Читать интересную книгу Избранные произведения в трех томах. Том 1 - Всеволод Кочетов

— Да, — помолчав, продолжал Лаврентьев, — да, Екатерина Викторовна, деревня изменилась в корне. Тому, прежнему, крестьянину, с его двух–трехгектарной полоской, — зачем ему нужна была машина? А теперь колхозник, попробуй МТС обделить его трактором или комбайном, скандал какой учинит! С машиной пришли новые профессии: трактористы, комбайнеры, механики, электротехники — кто угодно. Пришла интеллигенция. И своя выросла. Я, например, крестьянин и, возможно, если бы не коллективизация, сейчас пахал бы плугом землю на своем индивидуальном поле.

— И я, возможно, жала бы овес! — Катя рассмеялась.

— Вы — вряд ли. Вы с Ириной Аркадьевной давно оторвались от овса, — в тон ей ответил Лаврентьев.

— А дядя Митя до самой коллективизации имел землю, пчел держал.

— Значит, не овес бы вам пришлось жать, а вертеть ручку медогонки и с медом на базар ездить. Но это шуточки, мы говорили о серьезном. Скажем, наука. Сельское хозяйство без нее уже не мыслится. Вы говорили о трудностях работы специалиста в деревне. Отчасти вынужден и я с вами согласиться. Трудно, да. Но чем трудно? Многое из того, что я знаю, знают и колхозники, вот беда! Яровизация? Знают и умеют ее проводить по всем правилам науки. Использование минеральных туков? Знают. Правильно обработать почву? Обойдутся и без меня. Организация труда, расстановка людей? Есть свои прекрасные организаторы. Что же остается на мою долю? Сводки для районных организаций составлять? Счетовод щелкает их как семечки.

— Не правы, не правы, Петр Дементьевич! — Катя замахала на него варежкой. — Все, о чем вы говорите, агроном должен обобщать, превращать в единую стройную систему борьбы за урожай. Вот его место — главный инженер!

— Туманно.

— Ничего не туманно. Я, например, не только лечить буду, я буду внедрять профилактику, гигиену, заниматься санитарным просвещением. Я добьюсь, чтобы исчезли тараканы, клопы, я…

— Козе хвост оторву?

— Да, да, и оторву!

Катя говорила запальчиво. Своей запальчивостью она нравилась Лаврентьеву.

— Рвите, — сказал он, — рвите все хвосты, действуйте, благословляю. У вас, уверен, получится. Через двадцать лет мы встретимся на асфальтированной улице Воскресенского, когда гектар здешней земли будет родить по десять тонн пшеницы.

— Через двадцать лет! Утешили. Мы к тому времени будем…

— Далеко не стариками, не преувеличивайте. Сорок восемь, пятьдесят лет — не старость. Так вот, повторяю, встретимся, присядем на скамейке под каштанами — не исключено, что возле фонтана, — и поговорим, вспомним наш разговор. За двадцать лет такое произойдет!.. Предоставляю вам дальше додумывать самой. Ирина Аркадьевна утверждает, что вы мечтательница и фантазерка.

— Это она фантазерка, а не я. Она меня такой придумала. Видит во мне моего отца. Она его очень любила. Она и сейчас его любит, через столько лет! Теперь такой любви не бывает.

— Екатерина Викторовна! — Лаврентьев посмотрел на нее с укором. — Не могу верить, что слышу это от вас. Вы повторяете чужие пошлости.

— Да, не бывает, не бывает! Вот! — упрямо настаивала Катя.

Лаврентьев вновь взглянул на нее. «Может быть, — подумал он, — любовь обошла ее стороной, обделила; так о любви ли с ней спорить?»

Обратно они шли медленно, молча, шли иной дорогой, по полям, изъезженным полозьями саней, меж конусами черных удобрений. Возле села, подхлестывая лошадь, их нагнал Павел Дремов. Он стоял в санях, измазанных навозом, у ног его лежали вилы.

— Товарищ Лаврентьев! — Павел придержал вожжи, поравнялся. — Что скажу… Давно хотел. Не занятие это мне.

— Что? Навоз возить?

— Вообще возчицкое дело. Антон говорит — народу мало. Где мало! И подростки есть, и дедов наберется… Не моя специальность. По специальности бы, а?

— Какая у вас специальность?

— По ремонту танков в походной мастерской работал.

— Слесарь? Токарь?

— Не совсем. Подсобник, но… — Почувствовав, что Лаврентьев может ему возразить: какая же это специальность, Павел поспешил объясниться: — За три года к моторам пригляделся, к инструменту. Маракую.

— Моторов у нас нет, в кузнице штат полон. Понадобится ваша специальность — вспомним.

— Так, значит, и ворочать мне вилами?

— Ворочать. Народу мало, Антон Иванович правду сказал. Кто этим заниматься будет? — Лаврентьев обвел рукой, указывая на поля. — Так рассуждать: «специальность» — никого и для полевых работ не сыщешь. Один — кузнец, другой — столяр, третий — веревки вить мастер, четвертый — лодки строить, пятый, двенадцатый — еще что–нибудь. Даже Савельич, говорят, старый шорник. А навоз лежи на скотном?

