Хоть картина и была статичной, я как будто наблюдал за тем, как девушка чувственно движется, отдавая всю себя танцу, ощущал динамику её плавных движений. Я даже чувствовал прикосновение холодного ветра. Мне показалось, что я сейчас стою рядом с ней, любуясь её искусством.
Понятия не имею, сколько времени я провёл у холста, но, скорей всего, много. Даже ни сразу заметил статную даму, лет сорока пяти на вид, подошедшую ко мне и тоже рассматривающую это чудо.
— А Вы единственный, кто задержался у этой работы. Удивлена, что она смогла Вас заинтересовать.
— И чего же в этом удивительного? — спросил я, с трудом отрываясь от созерцания картины. — Она прекрасна, каждый её мазок.
— Видите ли, она выполнена в стандартной технике, сейчас таким никого не удивишь, — хитро сощурилась женщина. — В наше время наметилась тенденция делать акцент именно на содержании, а форма искусства — уже вторична.
Я обратил внимание на то, что чуть поодаль от нас стоит молодая девушка. В ней читалось явное сходство с моей собеседницей. Такие же волосы цвета пшеницы, даже немного рыжеватые, но не собранные в пучок, а распущенные и кудрявые. Выразительные губы, яркие переливающиеся голубые глаза, выдающие её дар воды, еле заметный натуральный макияж. В ушах золотые серёжки, в форме миниатюрных перевёрнутых крестов. Чёрное кружевное платье, прозрачное на плечах, отделанное вязью таких же чёрных бархатных узоров. Предполагаю, что они — мать и дочь.
— Тут дело не в форме или технике, — покачал голой я. — Моим главным критерием в оценке искусства являются эмоции, которые оно вызывает.
— Вы так консервативны? Наверное, и слушать предпочитаете какие-нибудь ноктюрны Шопена, не принимая современную музыку.
— Вы удивитесь, но в моём любимом жанре присутствуют настоящие вопли и крики, в сочетании с чистым и мелодичным вокалом, всё это безобразие ещё и сопровождается тяжёлым гитарным ритмом. Но и классику я тоже люблю, только вот к Шопену я равнодушен. Недавно пришлось потратить немало времени, чтобы отыскать Баховские Гольдберг-вариации, исполненные именно на клавесине и так, чтобы игра музыканта полностью меня удовлетворяла.
— Вот как? — рассмеялась женщина. — А у Вас, я посмотрю, весьма разнообразные вкусы. Ну а что насчёт современной живописи?
— Нахожу слишком лицемерным, когда, в угоду моде, люди делают вид, что она им очень нравится, если это на самом деле не так. Но я могу её понять.
Я лично сталкивался с примером, когда мужчина замирал напротив холста с изображением, напоминающим облупившийся старый известковый потолок. Но он увидел в нём отражение своей внутренней пустоты, так он сказал. А значит то, к чему я совершенно равнодушен, может затрагивать струны души другого человека. В этом и состоит ценность искусства, в его субъективности.
Я подозреваю, что смысл работ главного художника этой выставки раскрывается в том манифесте, что висит рядом с ними. Но это просто не моё, и у меня не возникает желания специально разбираться в его творчестве, ведь оно меня изначально не зацепило. Если бы я стал этим заниматься, то возможно бы пропустил то, что завладело моим вниманием с первого взгляда и подарило ощущение волшебства.
— Да, действительно, многие просто притворяются, чтобы подтвердить свою элитарность. Но по-настоящему разбирающийся человек очень быстро разоблачит таких личностей. Тот, кто погружён в тему, воспринимает манифест как неотъемлемую часть произведения. Разбираясь в нём, можно тоже ощутить сильные эмоции, только путь к их получению более сложен и тернист, — серьёзно сказала она.
— А я и не отрицаю, что сам являюсь просто любопытным обывателем. Но, пользуясь случаем, всегда пытаюсь найти что-то и для себя. И очень радуюсь, когда получается удивиться, как это произошло со мной сегодня.
Моя собеседница улыбнулась.
