Читать интересную книгу Обнаров - Наталья Троицкая

– Зачем?!

– Костя, от химиотерапии я все равно буду лысая, – и, заметив его растерянность, добавила: – Чего сидишь, как камень в лесу? Волосы – не зубы, отрастут. Идем!

Высушив волосы феном, Тая крутилась перед зеркалом, оценивая новую прическу-каре. Обнаров смотрел на жену, на лежащие на полу поверх расстеленных газет волосы, и его лицо сейчас было растерянным и несчастным. Он крутил ножницы в руках, и от нервного напряжения его руки заметно дрожали.

– Мне кажется, совсем не плохо. Костя, как тебе?

Она обернулась, заметила его состояние, подошла, обняла.

– Ты только сильно не переживай за меня, ладно? Костенька, обещай мне, что не будешь изводить себя. Обещай! – повторила она требовательно, теребя его за ворот рубашки.

– Я не могу тебе этого обещать. Ты же знаешь…

– Нет. Так не пойдет! Ты завтра полетишь домой, заберешь сына из роддома и будешь заниматься им и думать только о нем. Он маленький, о нем нужно заботиться. Ты понимаешь? Ничего хорошего не выйдет, если ты будешь небрежен, погружен в тревожные мысли. Я прошу тебя, – ладонями Тая коснулась его лица, упрямо посмотрела в глаза, – прошу тебя, Костенька, заботься о сыне. От того, что ты будешь метаться, мучиться, переживать, никому лучше не станет, ни мне, ни Егорке.

Обнаров обнял жену, прижал к себе, подумал: «Господи, лучше бы все это со мной случилось!»

– Не волнуйся за Егора. Все будет хорошо. Правда. Мама из Питера приедет. Поможет первое время. Его же купать надо. Я не умею. Я их вообще боюсь, маленьких. Крохотные ручки, крохотные ножки… Как держать, как кормить… Но ничего, – он через силу улыбнулся, – я быстро научусь. Мне же главное чуть-чуть продержаться. А там ты уже будешь дома. Да?

Она согласно кивнула.

Обнаров погладил ее по волосам, по щеке.

– Нет, все-таки красоту ничем не испортишь.

Она тряхнула головой, рассмеялась.

– Теперь нельзя сказать: волос долог, ум короток. Мой интеллект резко возрос!

– Давай-ка иди, ложись. Уже далеко за полночь, и интеллектуальным девочкам пора опочивать. Я все здесь быстренько уберу и приду к тебе.

– Мне еще нужно шов обработать.

Они лежали, обнявшись, на роскошной огромной, убранной белым шелком кровати. Измученная дневными переживаниями, болезнью и впечатлениями Тая спала. Ее голова покоилась на его плече, своим лбом она касалась его подбородка, левая рука нежно обнимала его за шею. Он боялся пошевелиться, боялся потревожить ее сон. И заснуть он тоже не мог. Сон не шел потому, что гаденьким голоском какое-то сто пятьдесят четвертое чувство, которое он безуспешно старался в себе задавить, все нудело и нудело о том, что это последняя, самая последняя с нею ночь.

Утром он отвез ее в клинику.

– Таечка, слушайся врачей. Будь умницей. Телефон держи всегда рядышком. Через три дня увидимся, – целуя ее в щеку, на прощанье сказал Обнаров.

Она улыбнулась, помахала мужу рукой и пошла по длинному белому коридору. Она уходила все дальше, ее шаги становились, все быстрее, все глуше. Он пристально смотрел ей вслед. Она так ни разу и не обернулась.

– Костя, ну не так! Не так! – кипятилась Марта Федоровна. – Ты на руку себе его положи. Ниже нагнись. Вот! Левую ладошку под шейку и головку. Правой рукой мыть будешь.

– Ой, мам, давай-ка ты сама. Это такие нервы!

– Сам, Костя. Тебе нужно научиться.

