Между тем воздействие экономического кризиса на все стороны жизни становилось все более ощутимым. Размеры безработицы приняли катастрофический характер: только зарегистрированных безработных было в марте 1931г. 4744 тыс., а в ноябре того же года число их превысило 5 млн. Существовала и непрерывно увеличивалась «невидимая» безработица, состоявшая из лиц, уже утративших «право» на получение пособия и исключенных из официальной статистики. Сотни тысяч людей, выброшенных с предприятий в первое время кризиса, оставались без работы в течение 3–4 лет.
Хозяйственно-политическое положение особенно обострилось летом — осенью 1931 г. Сильнейший кризис перепроизводства осложнился тяжелейшим финансовым кризисом, парализовавшим всю кредитную систему страны. То был весьма трудный для германского истеблишмента момент, и лишь благодаря помощи со стороны социал-демократических лидеров, всячески сдерживавших активность масс, проповедовавших, будто в период кризиса нельзя прибегать к забастовкам, и т.п. положение в стране не ухудшалось. Так выглядела на практике политика «меньшего зла», которую после выборов в рейхстаг 1930 г. проводило руководство СДПГ, утверждая, что, поддерживая антидемократическое по своему существу правительство Брюнинга, якобы можно предотвратить установление фашистской диктатуры. Это был пагубный для судеб Германии курс.
Наряду со сторонниками предоставления власти фашистам в среде крупного капитала имелись и прослойки, считавшие это нежелательным. Противоречия в лагере буржуазии, разногласия между отдельными ее группировками по вопросу о путях развития страны, вызывавшиеся в конечном счете соображениями конкурентной борьбы, имели существенное значение для хода напряженных политических столкновений, развернувшихся в Германии в связи с наступлением фашизма в начале 30-х годов. По мере углубления экономического кризиса, дальнейшего обнищания широких народных масс росла решимость наиболее реакционных и агрессивных элементов германского монополистического капитала, олицетворяемых такими именами, как Кирдорф, Тиссен, Феглер, Рехлинг и другие, призвать фашистов к власти и оттеснялись на задний план сторонники других вариантов диктатуры.
Экономический кризис со всей определенностью выявил непригодность тогдашних форм хозяйствования. Обнаружились крах «саморегулирующейся» экономики и необходимость перехода к иным формам, связанным со значительно большим вмешательством государства в экономическую жизнь. Многие немецкие монополисты видели, что лишь с помощью государства они смогут выкарабкаться из трясины и удерживать свои позиции в дальнейшем. К этому примешивались соображения господствующих кругов, связанные с их экспансионистскими устремлениями. Банкротство тогдашней хозяйственной структуры было веским аргументом в пользу того, что лишь активное участие государства может обеспечить необходимую подготовку к войне за передел мира в пользу Германии. И здесь взоры многих сильных мира сего обращались к фашистской партии, проповедовавшей всевластие государства.
Основное назначение фашизма и его главная ценность для господствующих классов заключались, однако, в его роли тарана против революционного авангарда германских трудящихся, силы, способной перехватить массовое недовольство существующим строем и направить его на рельсы фанатичного национализма и шовинизма, вырвать тружеников из-под влияния марксизма. Успехи КПГ в начале 30-х годов, рост ее популярности, отражавшийся в значительном увеличении числа голосов, завоеванных ею на различных выборах, — все это давало фашистам повод для истошных воплей о «коммунистической опасности», якобы грозящей Германии. Идя к власти и направляя главный удар против коммунистов и социал-демократов, фашисты стремились уничтожить все демократические организации, ликвидировать все конституционные свободы. Антикоммунизм служил, таким образом, весьма удобным прикрытием для осуществления антидемократических замыслов германской реакции.