— Я, признаюсь, в глубине души считаю себя такой же, хоть и неплохо ориентируюсь в теме. Это всё же моя работа. Очень прибыльный бизнес, скажу я Вам по секрету. Но что это я, право слово, мы же так и не познакомились! — женщина картинно всплеснула руками. — Меня зовут Эвелин Боунс. А Вы, я полагаю, тот молодой человек, что прибыл вместе с младшим Вильерсом? О Вас уже ходят разные сплетни.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Твою мать, Эвелин Боунс — это и есть организатор выставки. А я тут стою, распинаюсь. Объясняю своё видение человеку, который на этой теме собаку съел. Хотя ладно, она, похоже, и сама была не против меня послушать.
— Надеюсь, что эти слухи хотя бы достаточно интересные. Меня зовут Ксандер Холланд, — я учтиво поклонился. — Для меня честь познакомиться с Вами, миссис Боунс. Возвращаясь к теме, полагаю, эта работа Вам тоже нравится?
— Слухи что надо, не сомневайтесь, — улыбнулась она, тоже слегка кивнув. — А работа, конечно, нравиться. Это одна из двух причин, почему я настояла, чтобы автор выставил её здесь.
— Кстати говоря, об авторе. Можно узнать его имя? Мне бы очень хотелось ознакомиться и с другими его произведениями.
У картин, выставленных в этой секции не было ни названий, ни подписей автора. Они были лишь пронумерованы. Та, в которую я влюбился с первого взгляда, была под номером тринадцать.
— А вот это как раз и есть вторая причина. С художником Вы можете познакомится прямо сейчас, она стоит перед Вами, — указала она на девушку.
Стоявшая рядом и внимательно слушающая нашу беседу красавица подошла и ко мне и улыбнулась.
— Знакомьтесь, моя дочь — Элизабет, — дама взяла фужер шампанского с подноса проходившего мимо слуги. — Она относится к своему таланту очень несерьёзно. И это первый раз, когда я уговорила её продемонстрировать что-то, кому-нибудь кроме членов семьи.
Да, мы прекрасно понимали, как большинство снобов из высокой публики отреагирует на эту картину, но я была уверена, что найдётся кто-нибудь, кому она придётся по душе. Ну а художнику, как и любому творцу, периодически полезно напоминать, что его искусство прекрасно. Пожалуй, оставлю вас наедине. Уверена, вы сможете найти о чём поговорить.
Эвелин хитро подмигнула своей дочке и удалилась.
— Мама в своём репертуаре, — закатив глаза, поведала мне девушка. — Я слушала ваш разговор и могу с уверенностью сказать, что Ваш взгляд на живопись ей очень понравился.
— Она тоже произвела на меня очень положительное впечатление. Ваша мать показалась мне весьма мудрой женщиной, так что я, пожалуй, последую её совету и ещё раз выражу Вам своё восхищение, мисс Боунс.
— Можно просто Эл, — смущённо хмыкнула она. — И на «ты» сразу, тоже можно. Передо мной необязательно демонстрировать навыки светского общения, как с мамой. Не люблю я этого, если честно. Особенно с ровесниками.
— Тогда можно просто Икс, — склонил я голову на бок.
— Ты что, дразнишься? — наигранно возмутилась она.
— Ну почему же, меня действительно много кто так зовёт. Да и мне самому Икс нравиться куда больше, чем Ксандер.
— Почему это? — удивлённо приподняла бровки Элизабет.
— Потому что этой буквой принято обозначать стандартное неизвестное в математике. В этом куда больше смысла, чем в обычном имени.
— Любишь быть неизвестным?
— А ещё переменным.
Мы синхронно рассмеялись.
— И чем тебе так приглянулась моя мазня, Икс? — весело спросила девушка.
Вновь повернувшись к холсту, я ответил:
— Я словно чувствую себя прямо там, рядом с ней. Слушая завывания ветра, просто наслаждаюсь тем, как она увлечена своим танцем…
Элизабет замерла и посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. Я вопросительно качнул головой.
— Просто ты… очень точно описал мои ощущения. Ведь эта сцена мне приснилась, а проснувшись, я захотела её нарисовать.
— Хм, магия искусства… И после такого у тебя ещё поворачивается язык называть это «мазнёй»? Осуждаю такое кощунство!
— Очень странно это всё… — неуверенно пожала плечами собеседница. — Мне, на самом деле, плевать на результат, я рисую ради самого процесса. Нахожу очень медитативным смешивать краски, неспешно наносить на холст мазки, ни о чём не думая…