– Нет... конечно, нет. Это всего лишь легенда.
– Да, здесь легенды живут долго, особенно эта. Люди верят, что останки создания рабби Лёва покоятся под сводами старой синагоги и что в течение веков они не раз воскресали для того, чтобы свершить правосудие или внушить страх перед Всемогущим...
– Я знаю... Говорят еще, что наш раввин потомок великого Лёва... может быть, даже его воплощение, и что он унаследовал его власть и проник во все тайны кабалистики...Продолжая говорить, Альдо вспомнил собственное странное ощущение: в тот миг, когда он терял сознание, ему показалось, что часть стены сдвинулась. Баттерфилд совершил святотатство, и не только тем, что выстрелил в служителя Бога, но и тем, что оскорбил его, к тому же – в стенах храма. И разве не сказал недавно Лива, что это сделал его слуга? Единственным известным Альдо слугой раввина был тот, кто привел его в прошлый раз: маленький человечек, на голову ниже американца, и уж никак не способный раздавить его своим весом.
Разговор прервался с появлением человека в белом халате со стетоскопом на шее. Адальбер встал и посторонился, чтобы тот мог подойти к постели.
– Вот и доктор Майзель, – объявил он.
Раненый улыбнулся и протянул руку, которую хирург взял в свои ладони, крепкие и теплые. Лицом врач чем-то напоминал Зигмунда Фрейда, а его улыбка лучилась добротой.
– Как мне благодарить вас, доктор? – произнес Морозини. – Насколько я понял, вы совершили чудо?
– Все, что от вас требуется, – это лежать спокойно! Пока вы были во власти лихорадки, вы нас изрядно помучили. Однако никакого чуда не произошло: у вас крепкий организм, и можете поблагодарить за это Бога. Ну а теперь посмотрим, как дела!
В глубокой тишине хирург внимательно осмотрел пациента, наложил на грудь свежую повязку – руки у него были удивительно легкими – и, наконец, объявил:
– Все идет как нельзя лучше. Главное, что вам теперь нужно, – это покой, чтобы рана побыстрее зарубцевалась. А еще, чтобы набраться сил, вы должны хорошо питаться. Через три недели я выпущу вас на свободу!
– Три недели? Но удобно ли стеснять вас так долго?
– С чего вы взяли, что вы меня стесняете?
– Но... я имел в виду эту комнату. Очевидно, она принадлежит молодой девушке?
– Вы правы. Здесь жила моя дочь Сара, но она умерла...
Теплый голос, на мгновение сорвавшись, снова зазвучал спокойно:
– Не стесняйтесь! Сара любила выхаживать больных, и иногда я помещаю в ее комнату людей, которые предпочитают не иметь дела с государственной клиникой. Ну а теперь я вас оставлю. До завтра!.. Не слишком его утомляйте! – прибавил доктор, обращаясь к Адальберу.
– Я посижу еще несколько минут и уйду, – пообещал тот.
Доктор вышел из комнаты, и Видаль-Пеликорн сел на прежнее место у постели друга. Морозини казался растерянным.
– Что тебя мучает? – спросил Адальбер. – Срок в три недели?
– Да, конечно! Впрочем, наверное, иначе нельзя: никогда еще я не чувствовал себя таким слабым...
– Это пройдет. Ты хочешь, чтобы я сообщил твоим домашним?
– Только не это! Но кое-что ты мог бы для меня сделать.
– Все, что угодно, за исключением того, чтобы вернуться в Париж. Я тебя не оставлю, пока ты не будешь совершенно здоров. Времени у меня предостаточно...
– Это еще не причина, чтобы терять его понапрасну. Тебе следовало бы взять машину, съездить за Вонгом и отвезти его в Цюрих. Похоже, он очень этого хочет, и, кто знает, может, там есть какие-то известия? Если не о рубине, так, по крайней мере, о Симоне, а что касается камня, то...
– У нас нет ни малейшей надежды его отыскать, да? Все время, что ты здесь лежишь, я обшариваю Прагу в поисках коротышки в темных очках, но он, должно быть, в тот же день уехал. Никаких следов! Полиция тоже его разыскивает, потому что я, естественно, дал его приметы. Нападение на великого раввина наделало шуму в городе...
– Даже если его и удастся схватить, рубина мы не получим. Он наверняка уже в лапах Солманского. Коротышка, разумеется, член американской шайки, привезенной сюда Сигизмундом. Вот кого я искренне надеюсь изловить. Не забудь, что он доводится мне шурином, да и рубин, возможно, еще себя покажет.
Адальбер встал и осторожно положил руку другу на плечо.
– Я очень испугался, – с внезапной серьезностью сказал он. – Если бы тебя не стало, из моей жизни ушло бы что-то очень важное. Так что береги себя!
Произнеся эти слова, археолог отвернулся, но Альдо готов был поклясться, что успел заметить блеснувшую в уголке глаза слезинку. Впрочем, Адальбер никогда так шумно и не сопел...
Часть третья
БАНКИР ИЗ ЦЮРИХА
9
ПОСЕТИТЕЛЬ
Откинувшись на спинку большого старинного кресла, стоявшего за письменным столом, Морозини со смешанным чувством горечи и наслаждения любовался тем, что покоилось в открытом футляре, лежавшем поверх зеленого с золотом кожаного бювара. Это было двойное чудо – пара серег с чуть розоватыми бриллиантами, каждая состояла из длинной капли и звездочки, вырезанных из одного камня и нежного узора из мелких, все того же редкого оттенка, камешков. В ярком свете мощной ювелирной лампы бриллианты вспыхивали и мягко переливались; окруженная таким сиянием, любая женщина сделалась бы неотразимо Прекрасной. И ни одна женщина не могла бы устоять перед чарами этого волшебного украшения. Королю Людовику XV пришлось долго терпеть недовольство своей фаворитки, графини дю Барри, когда он у нее на глазах подарил серьги дофине Марии-Антуанетте по случаю ее первого дня рождения на французской земле. Теперь прелестная вещь была его собственностью. Князь купил серьги за несколько месяцев до своей встречи с Хромым у одной старой английской леди, охваченной страстью к игре. Он познакомился с ней в казино в Монте-Карло, где она мало-помалу расставалась с содержимым своей шкатулки. И когда венецианец, жалея ее, заметил, прежде чем совершить покупку, что дама сильно ущемляет своих наследников, та, высокомерно пожав плечами, ответила:
– Эти драгоценности не входят в состав имущества, доставшегося мне от покойного супруга. Они перешли ко мне от матери и принадлежат лично мне. К тому же я ненавижу двух жеманных дур, моих племянниц по мужу, и предпочитаю, чтобы серьги сделали счастливой какую-нибудь красивую женщину...
– В таком случае, почему не доверить их «Сотбис»? Цена на аукционе, несомненно, поднимется очень высоко...
– Может быть, и так, но на аукционе никогда не знаешь, с кем имеешь дело. Там побеждает тот, чей кошелек толще. А с вами я спокойна, потому что вы – человек со вкусом. Вы сумеете продать их умно и с разбором... И потом, я не могу ждать.