— Однажды, очень давно, я сказала тебе, что не принадлежу ни к шайеннам, ни к белым. Помню, я сказала, что я ничто, никто. Я ошибалась, Вольный Ветер. Я так ошибалась! Я принадлежу к шайеннам. Даже несмотря на текущую во мне кровь моих белых предков, я принадлежу к племени шайеннов. Сегодня я окончательно поняла это и что это значит для меня.
Она ответила уверенным взглядом на пристальный взгляд Ветра.
— Я почувствовала правоту и радость, когда с гордостью заявила о своей принадлежности к племени и позволила своему сердцу в полной мере испытать любовь к народу моего отца… к моему народу. До этого я не думала, что когда-нибудь буду гордиться кровью шайеннов в себе. А теперь мне захотелось встать во весь рост и потребовать чести и уважения для своего народа. Более того, я — Летняя Гроза. — Объятия Ветра нашли ее, и она подняла строгий взгляд к его лицу. — Я родилась во время такой же грозы. Она была свидетельницей моего первого вздоха. И сегодня снова гремит гроза, потому что сегодня я родилась заново как частица моего народа, стала сильнее и увереннее. Я — Летняя Гроза, и никогда больше не усомнюсь в этом, не откажусь от этого ни перед собой, ни перед кем другим.
По какому-то жуткому совпадению, не успела Гроза прийти сама с собой в согласие, как на следующий же день в лагерь прискакал Джереми. Он ворвался в деревню на полном скаку, конь его был в мыле и чуть не падал от усталости. Это и мрачное выражение лица седока не оставляли сомнений, что приехал он неспроста. И не с доброй вестью.
Пуме и Тане было достаточно одного взгляда на Джереми, чтобы понять, что на ранчо случилось что-то ужасное. Пума вышел вперед и поздоровался с молодым человеком.
— Джереми, ты принес плохие вести. Что случилось?
Тот, не имея времени и терпения соблюдать все церемонии, перешел сразу к делу:
— Заря. Роджер Уоткинс пытался ее изнасиловать.
— Боже мой! Моя девочка! — Таня оказалась совершенно не готова к новости Джереми, ее обычное самообладание изменило ей. — Она ранена? Где она? Что с ней сейчас?
С побелевшим лицом, дрожащая, она посмотрела на мужа, ища у него сил и утешения, в которых отчаянно нуждалась. Пума крепко прижал ее к себе, погладил по золотистой голове.
— Идем, Джереми. Пойдем в мой вигвам, и там ты как можно быстрее расскажешь нам все подробности.
Вся семья собралась в вигваме Пумы. Мужчины были мрачны, женщины сидели, словно оглушенные, с испуганными глазами, у них тряслись губы и руки, пока они слушали Джереми. Гроза была потрясена не меньше матери и даже не задумалась над тем, что эту неприятную новость принес именно Джереми. Все ее мысли были устремлены к младшей сестре.
— Возможно, этого никогда бы не случилось, если б Роджер так сильно не пил, — сказал Джереми.
— Он стал невыносимым с того дня, когда Гроза объявила, что выходит замуж за Вольного Ветра, — заметил Пума.
— Да, но он ничего не предпринимал, только жаловался и чернил Грозу в глазах друзей, — заметил Джереми. — Он ни разу не попытался отомстить.
— Только потому, что люди его типа слишком трусливы, чтобы пойти дальше жалоб, — презрительно бросил Стрелок. — Смелость отыграться на сестре, которая не сделала ему ничего дурного, он почерпнул в вине. Он никогда бы не бросил вызов равному себе по силе, а только слабому и беззащитному! Низкий ублюдок!
— Как она? — со страхом спросила Таня. — Как моя малышка? Кто за ней ухаживает?
— Сейчас она чувствует себя хорошо, напутанная, потрясенная, несколько синяков, а в остальной все в порядке, — быстро произнес Джереми. — Ей понадобится время, чтобы забыть это и снова научиться доверять людям, но она не ранена. Рэчел настояла, чтобы Заря пожила у нее, пока вы не вернетесь.
— Всего лишь несколько синяков? — Таня не могла так легко оставить эту тему.
Мгновение Джереми колебался, но резкий взгляд Пумы приказал ему говорить свободно и всю правду.
— У Зари сильно ушиблена рука, которую придавил Уоткинс, когда навалился на нее. Синяки на руках, на ногах и… на горле.
— Продолжай.
Глаза Пумы почернели от гнева, когда он представил, как его младшая дочь беспомощно бьется под этим животным.
— У нее шишка на затылке, распухла челюсть. По всей видимости, Уоткинс ударил ее, когда она хотела вырваться.
Гроза проглотила комок в горле и сморгнула слезы.
— По всей видимости? — переспросила она. — А разве Заря не сказала, бил ли он ее?
Изумрудные глаза Джереми наполнились болью, когда он ответил:
— После нападения Заря не произнесла ни слова.
— О нет! Нет! — вскрикнула Таня, вообразив, какое потрясение пережила ее дочь.
— Это все я виновата! — воскликнула Гроза. — Если бы я не вела себя с Роджером, как последняя дура, на глазах у всех, он никогда бы не направил свою злобу против Зари.
— Нет, дочь, — сказал Пума. — Ты не должна винить себя за поступок этой свиньи. Он сам выставил себя на посмешище. — Пума снова повернулся к Джереми. — А что с Уоткинсом? Том Миддлтон посадил его в тюрьму?
Джереми покачал головой.
— Нет, Адам. С того дня об Уоткинсе ни слуху ни духу. Том не может арестовать его, потому что не может найти. Несколько молодых парней с ранчо Уоткинса тоже пропали. Я подозреваю, что они ушли вместе с Роджером, чтобы помочь защитить его или обеспечить ему алиби, или то и другое вместе. Когда Охотник услышал крики Зари, он тут же бросился к ней, но Уоткинс услышал, что он зовет ее, и убежал. Охотник успел разглядеть его и узнать, но поймать не смог. И потом, он нужен был Заре и подумал, что всегда успеет разобраться с Уоткинсом, потому что знает, что это его рук дело.
Согласно кивнув, Пума сказал Тане:
— Собери только самое необходимое для поездки налегке.
— Мы едем домой, к нашей дочери, — заключила Таня.
— Нет, не сразу. Сначала мы должны выследить подлого обидчика и его дружков. О нашем приезде никто не должен знать, только Охотник.
— Даже наша дочь и твоя мать? — растерянно спросила Таня. — Пума, мы нужны нашей девочке!
— Мама позаботится о ней, как о своей родной дочери. Она ни в коем случае не должна знать, что мы поблизости, иначе она скажет Тому.
Стрелок нахмурился.
— А почему Том не должен знать? Ведь он шериф. Это его работа — арестовать Уоткинса и наказать по закону.
— Нет, — ответил Пума, — это наш долг — заставить Уоткинса ответить за нападение на нашу любимую Утреннюю Зарю. По законам белых, с ним обойдутся мягко, потому что ему не удалось его черное дело. Я же намереваюсь, в свою очередь, отомстить ему и обещаю, что Роджер Уоткинс больше никогда не попытается обесчестить ни одну женщину. И прежде чем умереть, он глубоко пожалеет о содеянном. — Голос Пумы дрожал от ярости и жажды мщения.