Читать интересную книгу ВСЕМИРНАЯ ВЫСТАВКА - Эдгар Доктороу

Однако, побегав взад-вперед, но так и не решив, куда первым делом отправиться, мы поняли, что все надо делать по плану. Там и сям попадались стрелки, указывавшие направление к наиболее примечательным аттракционам. Если иметь в виду необходимость возвращаться к палатке Нормы каждые тридцать-сорок минут, то совершенно ясно, что за один раз можно поглядеть только что-нибудь одно и надо заранее все распланировать.

— Что тут, по-твоему, самое-самое? — спросил я.

— Парашют, — ответила Мег после секундного раздумья.

Сам бы я в жизни не полез на вышку, но теперь отступить не мог.

— По-моему тоже, — сказал я. — А из выставок здесь какая на твой взгляд интересней всех?

— Дети в инкубаторе, — сказала Мег. Это меня разочаровало.

— А я думал, ты их уже смотрела.

— Конечно, — сказала Мег. — Ну и что?

— А я бы лучше поглядел «Страну Джунглей Фрэнка Бака», — проговорил я. И все же кое в чем наши вкусы совпали. Ни ее, ни меня совершенно не интересовал ни «Старый Нью-Йорк», ни «Страна Зимней Сказки», несмотря на ее пингвинье население, завезенное из Антарктики экспедицией адмирала Бэрда. Оба могли запросто обойтись без «Веселой Англии». Кроме того, мы решили, что неплохо бы посмотреть «Странноторий», где, по словам моего приятеля Арнольда, имелось множество всевозможных удивительных уродцев, но это только если останется время.

Утвердив программу, помчались ее выполнять. Перед инкубаторным павильоном красовался огромный тысячефунтовый каменный младенец, лежащий на спинке и вздымающий кверху руки и ноги. Но внутри, за стеклянными перегородками, под наблюдением медсестер в белом были настоящие и весьма противные тощие крысоподобные младенцы, которые дергали ручонками или спали. Как могли они спать при ярком свете, я диву давался, хотя и знал уже, что в этом возрасте младенцы еще слепые. Прежде, когда этот инкубатор еще не изобрели, дети, родившиеся слишком рано, не выживали. Мег припала лицом к стеклу. Медсестра заметила ее и подкатила ячейку инкубатора ближе, чтобы было яснее видно. Малыш внутри лежал скорчившись. Личико сморщенное, как орех или персиковая косточка. Однако Мег он показался очень хорошеньким.

Побежали обратно к Норме. Та стояла перед палаткой во дворе осьминожьего здания. На ней был махровый халат, волосы зачесаны назад, лицо без косметики казалось очень белым, а глаза покраснели от плаванья в аквариуме. Увидев нас, она улыбнулась, она ждала нас и беспокоилась. Мы кинулись ее обнимать. Моя рука пришлась ей чуть ниже талии. У себя под локтем я почувствовал расширение ее бедер. На ногах у нее были розовые домашние тапочки.

