Читать интересную книгу Нефть - Марина Юденич

— Теперь я уже могу рассказывать об этом без слез, — и все же Мадлен машинально поднесла руку к глазам, — мы познакомились с Конди в очень тяжелый для меня день. Умер папа. На похороны в Денвере собралось много людей, разумеется, дом был полон цветов, но даже среди них заметно выделялась изящная, но странная композиция — маленькая корзина в форме фортепиано, заполненная филодендронами.

— От кого это? — спросила я маму.

— От любимой студентки твоего отца. Ее зовут Кондолиза Райс.

— Но почему все-таки фортепиано? — поинтересовался Стив.

— Я начинала как пианистка и предполагала специализироваться в музыке, но прослушав однажды — совершенно случайно — лекцию докора Корбеля, перевелась в Школу международных отношений.

— Такое возможно? — Стив был искренне изумлен. Он знал истории, когда ради музыки люди бросали серьезные академические исследования, но чтобы наоборот?!!!

— Возможно. Если оно перед вами. Практика, как известно, критерий истины — а моя практика была долгой: под руководством доктора Корбеля я изучала международные отношения, но прежде всего славистику — и особенно историю СССР, которой он, как известно, уделял особое внимание. И работала над своей диссертацией, долго и упорно.

— Она скромничает, Стиви, — очень быстро последовала ученая степень магистра и докторантура, и в возрасте 26 лет госпожа Райс стала стипендиатом-исследователем в Стэнфорде и одним из самых заметных специалистов по Советскому Союзу. И однажды я чуть было не взяла ее на работу. Обе расхохотались, вспомнив нечто забавное.

— Я была тогда политическим консультантом Майкла Дукакиса по вопросам внешней политики и подбирала «мозговой трест» для его президентской кампании. Конди была в моем списке едва ли не первой кандидатурой — лучший специалист по СССР, живет недалеко от Вашингтона, женщина, афроамериканка… Идеальный по всем параметрам член предвыборной команды. Я немедленно набрала ее номер и, как всегда жалея время на дежурные вопросы, начала излагать свой план. Она выслушала меня, не перебив ни разу, но когда мои аргументы были исчерпаны, тихо и вежливо ответила: «Мадлен, уж не знаю, как тебе сказать об этом, но я республиканка». Теперь рассмеялись все трое.

— И, собственно, это хороший переход к тому, о чем мне бы хотелось поговорить с вами, Стив, — мягко начала Райс, — разумеется, я не стану вербовать вас в республиканцы, но ту бесценную работу, которую вы делали для Госдепа при Мадлен, вы делали не для демократов и не для Мадлен, хотя я вижу, что вас связывает искренняя крепкая дружба. Вы делали ее для страны. Не стану впадать в пафос, никого здесь не надо ни в чем убеждать, когда речь заходит об интересах Америки. Поэтому просьба моя будет проста — продолжать. Заниматься тем же самым. И все. Разумеется, к вашим услугам будет, как и прежде, весь мой аппарат и при необходимости содействие любых спецслужб и прочих ведомств. С одной лишь разницей — первой о вашей надобности должна буду узнавать я. Почему — полагаю, понятно.

— И еще лучше. Потому что все прочие будут получать распоряжения из уст Конди, а не просьбы Стива Гарднера.

— Да. И, разумеется, связь у нас с вами будет бесперебойной, это я гарантирую. Если только не произойдет чего-то экстраординарного — Всемирного потопа, к примеру. Или не грянет Апокалипсис на наши головы.

— Господь с тобой, Конди.

— Не обращайте внимания, я вчера так устала от того хаоса, который надо сделать стройной колоннадой, по которой, спокойный и уверенный в завтрашнем дне, станет прогуливаться президент…

Образ был настолько ярким и забавным, что Стив позволил себе расхохотаться громче дам. Мадлен понимающе улыбнулась и кивнула головой. А Кондолиза продолжала.

— Вам, впрочем, это можно не объяснять. Так вот, вчера от усталости и злости я пошла в кино.

— Одна?

— Ну, охрана, разумеется, находилась где-то поблизости. Но я надела свою любимую вязаную шапочку, джинсы, в которых пропалываю газон, и куртку, по-моему, купленную в Денвере по совету твоей мамы. И пошла в кино. К сожалению, весь этот маскарад был напрасным.

— Тебя узнали и попросили автограф?

— Нет. Но фильм был ужасным. Какая-то катастрофа: в городе проваливаются тротуары и рушатся дома. И море крови. И бесконечная панорама человеческого ужаса.

— «Апокалипсис»?

— Возможно. Честное слово, Стив, я не смотрю кино. И с этого ушла — не досмотрев. Но ассоциации — видишь — засели в подсознании.

