Читать интересную книгу Ката - дочь конунга (СИ) - Степанова Мария Игоревна

— А зачем я ей?! — выкрикнул он зло, — чай не старуха еще, мужиков молодых сильных рукастых полно, найдет себе заступу. А с меня какой прок…

— Идиот, — припечатала Маша и покачала головой, — тронутый башкой придурок. Она тебя любит, понял?! Она ребенка от тебя родила, надеюсь, он не будет таким же тупым как ты. Да она тебя любым примет, и без рук, и без ног, лишь бы живой! А ты тут сопли распустил!

Мал прерывисто вздохнул, отвернувшись, провел здоровой рукой по лицу. А когда повернулся, Маша, до этого затаившаяся в напряжении, выдохнула с облегчением. Страшная серая пелена сошла с его взгляда, и он уже не выглядел равнодушным к происходящему. Да, ему по-прежнему было больно и страшно, но мрак, который пожирал его разум, отступил, и теперь можно было не бояться, что однажды утром они найдут молодца висящим на березе где-нибудь в глубине леса.

— Ты бы боярыня потише ругалась, — попробовал он пошутить, — мужики услышат, нехорошо.

— Ага, — кивнула Маша, стараясь не улыбаться, — воспитывать он меня еще будет!

Одной заботой стало меньше. Со Светозаром было сложнее. Его рана была внутри, но кровоточила, болела и вызывала дурные мысли не меньше. Маше иногда казалось, что муж посматривает на нее как-то досадливо что ли, будто она своей суетой мешает ему. Не было рядом Каты, которая бы подсказала, что делать и как себя вести в подобной ситуации. Как же она соскучилась по подруге! Писать письма всю эту страшную зиму, тяжелую весну и горестное лето не было никакой возможности, а так хотелось получить весточку! Маша даже собиралась вести дневник, записывая туда все, что с ней происходит, но часто забывала, а иногда так уставала, что до дневника дело не доходило. И она стала разговаривать с Катой мысленно, пересказывая все, и представляя, как та отвечает ей. Вот и сейчас она вопрошала, что же делать.

Они проехали уже полпути, это стало заметно и по погоде. Сентябрь заканчивался, дожди шли все чаще, пришлось достать из сундуков теплую одежду. Спали теперь все под навесами, а кому места не доставало, тот прятался под телеги. На одном из привалов как обычно долго готовились к отдыху, возничие расставляли телеги и повозки, повара суетились над кострами, и вообще, на нее, единственную женщину, почему-то никто не обращал внимания. День был теплым, безветренным, неподалеку журчала какая-то речка, и Маша, почти неделю только умывавшаяся, жутко захотела ополоснуться. Откинув крышку походного сундука она достала оттуда отрез ткани, заменявший полотенце, и кусок пахучего пихтового мыла, какое умели варить только в Киеве. Ей так нравился запах, что она везла домой целый мешок этого богатства.

Сбежав вниз к речке, Маша огляделась. Берег был пуст. Все же, зайдя за кусты, она скинула одежду, вошла в воду и тут же пожалела об этом. Обманчиво-теплого солнечного дневного света не хватило на то, чтобы вода сколько-нибудь прогрелась. Холодный поток резанул по бедрам, заставив взвизгнуть, мша хотела уже бежать обратно, но, вспомнив, как учил папа, присела в воду, надеясь, что быстро адаптируется.

Не адаптировалась. Жуткий холод сморщил на ее теле все, что можно было сморщить, губы посинели, и она задрожала вся.

— Смелая ты, боярыня, — послышался знакомый голос, и из-за кустов вышел Светозар. — Не боишься, что подглядит кто твою красоту?

Светозар держал в руках развернутое полотенце. Маша, увидев мужа, перестала играть в героиню, пулей выскочила из реки и кинулась в объятия к мужчине. Он быстрыми движениями запеленал ее, снял с себя длинный шерстяной плащ и накинул на плечи.

— Я х-х-хотела п-п-помыться, — стуча зубами сказала Маша, — р-р-речка жуть к-к-какая холодная!

Он прижимал ее к себе, баюкал, словно ребенка. Перестав трястись, она прижалась к Светозару, положив голову ему на грудь, и почувствовала интуитивно, что вот он, момент, когда можно поговорить.