Почти сразу же мы опять умчались, бросившись по главной аллее к «Стране Джунглей Фрэнка Бака». Наконец-то! По сути, это был зоопарк, в нем выставлялось множество разных зверей, но ограждения были деревянными, а клетки передвижными, так что это был зоопарк-времянка, что-то вроде охотничьего лагеря. Там было три разновидности слонов, в том числе слон-пигмей, и был черный носорог, который стоял очень неподвижно, как статуя, и явно не понимал, где он и зачем; были там несколько спящих тигров, ни про одного из которых на пояснительных табличках не говорилось, что он людоед; были тапиры, один окапи и две изящные черные пантеры. Можно было покататься верхом на верблюде, но мы не стали. На миниатюрной горе жили сотни визжащих, качающихся на ветках и скачущих макак-резусов. Мы долго за ними наблюдали. Я объяснил Мег, кто такой Фрэнк Бак. Он ездил обычно в леса Малайи, но иногда и в Африку и ловил там зверей, а потом привозил их в зоопарки и цирки и продавал. Я сказал, что это куда гуманнее, чем просто охотиться. По правде говоря, я обожал Фрэнка Бака — мечтал тоже жить такой жизнью, полной приключений и при этом не лишенной некоторых моральных табу: ведь он все же не убивал никого. Однако перед самим собой (не перед Мег, конечно) мне приходилось признать, что теперь, перечитав его книжку дважды, я заметил то, чего в первый раз не понял. Он непрестанно жаловался на дурной нрав своих зверей. У него с ними случались стычки. Однажды слон поднял его и отшвырнул. Орангутанг укусил его, а однажды он чуть не свалился в яму к тигру, известному своим людоедством. Зверей он называл дьяволами, поганцами, жалкими отродьями, животинами и «экземплярами». Когда один из них подох на судне по пути в Америку, Фрэнку Баку было жалко, но главным образом жалко ему было пропавших денег, которые можно было на этом экземпляре заработать. Малайцев, которые на него работали, он называл «мальцами». А я в этой как бы малайской деревне, устроенной на Выставке, видел, что никакие это не мальцы, а нормальные взрослые люди, пускай в тюрбанах и набедренных повязках, причем с животными они обращаются очень ловко и бережно. Сам Фрэнк Бак навряд ли произвел бы на меня большее впечатление. Малайцы переговаривались, смеялись, входили и выходили из своих бамбуковых хижин спокойно и с достоинством, а на хозяев этой самой «Страны Джунглей» не обращали ни малейшего внимания. Я огляделся в поисках Фрэнка Бака, впрочем хорошо сознавая, что его тут не должно быть. Я понимал, что сама природа его бытия, само существование легенды о нем покоится на том, чтобы его тут не было, но все же я искал его глазами. Дело в том, что я уже уяснил: Фрэнк Бак — довольно-таки противный, злобный человечек, который непрерывно орет на своих «мальцов», ревниво оберегая «экземпляры» и хвастаясь, сколько и где он их продал, а главное, почем. На тех, кто у него работает, смотрит сверху вниз. Ни с кем толком сойтись не может — ни с начальством охотничьих заповедников, ни с капитанами судов, которые принимали на борт его клетки с живым грузом, ни с самими животными. Я это уже заметил, но все еще хотел на него походить, разгуливать в тропическом шлеме, в рубашке хаки и с хлыстом, чтобы эти «жалкие отродья» ходили по струнке. В «Стране Джунглей» выдавали памятные значки — золотистые с красными и желтыми надписями. Значок Мег я приколол ей к платью, свой — себе к рубашке. Немного побродили. Ели джем в шариках, очень вкусный, а оболочка шариков хрустящая, красная и прозрачная. По дороге попался джаз-банд, он с буханьем и звоном куда-то вышагивал, и мы прошлись по главной аллее за ним следом. Вечер был еще почти весь впереди, а я уже все на свете забыл, кроме Выставки. Все, что не было Выставкой, перестало существовать, и Выставка стала всей вселенной, словно эти катанья, толпы людей вокруг, оглушительная музыка, аттракционы и были истинной жизнью. Я не думал ни об отце, ни о матери, ни о брате, забыл о школе, о Бронксе и даже о том, чтобы не терять голову и смотреть, куда ступаешь. После каждой вылазки мы возвращались к Норме в ее махровом халате и с мокрыми волосами. Вошли в ритм. Она встречала нас, сидя в одном из тех пляжных шезлонгов из полосатой парусины — то подняв колени и обхватив их руками, то сидя нога на ногу и покуривая с мечтательным и задумчивым видом свои сигареты.

Сходили мы и в «Странноторий», где показывали уродцев — кошмарного вида создания, которые подчас были куда страшнее самого страшного зверя из «Страны Джунглей»: один был полубородатый полумужчина-полуженщина, одетый в половину купальника с одного бока и половину фрака с другого; другой вообще весь зарос шерстью; сиамские близнецы, сросшиеся в бедрах; мужчина с огромными ластами вместо ступней; мужчина, который клялся, будто у него резиновая кожа, и в доказательство подвешивал к кольцам у себя на груди тяжелые гири — когда он вставал, его кожа оттягивалась к гирям, как крылья летучей мыши; в корзине сидела женщина без рук и без ног, лишь с маленькими плавничками на плечах и на бедрах, причем плавнички были спрятаны в шерстяные розовые варежки и розовые сапожки, — и тому подобное.

Мег все это не нравилось, и я ее понимал. Немного приободрилась она лишь в колонии лилипутов, которая называлась «Чудо-городок Крошка». Лилипуты были взрослыми, они и вели себя с уверенностью и достоинством взрослых — они там действительно всем заправляли сами, разве что ростом были маленькие и говорили тоненькими голосочками, будто по телефону. Личики у них были маленькие и немножко клоунские. При этом смотрели на всех прямо и даже снисходительно. У них были свои машины, своя железная дорога, свои театры, магазины и своя фабрика кукол и игрушек. Они пели песни, всем все в своем городке показывали, и их там было множество; они показывали свою мэрию, разрешали заглядывать в окна домов, а некоторые там были даже в солдатской форме и стояли на часах перед маленькими палатками военного лагеря.

В соответствии с духом Выставки почти по соседству с лилипутами помещался настоящий великан, который продавал кольца со своего пальца по пятьдесят центов штука. У него была английская фамилия — Альберт какой-то. Самый настоящий великан, без дураков, и, чтобы доказать это, он каждые несколько минут вставал во весь рост, хотя по большей части сидел, потому что быть таким гигантом нешуточное дело и огромная нагрузка на сердце. Он не говорил. На табличке значилось, что в нем восемь футов росту и что он прибыл из Англии. У него были густые брови, крупные черты лица и не очень здоровые зубы, но он казался добрым человеком, ну, может, только скучно ему было это занятие. Конечно, когда ему станет слишком скучно, он, чего доброго, может и рассердиться. Волосы у него были черные, аккуратно причесанные. Огромные ручищи. Мешковатый костюм. А кольцо-то дешевенькое, сразу видно. Каждый раз, продав одно кольцо, он доставал другое из картонной коробки и надевал его на палец в ожидании следующего покупателя. Цена, между прочим, кусалась. И все-таки я решил, что у Мег это кольцо будет.