— По науке, можно бы и конвейер какой соорудить, подавать его сюда, навоз этот. — Павел заметно злился…

— Со временем и конвейер будет. А пока — вот так, возить надо, на саночках. Проекты строй, мечтай, но дело свое делай.

— Возьму и брошу, в леспромхоз уйду.

— Посмотрим.

Катя держалась в отдалении. Ее удивила перемена, происшедшая в Лаврентьеве. Только что сам мечтал, фантазировал, заглядывал вперед, в будущее, — и вдруг в одну минуту стал непреклонным, даже губы сжал и напряг скулы, резко осаживает колхозника, который, в сущности, прав, по ее мнению, безусловно прав, добиваясь работы по душе.

Когда разгоряченный Павел хлестнул вожжами лошадь и умчался к селу, она высказала это свое мнение.

— По душе — понятие растяжимое, — ответил Лаврентьев. — Я почти год работал в областном земельном управлении плановиком, это мне было не по душе — сводки, планы, ведомости… Жизни не видишь, в колхозы не пускают… Предлагали пойти на опытную сельскохозяйственную станцию. Научная работа… Диссертация… Ученая степень… По душе, и очень. Отказался, пошел сюда, потому что знал: здесь я нужен, здесь меня ждут.

— Что ж, — помолчав, сделала заключение. Катя, — вы коммунист, вам так и полагается.

— Павел тоже кандидат в члены партии.

— Суровая она, партия, слишком суровая.

— В нее вступают добровольно. И тогда вступали добровольно, когда за одну только принадлежность к ней можно было попасть в тюрьму, в ссылку, даже на виселицу. А это не навоз возить, Екатерина Викторовна!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

О том, что он едет в город, Лаврентьев предупредил, и Антона Ивановича и Дарью Васильевну, но истинной цели поездки не открыл; сказал просто, что поедет в отдел сельского хозяйства — мало ли текущих вопросов у агронома. Сказать в райком — пойдут расспросы, — в партийный штаб района попусту не ездят.

Колхозная машина ходила в город не часто — за жмыхами для скота. Специально брать подводу — слишком накладно. Лаврентьев созвонился с совхозом, узнал, когда оттуда поедут с молоком, и в условленный час вышел на дорогу. Воскресенского агронома в совхозе уже знали, директор распорядился, чтобы его взяли в кабину. Но Лаврентьев предпочел ехать в кузове вместе с бидонами, покрытыми кляксами замерзшего молока. Он сел на запасную покрышку, прижавшись спиной к кабине, и смотрел, как убегают назад к Воскресенскому дымные от инея придорожные ольхи и рябины, как искрится на ветвях изморозь под январским солнцем, как падают с елок, пылью рассыпаясь в воздухе, снежные пласты, потревоженные движением машины, — смотрел и продумывал предстоящий разговор. Разговор будет острым. Всякий разговор должен быть острым, — вялых, плоских, шаблонных разговоров лучше и не вести, напрасная трата времени. Он скажет, что приехал в Воскресенское для того, чтобы бороться за высокую агротехнику, а высокая агротехника возможна и эффективна лишь в том случае, когда для нее есть надлежащий фон. В Воскресенском этот фон ослаблен заболоченностью, закисленностью почв. Следовательно, нужны коренные меры. Какие? Это ясно — мелиорация. Но мелиоративные работы требуют капитальных затрат, и к тому же неизвестно, дадут ли они должные результаты. Из документов, из рассказов колхозников явствует, что еще за семь лет до войны мелиоративные меры в Воскресенском принимались. Однако, как установил Лаврентьев, вся мелиоративная сеть вышла из строя в тот же сезон, когда и была создана. Через год–два она исчезла бесследно, забитая песком, илом, плывунами, и подпочвенные воды, не успев даже уйти в недосягаемые для плуга горизонты, снова выступили на поверхность полей. Не повторится ли это вновь, не заставит ли он, Лаврентьев, истратить колхозные средства впустую? Да и вообще откуда взять средства? Пусть над этим задумается и секретарь райкома. Может быть, секретарю райкома известно больше, чем известно колхозникам; может быть, в прошлом мелиораторами была допущена какая–нибудь ошибка.

Двадцать один километр плотной зимней дороги для хорошей машины — пустяк. Через тридцать — сорок минут Лаврентьев выскочил из кузова возле районного Дома Советов, над которым дни и ночи вился на высоком древке алый государственный флаг. Прочитав на двери над табличками «Исполнительный комитет Районного Совета Депутатов Трудящихся» и «Районный комитет Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков)» объявление: «Сегодня вход со двора», написанное фиолетовыми чернилами, Лаврентьев прошел во двор и по крутой деревянной лестнице поднялся на второй этаж. Его удивили безлюдье и тишина во дворе, на лестнице, в коридорах, за плотно прикрытыми дверями рабочих комнат. В приемной секретаря райкома за столом сидел человек с богатейшей черной шевелюрой.