— Нет, но…
— Знал! — воскликнула Лизанька. — Ты знал и…
Запнулась, подняла газету и, скомкав, швырнула в окно.
Вот, значит, как… папенька, если не знал, то догадывался об этаких… престранных наклонностях старшего актора… а быть может, не желая способствовать Лизанькиному семейному счастью, и сам… Конечно, Аврелий Яковлевич — пренеприятнейшая особа, с которой Лизаньке довелось единожды встретиться, — ведьмак. И вдруг да сердечного Себастьянушку приворожил?
А если и нет, то…
Ничего, на любой приворот отворот найдется. Да и то ли дело…
— Не расстраивайся, милая, — постарался утешить дочь Евстафий Елисеевич. Будучи человеком совестливым, от нечаянного этого обмана, который он поддержал, пусть из побуждений самых благородных, познаньский воевода чувствовал себя крайне неловко. — Мы тебе другого жениха найдем. Лучше прежнего.
— Зачем? — спросила Лизанька, заправляя за ушко светлый локон. — Я подумала, что так даже лучше… все равно пожениться они не смогут. Верно, папенька?
Евстафий Елисеевич кивнул.
И когда любимая дочь вышла, долго сидел, глядел на дверь и думал: где и когда он упустил ее? Чувство вины не ослабевало, и язва, очнувшись от дремы, полоснула свежей, бодрящей болью.
Ах, Лизанька, Лизанька… и ведь поздно говорить.
Не услышит.
Иначе придется, и Евстафий Елисеевич, выдвинувши ящик стола, извлек из тайного его отделения фляжку с вевелевкой… опрокинув стопку, он закрыл глаза.
Евдокия, сидя у окна, глазела на улицу. Занятие это было напрочь лишено какого бы то ни было смысла, однако же позволяло хоть как-то примириться с бездарной тратой времени.
— Дуся, мне идет? — Аленка вновь показалась из примерочной.
— Конечно, дорогая.
— Ты даже не посмотрела!
— Посмотрела, — со вздохом сказала Евдокия, которой больше всего хотелось вернуться в тихий и уютный номер «Метрополя»: вдруг да маменька соизволили, наконец, телеграммой отписаться.
…или, паче того, назначить время для разговору.
Молчание Модесты Архиповны беспокоило Евдокию куда сильней Аленкиных нарядов.
Не стоило уезжать…
…думалось о страшном.
О том, что пан Острожский, воспользовавшись скорым отъездом Евдокии, продал маменьке акций не на двадцать пять тысяч злотней, а на все сто… или сто пятьдесят… и еще заставил залог взять… иначе отчего она, всегда бывшая на связи, вдруг словно бы исчезла?
На душе было муторно, и отнюдь не только из-за денег.
…а Лютик спокоен.
…и Евдокию уговаривал успокоиться. И Лютику она, конечно, верила, но…
— И какое мне идет больше? — капризно поинтересовалась Ален ка. — Это или предыдущее?
— Оба. — Евдокия точно знала, как отвечать на подобные вопросы. — И третье тоже хорошо…
Лютик, оторвавшийся на секунду от альбома, над которым медитировал уже третий час кряду, осторожно заметил:
— Этот оттенок ультрамарина будет выглядеть вызывающе…
— Точно. — Аленка плюхнулась на диванчик, отмахнувшись от продавщиц, которые принялись уверять, будто бы есть еще несколько нарядов, которые всенепременно панночке подойдут, ежели она соизволит примерить… — А вот Евдокии он будет к лицу.
— Пожалуй, — согласился Лютик.
— Нет!
Вот чего Евдокия терпеть не могла, так это подобных лавок, которые пожирали время. Конечно, сейчас-то времени у Евдокии имелось в достатке, но это же не значит, что она должна немедля тратить его на выбор платья, которого ей и надеть-то некуда.
Платьев у Евдокии имелось с полдюжины, о чем она и сообщила сестрице.
— Это ты про то… убожество? Ты в них и вправду на компаньонку похожа. — Аленка двинулась к деревянным болванам с готовыми нарядами, которые она окидывала новым придирчивым взором. — И на старую деву.
Продавщицы закивали.
— Я и есть старая дева, — ответила Евдокия, бросая тоскливый взгляд на улицу.
— Это еще не повод носить ужасные платья. Папа, скажи ей!
И Лютик, до этого дня во всех спорах хранивший нейтралитет, мягко произнес:
— Евдокия, пожалуй, тебе следует обновить гардероб.
— Зачем?
— Ну ты же хочешь найти себе мужа?
— Не хочу… но придется.
— Вот, — почувствовав поддержку, Аленка осмелела, — а охотиться за мужем без приличного платья, все равно что на щуку пустой крючок закидывать…
Рыбалку она любила нежно, хотя и страсти этой несколько стеснялась, полагая ее неприличной для девицы.
— Так что не спорь! Тебе этот цвет к лицу будет… и вот тот, зелененький тоже… и еще… ну что стоишь? Или мы отсюда до вечера не уйдем…
— Евдокия, — Лютик закрыл альбом и прошелся по лавке, поморщился, верно, не слишком-то впечатленный работами панны Бижовой, модистки первой категории, как то значилось на вывеске, — мне кажется, ты слишком увлеклась одной стороной своей жизни, незаслуженно позабыв о прочих. Нельзя быть счастливым, стоя на одной ноге…
Это его замечание Евдокия пропустила мимо ушей.
От нового платья отвертеться не выйдет, и… странное дело, прежней досады Евдокия не чувствовала, скорее уж — престранную надежду… на что?
Что изменится?
— Тебе идет, — сказала Аленка, устроившаяся на диванчике. — Только с косой еще что-то сделать надобно…
— Косу не трогай.
…а и вправду идет. Цвет яркий, насыщенный, точь-в-точь мамины бирюзовые серьги…
…и в столице Евдокия должна выглядеть сообразно своему положению…
…но тогда надобно не бирюзовое брать, а серое: темные цвета делают ее старше, серьезности придают.
Однако Лютик, осмотрев падчерицу с ног до головы, постановил:
— Берем. И вон то пурпурное тоже… только пусть черное кружево уберут… нет, на иное заменять не следует, вообще без кружева будет лучше. А еще нужно домашнее, что-то простое… да, подойдет и в полоску.
Он указывал на одно платье за другим, словно позабыв, что лавка эта отнюдь не из дешевых…
— Я переоденусь. — На Евдокию из высоких, в золоченом обрамлении зеркал смотрела хмурого вида девица с толстою косой, перекинутой через плечо. Девица была не особо молода, не особо привлекательна и характером, судя по всему, обладала скверным.
Вот характер платье было не в состоянии исправить.
— Зачем? — Аленка уйти не позволила. — Тебе и так идет… а вдруг кого встретим?
— Кого?
Девица нахмурилась еще больше. И упрямый подбородок выпятился.
— Кого-нибудь. — Аленка вытащила конфетку из стеклянной вазы, поставленной для клиентов. — На вот, съешь лучше… и улыбнись уже.
Евдокия попробовала, но… Иржена милосердная, неужели это она? И улыбка вышла кривоватой, искусственной…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});