Обнаров рукавом смахнул пот со лба, склонился к лежащему в ванночке сыну и осторожно ладошкой плеснул воды ребенку на грудку. Сын радостно заулыбался, замахал ручонками и посмотрел на отца карими счастливыми глазенками.

– Ах ты, мой хороший, мой родной. Сейчас искупаем тебя, покормим – и спать. Сегодня спать будешь дома, в кроватке, – приговаривал Обнаров и осторожными, несмелыми движениями намыливал тельце ребенка.

Марта Федоровна стояла в сторонке и взглядом, полным слез, смотрела на сына.

– Мам, ему нравится купаться! Он плакать не собирается! Так, подожди. А голову? Голову тоже мыть надо. Мы сначала голову помоем, а уже потом спинку. Правда, мой хороший? Молодец. Просто герой. Вот мама обрадуется, когда приедет! Тебя увидит, а ты купаться не боишься, водичку любишь…

– Осторожней, Костя, у него родничок очень нежный, и смотри, чтобы мыло в глазки не попало, – предупредила мать.

Обнаров хлопотал возле сына, а мать все смотрела и вздыхала. Не так, совсем не так она представляла его счастье.

– Мам, потрогай воду в кувшине. Не остыла?

– В самый раз.

– Тогда поливай.

Марта Федоровна щедро поливала ребенка водой из кувшина, приговаривая: «С гоголя – вода, с Егорушки – худоба».

– Мам, выдумаешь же! Полотенце лучше дай.

Завернув ребенка в полотенце, Обнаров отнес его в спальню, положил на свою кровать и принялся аккуратно вытирать его тельце. Сын и здесь не плакал – судя по всему, ему и это нравилось. Потом он одел ребенку шапочку, распашонку и теплую фланелевую кофточку, до пояса завернул в пеленку и взял на руки. Мать подала бутылочку с подогретым молоком, и, сев на кровать, Обнаров стал кормить сына.

– Костя, неправильно это. Почему ты не заворачиваешь Егорушку в пеленки? Две недели ребенку. Рано ему в распашонках спать.

– Ты знаешь, я попробовал. Но он все равно каким-то образом умудряется левую руку из пеленок наружу высунуть. Как я ни старался, все равно глядишь – левая ручонка «на свободе». Так зачем его мучить?

– Не знаю. Раньше всегда детей пеленали. Я вас пеленала…

– Мам, он же большой, сильный. Тесно ему в пеленках. Был бы сдохлик в два кило – другое дело. Там и шевелиться-то нечему. У нас же богатырь – четыре сто!

– Вы, молодые, теперь все такие умные. Пойду я, ужин подогрею, – недовольно махнула рукой Марта Федоровна и ушла на кухню.

Со счастливой улыбкой Обнаров смотрел, как с хорошим аппетитом сын кушает и как, наевшись, засыпает, повернув головку к его живому теплу. Он поцеловал ребенка в крошечный носик, бережно уложил в кроватку и укрыл одеяльцем. Он смотрел на спящего сына с задумчивой полуулыбкой и осторожно гладил ребенка по голове и по животику.

– Уснул?

Обнаров кивнул. Вслед за матерью пошел на кухню, где заботливо уже был разлит по тарелкам борщ.

– Садись, ешь. С утра маковой росинки во рту не было. Извелся ты. Худющий стал. Смотреть больно!

– Мама!

– Что мама? Что мама?! – в сердцах запричитала мать и тихонечко заплакала. – Думаешь, мать не видит?

– Мам, к чему этот разговор? К чему эти слезы?

– Мне жалко тебя, сынок. Мужчине одному всегда тяжелее, чем женщине. А мужчине с маленьким ребенком и подавно.

– Я не один. У меня есть Тая и есть Егор.

– Егор тебе обуза, а не помощник. А Тая твоя…

Он пристально взглянул на мать, и она не смела сказать то, что хотела.