— Они уже покинули его — ведь вы проговорили это вслух.

— Да? Тогда, пожалуй, я рискну отправиться домой и, может быть, даже заснуть.

— Ты доволен? — спросила Мадлен, когда они проводили Кондолизу до двери, а вернее, до плечистого охранника в дверном проеме.

— Да. Я хочу заниматься этим. Хотя, отправляясь сегодня утром к вам в офис, даже размышлял о том, что мозгам иногда тоже полезно отдохнуть.

— Жаль, что ты не сказал этого при Конди. Как профессиональный пианист, она объяснила бы тебе, что играть нужно ежедневно — иначе пальцы теряют гибкость, а руки уверенность и силу. С головой происходит то же самое, мой мальчик.

Стив уже садился в машину, когда, отворив дверь, Мадлен крикнула ему строгим профессорским голосом:

— И не забудь хоть иногда выходить на работу в NDI. Я проверю. Поначалу Стив на всю катушку врубил в машине своего любимого Диззи Гиллеспи. С переливами Шопена, сопровождавшими ужин, вышел некий перебор. Вдобавок Стив, не жаловал классику, отдавая предпочтение джазу. Но какая-то мысль настойчиво пульсировала в голове, требуя внимания и тишины. Он убрал звук. И благодарная мысль немедленно сложилась в короткую и ясную тезу, не требующую даже пояснений. Русским не повезло. Конди училась ненавидеть Советский Союз у того же человека, что и Мадлен. И все говорят, что она была хорошей ученицей.

2003 ГОД. МОСКВА

— Не кричи, — говорю я Лизе, но понимаю, что кричу сама. Шум воды термического источника, в который нас погрузили после обертывания, грохочет, как настоящий горный водопад. Конечно, записать здесь ничего невозможно — да и кому здесь писать, если мы сорвались из офиса и были в салоне уже через пятнадцать минут. Но и поговорить тут непросто. Особенно если кричать не хочется — будто внутренний цензор цепко держит изнутри. Быстро все же человек адаптируется к предлагаемым условиям, какими бы дискомфортными они ни были. Живуч человек. Потому что — приспособленец. Изловчившись — мы как-то устраиваемся, голова к голове, не без труда распластавшись телами на больших скользких валунах, по которым с грохотом катится поток прохладной минеральной воды.

— Я буду быстро, чтобы успеть.

— Но не в ущерб информативности и достоверности.

— Ладно. В общем, Леня вцепился в Госдеп мертвой хваткой, или они — в него, вероятно — это был обоюдный процесс.

— В 96-м приезжал, я так понимаю, полулегально и даже жил у нас в пустом доме на Новой Риге тот самый парень — Стив Гарднер, который и присмотрел Леонида. Лемех говорил, он должен был у нас же дома, приватно встречаться с Дьяченко, но после истории с коробочкой из-под ксерокса — умчался первым же рейсом. Причем, если я правильно поняла перед этим, его отчитала по телефону сама Мадлен Олбрайт. Так что птицей он был высокого полета. Однако влюбился.

— В тебя?

— Ну не в Лемеха же. И так смешно. Со взглядами, вздохами — в общем, восьмой класс, четвертая парта. Поговорить не решился. Но уезжая — оставил письмо. Трогательное. Будешь у меня — прочту.

— А он тебе — никак?

— Да ну. Не мой стиль. Этот — маленький клерк с большими перспективами. Умный чертовски. Тонкий. Ранимый. Сентиментальный.

— Ну, так…

— Нет, не мое. Да и не до него было.

— Я так понимаю, они видели Лемеха премьером после выборов.

— Лемех тоже так думал, но Стив объяснил ему, что Россия не готова к премьеру-еврею, да еще — банкиру. Лемех надулся, но потом они довольно долго говорили, и он отошел. Потом появилась команда этих — технологов, имиджмейкеров — словом, Леню начали к чему-то усиленно готовить.

— И он изменился. Заметно. Стал таким, знаешь, европейским интеллектуалом.

— Еще бы. Работает столько народу. Потом подкатили выборы в Госдуму. Представить не можешь, да и я до конца не могу, сколько денег мы вложили в кампанию. За одних коммунистов выложили 70 миллионов.

— Долларов?

— Ну, не рублей же.

— Яблоки — обошлись дешевле, миллионов в десять, по-моему, говорят, не побрезговали и СПС-ники. Но тут я мало что знаю.

— Иными словами, он готовит Думу под себя, а вернее — под то решение, которое она должна будет принять.

— Да.

— И ты уверена, что речь пойдет именно о том документе, который сейчас у меня.

— Он сам мне об этом сказал.

— А про взятку президенту?

— Тоже.