Читать интересную книгу Наполеон - спаситель России - Андрей Буровский

Правительство полагалось опять на печатный станок. С 1786 г. по 1810 г. была выпущена в обращение колос­сальная сумма — 579 млн. руб. Есть сведения, что в 1804-1810 гг. было напечатано 272,5 млн руб. (всего же в 1804 г. было в ходу 260,5 млн. руб.). В 1810 г. внутренний долг до­стиг 668 млн. руб. (в т.ч. по выпуску ассигнаций — 577 млн.).

Естественно, это вызывало резкое повышение цен и банкротство некоторых банкиров.

Стоимость ассигнаций резко падала. К концу царство­вания Екатерина II за 1 рубль ассигнаций давали 68,5 ко­пейки серебром. В 1796 году за 1 рубль ассигнациями да­вали 79 коп. серебром. В 1802 г. — 80 коп., 1805 г. — 73, 1806 г. — 67,5,1807 г. — 53,75, 1811 г. — 25,2. Резкое паде­ние после 1807 года.

Франция Наполеона пыталась решать свои проблемы за счет России. Это одна из причин войны 1812 года: и использовать ресурсы России, и довести до конца континентальную блокаду. При том, что Россия физически не могла не торговать с Британией. Торговля шла, пусть кон­трабандная. По мнению всех историков, занимавшихся вопросом, не было месяца, чтобы в порты России не при­ходили «нейтральные» суда. У капитанов их судов были сертификаты, удостоверяющие, что они не торгуют бри­танскими товарами... Стоимость сертификатов называли разную: до 400 франков. Сумма огромная, но стоимость груза корабля могла превышать и 30 тысяч фунтов... Сер­тификат даже не очень повышал стоимость товаров.

Не случайно сразу же после нападения Наполеона, 12 сентября 1812 г. Александр I опубликовал манифест о возобновлении торговых отношений между Россией и Британией.

Итак, континентальная блокада — разорение? Да, если ничего не делать и оставаться экономическим сателлитом Британии. Да, если клянчить деньги за границей и упорно не зарабатывать их самим.

Нет, если поставить себе цель развивать собственную экономику. Но второй вариант — это путь обуржуазивания страны. Путь не менее опасный для дворянства, чем воо­руженное ополчение.

Дворянство хотело одного: не заниматься хозяйством, но получать доход от имений, не затрачивая никакого тру­да. Если выращивать сахарную свеклу и строить сахар­ные заводы, доходы явно увеличатся. Но это ведь ду-умать надо... Да еще и рабо-о-отать.

Дворянство хотело сохранения феодальной системы, и торговля с Британией помогала им получать доходы, не ударяя палец о палец. Меньше, чем можно было зарабо­тать, трудясь? Ну и что? Главное, не думая ни о чем. Есте­ственно, континентальную блокаду ненавидели все, кто входил тогда в «хорошее общество», в ту «нацию», которую угнетал злодей Павел I и которая убила его за посягатель­ство на владычество Британии на Востоке.

Любопытно, что задолго до Тильзита правительство Российской империи начало склоняться если не к блокаде, то к проведению более независимой политики. Манифест Александра I от 13 января 1807 года «О даровании русскому купечеству новых выгод» запрещал иностранцам тор­говать внутри России и становиться членами купеческих гильдий. Удар по британцам в первую очередь. Некоторые дворянские публицисты приветствовали сей Манифест, а известный просветитель, публицист и общественный де­ятель В.В. Попугаев (1778/1779 — ок. 1816) даже считал манифест скрытой поддержкой Наполеона[103].

Да не буду я понят как ярый сторонник континенталь­ной блокады. Просто не была бы континентальная бло­када катастрофой при наличии политической воли к эко­номической самостоятельности и стремления развивать страну. А хуже всех от нее было дворянам, причем именно тем, которые владели землей и крепостными. 1 -2% всего российского населения.

Эхо Тильзита

В Тильзите Александр хотел только мира. Наполе­он — еще и дружбы.

Наполеона Тильзитский мир вознес на вершину могу­щества, восторг по поводу договора был всеобщим. «Это было, как во сне, — почти неправдоподобное осуществле­ние всех мечтаний». Ведь единственной союзницей Фран­ции может быть только Россия — Бонапарт говорил это в 1807-м. Он стремился к этому все годы»[104].

Во Франции ликовали, считая Тильзит великой победой Наполеона.

