Подобные психологические загадки возникали у меня почти после каждой партии. То полное совпадение узконаправленных аналитических поисков — вплоть до ошибочных оценок отдельных ходов и позиций, то необъяснимое предугадывание сюжета предстоящих встреч…
После 7-й партии я высказал предположение об утечке информации. После же 12-й заявил, что информация скорее всего передается кем-то из своих. Ситуация сложилась так, что подозрения пали на Тимощенко. Из-за его крайнего индивидуализма существовал определенный разлад между ним и всей командой. Перед матч-реваншем Тимощенко полностью переключился на работу со мной вдвоем, без тренерской группы. А в Лондоне он даже жил отдельно от нас, в отеле. К тому же Тимощенко был обижен тем, что я не назначил его своим официальным секундантом. Он заявил, что больше не считает себя связанным какими-либо обязательствами и после лондонской половины матча уедет на армейское соревнование. Когда я в очередной раз поделился с тренерами своими сомнениями по поводу утечки информации, Владимиров сказал, что это маловероятно. Но тут же добавил: «А если подозрения верны, то это — Тимощенко». Однако все боялись поверить в это. «Просто Карпов угадывает». Но угадывал он что-то уж слишком часто!
В Ленинграде я немного успокоился, понимая, что играю лучше Карпова, и собирался увеличить свой перевес. Это удалось, как вы помните, уже в 14-й партии, хотя Карпов снова легко сориентировался в новой для себя дебютной позиции. Поэтому к радости победы примешивалось чувство тревоги. Ведь Тимощенко уже уехал, а чудеса продолжались.
Перед 16-й партией я предупредил маму: «Сегодня буду жертвовать коня, так что не падай в обморок». Но соперник, заблаговременно применив новый ход, снова избежал опасной заготовки. Правда, мне показалось, что делал он свой ход без энтузиазма.
Было такое ощущение, будто весь вариант подготовлен им на скорую руку. После страшных осложнений боевые порядки Карпова были смяты, перевес достиг трех очков. В обстановке всеобщей эйфории мое недоумение и тревогу — «Что же все-таки происходит?! Карпов опять попал в десятку!» — никто не воспринял всерьез. Именно тогда Владимиров впервые обмолвился, что сразу после матча уйдет из команды.
Последующие события приняли совершенно непредвиденный оборот: я потерпел три поражения подряд. Проигрыш 17-й партии, честно говоря, не очень меня расстроил, я просто не был готов к серьезной игре. Другое дело — 18-я! В очерке друга Карпова журналиста Игоря Акимова «Осень на Каменном острове», опубликованном в журнале «Студенческий меридиан», есть поразительное свидетельство. Над позицией, случившейся в 18-й партии, Карпов провел бессонную ночь накануне встречи. Более того, он был совершенно убежден: именно эта позиция «завтра будет стоять»! Акимов тут же спешит заверить читателя, что «такое предвидение в порядке вещей»! Но возникают вопросы. Почему, например, после двух сокрушительных побед в «испанке» я должен был поменять руку — начать партию не королевской, а ферзевой пешкой? Но, даже зная дебют, как можно было предвидеть, что именно «завтра будет стоять», если я собирался применить продолжение, еще не встречавшееся в моей практике? При этом быть уверенным, что 10-й ход будет для Каспарова сюрпризом! Это необъяснимо. Или, наоборот, легко объяснимо.
На следующий день невероятное стало очевидным: с домашнего столика Карпова позиция перекочевала на сцену концертного зала гостиницы «Ленинград». Вместо естественного 10-го хода конем, на который мы заготовили сильнейшее возражение, соперник пошел ферзем — обещанный сюрприз для Каспарова! Чего Карпов избегал, никто, кроме нас с ним, не понял. Другое дело, что позиция оказалась не в духе Карпова, и я переиграл его полностью. Но дальше начались чудеса в решете, и партия была отложена в трудной для меня позиции.
Мы анализировали ее всю ночь. У Карпова было три продолжения. В первом, наиболее для меня опасном, удалось обнаружить хороший план защиты: получалась позиция, близкая к ничьей. Во втором варианте мы тоже нашли отличную позиционную ничью. А вот третий путь почти не смотрели — ничья была видна невооруженным глазом (и действительно, ничья там достигалась в один ход). Но Карпов при доигрывании избрал именно это продолжение. Выходит, он зевнул ничью в один ход? Невероятно! Но именно благодаря этому своему промаху он выиграл. Я следовал нашему домашнему анализу, поверхностному из-за нехватки времени, да в общем-то и не требовавшему особых усилий. Ускользнувший от нашего внимания промежуточный шах я обязан был увидеть за доской. Но выбор Карповым откровенно слабого продолжения говорил о многом!
Обстановка в команде накалилась. Сомнения, которые накапливались по ходу матча и до поры до времени разбивались о стену нашего победного благодушия, теперь злорадно встали во весь рост. Впервые мне было сказано, что Владимиров уже полгода переписывает наши дебютные разработки. Тренеры думали, что это делается с моего ведома. Сразу вспомнились частые исчезновения Владимирова, его полная свобода в Лондоне — перед каждой партией он уходил «бегать». Вспомнили, что и за час до доигрывания 18-й партии он тоже ушел в город, а Карпов опоздал к началу доигрывания на 10 минут (по свидетельству его секунданта Макарычева, до самого последнего момента Карпов никак не мог решить, какое же из трех продолжений выбрать).
Решено было принять необходимые меры предосторожности: никому не покидать территорию нашего лагеря, тренерам работать порознь. Владимиров категорически отказался выполнять требования. Я убеждал его, что это не трудно, играть осталось немного. Ведь тренеры Карпова в течение всего матча не ходят даже на партии, не говоря уже о длительных прогулках по городу. Надо проявить выдержку… Но Владимиров все равно ушел. Незаметно, неизвестно куда. Уже одного этого было достаточно, чтобы расстаться с ним.
Тогда же решили на всякий случай снять все телефоны у тренеров. Принес свой аппарат и Владимиров. Однако наутро, в 6 часов, когда мама набрала его номер, на том конце провода сняли трубку, но ничего не ответили. Позже в комнате Владимирова действительно был обнаружен второй аппарат, который он скрывал. Тогда мы решили отключить в доме все телефоны, кроме дежурного.
Обнаружив, что его потайной телефон отключен, Владимиров сорвался: он обвинил нас в шпиономании и заявил, что покидает команду. Тогда руководитель делегации потребовал вернуть шахматные записи. Владимиров возразил, что никаких записей не существует. Но тренеры быстро освежили его память, и он вынужден был их принести. И тут мы увидели, какая большая «игра по переписке» велась за моей спиной. Почему-то в круг интересов Владимирова не попали дебюты, обычно им применяемые, а вошли только те, что были моим главным оружием против Карпова. Мы попросили Владимирова дать письменное объяснение. Вот что он написал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});