— Что с тобой происходит? — Маша спросила полушепотом, боясь спугнуть момент, — я же вижу, что ты не в себе.

— Глазастая моя, — ласково улыбнулся Светозар, — все видишь, все подмечаешь. Ты мой дар, голубица моя, свет Машенька, заботишься обо всех, себя не жалеешь. От меня же мало хорошего ты видала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Это было такой неправдой, что Маше захотелось тут же разуверить Светозара, и она начала отчаянно барахтаться в теплом коконе. Распутав широкое полотенце, она обхватила его руками за шею, совсем не заботясь о том, что светит на всю округу голым телом.

— Люблю тебя, — сказала она и прикоснулась губами к губам мужа.

Он стиснул ее тонкое тело, сжал, притянул к себе, одна ладонь провела по щеке, другая удерживала за лопатки. Маша чувствовала, как клокочет в нем возбуждение, принялась развязывать на ощупь мудреную одежду, ей хотелось почувствовать тяжесть его горячего тела, гладить по плечам, зарываться пальцами в волосы, отдаваться как в последний раз. Ей стало совсем не холодно, наверное оттого, что и в ней кровь бурлила как лава, и отблески этого жидкого огня сверкали в ее глазах.

— Искусительница, — прорычал Светозар, — колдунья…

Он повалил ее на плащ, навис сверху, и ей было достаточно только раскрыть для него бедра и податься чуть вперед. Он любил ее неистово, заставляя извиваться и стонать под собой, а потом замер, делясь частицей жизни, и медленно опустился, прижимая к себе осторожно. Сколько времени они лежали на берегу, она не знала. Никто не искал, не тревожил их. Когда совсем стемнело, Маша, наконец, оделась, посмеиваясь над мужем, который в потемках, ругаясь, искал разбросанные по всему бережку вещи. Они вернулись в стан рука в руке. Маша, погруженная в свои ощущения, так и не заметила в темноте деревьев незаметных сторожевых. Этой ночью, и все последующие, они спали рядом. Она привычно клала голову ему на руку, а он, боясь потревожить ее сон, до утра лежал, слегка пошевеливая онемевшими пальцами.

Новгород встретил боярина Светозара восторженно. Гонец, отправленный вперед, оповестил всех, кого надо, и у ворот толпились встречающие. В город въехали по первому снегу, склизкому, тающему, когда колеса вязнут в грязной каше, а на сани пересаживаться рано. Маше хотелось уже выйти, но возок медленно ехал мимо знакомых строений, пока не добрался до княжеского двора. Сам молодой князь вышел навстречу, поприветствовать боярина и получить письма от отца. Народ толпился, желая слышать все до последнего слова, кто-то хотел новостей, кто-то высматривал своих. Светозар церемонно передал все наказы и дары, и, наконец, его отпустили, позволив добраться до дома и передохнуть.

Их ждали. Ждали уже очень давно. Маша улыбалась всем — дворовым, кланяющимся как китайские болванчики, детям, даже собакам, которые ощутив общую радость, крутились под ногами. Она подняла глаза и увидела, как Пламена, изрядно располневшая, но не потерявшая привлекательность, цепляется за Мала, а тот неуклюже обнимает жену одной рукой. За ногу его обхватил рыжеволосый мальчишечка. Сынок.

Им еще предстояло многое рассказать домочадцам, оплакать Ратибора и его новорожденного сына, помочь справиться с потерей старшему Ратиброву сыну, который горевал об утрате дольше всех. В галерее, как назвала Маша длинную светлую горницу, к замечательным работам Богдана прибавится еще одна, которую он напишет позже. Это будет портрет молодого мужчины.

Они переживут это. И двинутся дальше, потому что так надо. Трехлетняя Забава начнет звать Машу мамой, а жарким июльским вечером на свет появится еще одна девочка. Ее назовут Верой, потому что слишком много людей верили в ее появление на свет.

55

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Раннее июльское утро было покрыто влажной дымкой над головой и росой по высокой траве. Маша, морщась, подбирала подол, ощущая, как он потяжелел от влаги. Она помнила дорогу, словно шла тут вчера, и, почему-то, очень торопилась, хотя понимала, что в ее случае время относительно. Позади, грузно переваливаясь, пыхтя и тихо поругиваясь, шла Пламена. Ей идея идти на озеро совсем не нравилась, но кто же спрашивает старую служанку.