Англичане охотно распространяли слухи о том, что На­полеон чуть ли не силой заставил Александра принять этот мир. Форма была как можно более обидной для Алексан­дра — вдруг он испугается и устыдится?! Через Воронцова Александру докладывают, что в Петербурге готовится за­говор типа того же, который унес жизнь Павла I. По пово­ду провокации Александр I (все же умный и храбрый был человек!) на полях депеши написал: Вот депеша, которую мне прислал Алопеус. Речь идет не более и не менее как о попытке отправить меня в другой мир. Ваш Александр»[105]. Как видно, раскусил игру британцев.

Если Тильзит поставил императора Александра в очень сложное положение, то не на международной арене, а внутри страны. Тильзитский мир был крайне непопу­лярен в России. И потому, что континентальная блокада была экономически невыгодна дворянству. И потому, что в Тильзите Россия признала права «узурпатора», «Робеспье­ра на коне». И потому, что Наполеона продолжали боять­ся, как исчадия Французской революции.

Аустерлиц не считался таким позором, скорее случай­ностью. А вот Тильзитский мир — считался. Активнейшим врагом Тильзита стала вдовствующая императрица Мария Федоровна. Князь Андрей Куракин имел личное поруче­ние императрицы: «присматривать» за ее непутевым сы­ном, как бы он не заключил мира с Наполеоном.

В 1808 году Наполеон захочет жениться на сестре Александра Екатерине Павловне. Но отношение к «кор­сиканскому чудовищу» и у великой княжны, и у ее матери были категорически отрицательные. Мария Федоровна стремительно выдает дочь за герцога Ольденбургского: младшего сына своей рано умершей сестры и герцога Петера-Фридриха-Людвига, двоюродного брата Екатери­ны II — принца Георга Ольденбургского (1784 - 1812 гг.). Принца приглашают в Россию, он изучает русский язык и до конца своих дней остается в России. Как выразилась графиня Шуазель-Гофф: «Наполеону пришлось в первый раз получить отказ».

Когда посланец Наполеона Савари приехал в Петер­бург, императрица уделила ему ровно 1 минуту. По часам. Из аристократических домов, где собирался побывать Савари, его приняли всего в двух, а гвардейские офи­церы демонстративно били стекла во французском по­сольстве.

А вот великий князь Константин, родной брат Алек­сандра, наоборот, буквально требовал от брата немедлен­ного заключения мира с Наполеоном. Еще до Фридланда, 13 июня, братья встретились. Категорически отвергнув аргументы Константина, Александр накричал на брата и велел немедленно отправляться к своей гвардии и не со­ваться в политику. Константин же ослушался и во время Фридланда собрал самовольный «военный совет», решая вопрос: как замиряться с Наполеоном? Он даже предлагал немедленно послать мирную делегацию.

Интересно, что среди прочего обсуждалось, насколько можно полагаться на лояльность крестьянского населения Российской империи. И в целом участники «военного со­вета» приходили к неутешительным оценкам.

Такой же разброс мнений был и в самых широких сло­ях, но преобладали чувства национальной униженности и обиды. Считалось, что «союз с Наполеоном не что иное может быть, как подчинение ему»[106].

Настроения общества гениально выразил А.С. Пушкин:

Его мы очень мирным знали,Когда не наши повараОрла двуглавого щипалиУ Бонапартова шатра.Да, Александр — не Македонский!

«Его»? Это Александра, конечно. Не любил его Пушкин, не любил.

И конечно же, по-прежнему боялись «Робеспьера на коне». Для большинства дворян Наполеон таковым был и остался. Губернатор Оренбургской губернии М.В. Веригин писал своему знакомому: «В новой конституции гер­цогства Варшавского говорится, что никто не имеет права владеть крепостными. И вот одним росчерком пера дворя­не почти лишены собственности. Можно опасаться, что эта эпидемия явится и у нас. Это станет страшным ударом для России»[107].

Полиция активно перлюстрировала письма, собирая такие, например, перлы: «Война принесла нам много вреда, а мир окончательно разорит нас... Такого условия не было ни в одном договоре от сотворения мира...»[108].

В марте 1807 года Александр приказал Сенату выпу­стить указ «о запрещении всяких неприличных и разврат­ных толков о военных и политически делах».

Это ощущение национальной униженности, ославлен­ное, слабости государства и беззащитности перед «сан­кюлотом на троне» исчезло только после 1812 года. Оте­чественная война как бы реабилитировала и государство, и лично императора.

«Тильзит! при имени его обидном теперь не побледнеет росс», — писал Пушкин. «Теперь» — это после Отечествен­ной войны 1812 г.

В России возникло представление, что Александр лов­ко обманул Наполеона, усыпил его бдительность. А по­том нанес смертельный удар. Тексты, написанные самим Александром, позволяют толковать его политику и таким образом.