— А почему бы двум благородным вампирам и не вломить этим грязным монахам как следует? — оскалилась она в ответ.
Но у нее на душе тоже скребли кладбищенские крысы.
— Тогда — вперед!
Грохот выстрелов расколол тишину предрассветной улицы.
3
Ночь короче дня,День убьет меня,Мир иллюзий в нем сгорает!
Группа «Ария», «Ночь короче дня».
Заряд картечи в клочья разрывает живот выскочившего из-за угла «святого отца».
Осталось шестеро.
Масляный шелест передергиваемого затвора. Кувыркается в темноту картонная стреляная гильза. Рядом дергается, плюясь короткими очередями, автоматическая винтовка в руках Эльвицы.
Ржавые вспышки в ответ. Серебряный ливень. Скорее прочь!
Улица плавно изгибается, уходит вниз. Эльвица со свистом рассекает воздух рядом. Сейчас свернуть в проход между домами…
Прохода нет! Дома сливаются в одну сплошную стену без начала и конца, и нет ни прохода, ни сил перемахнуть через крыши — потому что дальше здания громоздятся вплотную, все выше и выше, до самого бледнеющего неба, и в стенах нет даже окон, чтобы влететь внутрь, затаиться, укрыться от преследователей и встающего солнца.
Улица уносится назад бесконечной кишкой великана, но кажется, что мы висим на месте, а пули каким-то чудом мчатся следом за нами, огибая углы, вписываясь в повороты, настигая, ввинчиваясь в мозг сверлящим визгом!
Я уже не уверен, что это иллюзия! Да и какая разница — иллюзии, в которые мы верим, убивают нас!
В последний миг успеваю растечься туманом, и тут же — антрацит слепящей вспышки боли! Во мне — черная дыра; еще немного — и я вытеку в нее весь, испарюсь, исчезну, как роса под солнцем!
Падение. Боль. На этот раз — тупая, серая, и от нее я прихожу в себя. Порыв ветра. Рядом — Элис.
— Влад! Что с тобой?! — в голосе ее моя же черная боль мешается с фиолетовыми отблесками ее отчаяния.
— Ранили.
— Лететь можешь?
— Нет.
— Я… я понесу тебя!
— Не на…
Так она меня и послушалась! Ночь нашей встречи — только наоборот.
Мы пролетели совсем немного.
Кончились силы у моей Эльвицы.
— Идем, Влад! Скорее! Здесь… здесь кладбище! Может, удастся спрятаться…
Как там называются кладбища на казенном канцелярите? Места упокоения? Самое место для таких, как мы.
Кое-как перебираемся через ограду, бежим между надгробиями и обелисками. Негде здесь спрятаться, негде! Это вам на Западная Европа или Англия с их фамильными склепами и комфортабельными усыпальницами. Тут не укроешься ни от солнца, ни от Бессмертного Монаха!
Визг пуль, из ближайшей могильной оградки летят искры. Но стреляют не сзади, а откуда-то слева. Обошли!
Наугад палю из Генрихового обреза. Масляный шелест металла. Сколько у нас осталось патронов? Бежим в другую сторону. Ноги путаются в кладбищенской траве, увязают в жирной глине.
Рыжее пламя бьет спереди. Снова, не целясь, стреляю в ответ; падаем, откатываемся в сторону. Эльвира отбрасывает разряженную винтовку, достает пистолет.
Отползаем под прикрытие высокого гранитного надгробия с фигуркой возносящегося ангела наверху. Щелчки пуль. Нас они не достают — но попробуй только высунься!
И тут я наконец отчетливо понимаю, что это — все. Совсем. Горизонт уже начинает окрашиваться розовым, нестерпимое сияние проникает даже сквозь закрытые веки, все тело жжет разгорающимся огнем, мысли путаются, в ушах нарастает комариный звон.
Им даже нет надобности подбираться к нам, чтобы нашпиговать серебром. К чему? Достаточно просто не давать нам высунуться еще несколько минут. Остальное сделает всходящее солнце.
Говорят, огонь очищает…
Нет! — отчаянная, невозможная надежда вспыхивает внезапно.
Я заставляю себя открыть глаза.
— Эли, ты слышишь меня?
— Слышу, — слабый, истекающий прозрачной дымкой шепот. — Мы… умираем? Навсегда?
— Нет! Мы не умрем! Есть выход…
— Не надо, Влад. Не обманывай меня… и себя.
— Но я говорю правду! Ты помнишь, что сказал Генрих? Главное — поверить, убедить себя в том, что невозможное — возможно! И тогда невозможное станет реальностью, Эли! Вот он, наш шанс! Мы должны попытаться!
На миг ее затуманенные слезами глаза вспыхивают прежним шальным огнем изумрудов с золотистыми искорками.
— Скажи мне, что делать, Влад! Скорее! Я вся в огне!
— Это не огонь, Эли! Это всего лишь солнце. В нем нет ничего страшного, Эли! Разве ты не помнишь, как приятно касание солнечных лучей? Как золотистое тепло разливается по телу, даря силу, даря жизнь? Вспомни, Эли!
— Говори, Влад! Говори еще! Мне кажется, я…
— Даже в самую жару солнце не убивает, Эли, и ты сама это хорошо знаешь. От него лишь прячутся в тень — чтобы не напекло голову. А ранним утром, когда по низинам курится туман — его вдруг пронзают первые, еще робкие лучи, которые несут с собой тепло. Ты ведь помнишь, каково это — после промозглой сырости подставить обнаженное тело лучам солнца, ощутить его древнюю, живительную силу, увидеть, как играет радуга в каплях росы. Солнце — это жизнь, Эли! И это неправда, что мы — мертвые. Ты сама всегда говорила мне, что я — живой. Что у меня теплые руки…
— Говори, Влад! Говори еще…
— …Мы живы по-своему, Эли, и если нам не могут повредить сталь и свинец, которые убивают людей — то чем нам может быть опасен солнечный свет? Ведь мы не боимся его, правда, Эли? Конечно, мы не боимся! Мы с тобой ждем рассвета! А когда взойдет солнце, мы спокойно встанем ему навстречу, мы поприветствуем его, взявшись за руки — а потом уйдем отсюда, и майор Жан с его людьми ничего не смогут нам сделать! ИХ время заканчивается, ночь уходит, и с нею — все кошмары и страхи. И стоит только взойти солнцу…
Два одинаковых высоких ложа, похожих на надгробия. Два тела, наполовину погруженные в прозрачный студень, под пригашенными до поры бестеневыми лампами.
Теперь я знаю: это — мы с Эльвирой. Это мы лежим там, в склизком студне, с тянущимися к нашим головам проводами.
Голос.
Темный пурпур, прожилки фиолетового, уход в багрянец. На самом краю — чернота хриплых трещин.
— Уже совершенно нечеловеческая физиология… просто поразительно!..к финальной стадии сценария…уверены… вампиров… солнечный свет…подопытные умрут.
— Приступайте.
И лампы над нами разом вспыхивают в полный накал!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});