Хозяйственная разруха для нацистов являлась лишь дополнительным пропагандистским козырем; они ловко спекулировали на неумении правящих кругов справиться с последствиями кризиса и убеждали массы, будто знают, как добиться этого. Объективная основа перехода большинства мелкой буржуазии в фашистский лагерь видна из следующих цифр: с 1928 по 1932 г. обороты ремесленного производства сократились с 20 млрд до 10,9 млрд, а мелкой торговли — с 36,3 млрд до 20 млрд марок. Задолженность сельского хозяйства составила в 1931 г. колоссальную цифру в 11,8 млрд марок. «Обрабатывая» эти прослойки, нацисты особенно широко использовали антикоммунистические, антимарксистские заблуждения, укоренившиеся в среде мелкой буржуазии, а также антисемитизм, исчерпывающе «объяснявший» причины чудовищных бедствий. Завладев изнутри различными организациями, представлявшими средние слои, нацисты позаботились об устранении из их программ всего, что могло вызвать недовольство крупного капитала. Созданный фашистами Боевой союз ремесленного среднего сословия провозгласил, что «смысл идеи социализма Адольфа Гитлера заключается в превращении неимущих в собственников». Это — лишь одна из весьма многочисленных, но достаточно красноречивая дефиниция нацистского «социализма».
Фашисты действовали все более активно. Их целью было охватить своей пропагандой всех, на кого можно было рассчитывать как на потенциальных сторонников, а остальных запугать, деморализовать, сломить волю к сопротивлению. Не оставлялась без «внимания» ни одна деревня, ни один поселок, как бы малы они ни были. На выборах в Ольденбурге в мае 1931 г. НСДАП собрала 37,3% голосов, намного опередив другие партии; лишь за несколько лет до того, как отмечалось выше, число сторонников фашизма исчислялось здесь только десятками.
Таким образом, опасность прихода фашизма к власти стала реальной, как никогда ранее. Но в стране существовали силы, противодействовавшие этому.
Покровители нацизма стремились избежать открытого выступления фашистов, ибо оно неизбежно вызвало бы отпор, как было в 1920 г., когда всеобщая забастовка в короткий срок ликвидировала монархистский мятеж Каппа — Лютвица. Они настаивали на том, чтобы Гитлер твердо отказался от идеи повторить путч 1923 г., закончившийся провалом, и стал приверженцем сугубо «легальных» средств борьбы за власть. Главарь фашистов давал подобные заверения на сборищах своих сторонников, но это не получало должного резонанса. И здесь сослужили свою службу покровители нацистов из... Имперского суда, верховного органа, призванного блюсти неприкосновенность государственного строя Веймарской республики.
Подобный факт воспринимается менее парадоксально, если иметь в виду, что суды Веймарской республики откровенно сочувствовали и потворствовали гитлеровцам. По некоторым данным, с 1928 по 1931 г. в Германии состоялось 822 процесса по обвинению в «государственной измене»; из них только 5 были направлены против нацистов; более же 800 — против коммунистов. Особенно «прославился» в этом генеральный прокурор Вернер, не дававший хода многим делам, возбужденным против нацистов. После прихода к власти нацисты объявили, что Верйер уже давно был последователем Гитлера.
Осенью, т.е. вскоре после выборов в рейхстаг, в Имперском суде в Лейпциге открылся процесс по обвинению трех офицеров рейхсвера в нацистской пропаганде в армии. Мотивы, побудившие командование предать их суду, вытекали из гегемонистских стремлений генералитета. Как раз в связи с процессом военный министр Тренер издал приказ, в котором подчеркивалось, что командование рейхсвера не допустит чьего-либо влияния в армии. Министр напоминал о «гигантских внутренних и внешних трудностях, которые удалось преодолеть руководству рейхсвера, чтобы превратить армию в самый важный фактор в государстве». Еще недвусмысленнее Тренер высказался на происходивших в то время маневрах. «В политической жизни Германии, — заявил он, — более не должен быть сдвинут с места ни один камень без решающего слова рейхсвера». Суд над тремя офицерами нацистами имел целью показать Гитлеру, что генералы, хотя и сочувствуют многому в нацистских планах, не хотят делить с кем-либо руководство армией.