему так беззастенчиво предлагают себя? Бажан столько раз представлял ее, трепещущую, в своих руках, что теперь, когда желанная так близко, он не собирался прислушиваться к голосу рассудка, заставлявшего бежать прочь.
Между тем, не догадываясь, какие мысли теснятся в голове князя, Ярина взяла его ладонь, приложила к своей щеке, потом поцеловала ее и слегка куснула. Эти простые действия отозвались молнией в мужском теле, опалив его огнем вожделения. Бажан упал на колени рядом с женщиной и принялся лихорадочно стягивать с нее рубаху, но завязки не поддавались, и он в сердцах дернул. Раздался треск холста, и в его руках оказались две половинки рубахи. Князь в недоумении уставился на лохмотья, не зная, что с ними делать. Ярина не выдержала и рассмеялась. Смех ее будто разорвал сдерживающее князя благоразумие. Он решительно стал стягивать с себя одежду, не сводя взгляда с белых грудей женщины, равномерно поднимающихся в такт учащенному дыханию.
Князь упал на Ярину, прижав ее к земле. Женщина извивалась под ним и стонала, и стон ее отдавался сладостью в сердце. И в последний миг наслаждения он будто излил всего себя, без сил распластавшись на мягком женском теле.
Ярина ласково провела по рыжим густым волосам любимого, коснулась пальцами шрама на его щеке. Эти движения привели его в чувство. Он встал и поспешно начал одеваться. Женщина натянула на себя рубаху, но разорванные куски не желали прикрывать ее белого роскошного тела. Рубаха была безнадежно испорчена.
Ярина тоскливо вздыхала, пробуя завязками скрепить рубаху на груди.