Он частит мокрыми выдохами, когда я оказываюсь на первой ступеньке. И подхватывает меня за талию, перенося к себе, когда я ступаю на вторую.
  
 Его запах порождает шквал града на моей душе. Я сжимаю его скулы пальцами, а он осматривает мои глаза, будто хочет запомнить каждую ресницу.
  
 На его груди тоже кособокий шрам, корявые края которого все еще в крови.
  
 — Каин, что ты сделал? — едва могу пошевелить губами.
  
 — Мое сердце, знаешь, тоже разрывалось, — вскидывает он на меня голову, — потому что разрывалось твое, и не только потому что так должно быть.
  
 Я неловко и коротко целую его в губы, а затем он спускается устами к моему шраму.
  
 — Я укусил тебя, как в старые добрые времена. Только… не ограничился шеей.
  
 Его глаза не моргают. Наверно, он хочет, чтобы я увидела в них правду. Возможно, чтобы я увидела, как он с разрывающемся сердцем склонился над моим разрывающимся сердцем и не знал, что делать.
  
 — Я заставил тебя укусить мое сердце тоже.
  
 Когда я провожу пальцами по его шраму, он улыбается.
  
 — Знаешь, у тебя неплохой оскал.
  
 — Возможно, мы мертвы, Каин, — серьезно говорю я, — и наконец-то, ты встретишься с этим Млидонье.
  
 — Возможно, мертвы, — наклоняет Каин голову, — но какая разница?