Читать интересную книгу Либеральный Апокалипсис - Сергей Чекмаев

Урюк поднял руку с крестиком в сторону Озы.

— Может, — проговорил урюк, — у вас тут надо просто перестать корчить из себя взрослую и умную, заплакать и сказать, как в детстве: прости, я больше не буду. И сразу станет ясно, что дальше.

Оза отступила еще на шаг. Ничего он мне на улице не сделает, подумала она. Тут не подвал, я просто удеру. Я быстро бегаю, а он старый, как тушка в мавзолее.

Собрав губы в гузку, она неторопливо, с наслаждением подняла руку и победоносно оттопырила средний палец.

Урюк подождал еще мгновение, а потом перестал жечь ее фанатичным азиатским взглядом и равнодушно отвернулся. Неторопливо спрятал руку с крестиком в карман. Оза поняла, что победила.

Так ее и нашли, когда рассвело.

Вернее, ее нашли бы, если бы искали. Но ее никто не искал. На нее просто наткнулись.

Полицейский мент Филипчук со товарищи прибыл на место обнаружения тела в начале одиннадцатого («Слушай, Михалыч, выезжай, тут девчонка странная прижмурилась… В лохмотьях, но с педикюром-маникюром. Красотка, но вроде как мутантка, что ли… Побитая, но ссадины обработаны — и причина смерти, вообще-то, непонятна пока…»).

На потерпевшей и впрямь была лишь убогая, плешивая синтетическая шуба еще советских времен. Филипчук в молодости намучился в похожей: то зуб на зуб не попадает, то в собственном поту плаваешь, будто килька в томате. И малейшим ветерком продувается насквозь, по потным ребрам то и дело сквозняки ходили. Откуда девчонка выкопала эту рухлядь…

А ведь я бы, наверное, согласился день-деньской преть и мерзнуть в такой рогоже, ни с того ни с сего подумал Филипчук. Только бы не рыться день-деньской в присыпанном блестками то фальшивого, то краденого золота дерьме, в которое превратилась жизнь.

Но поезд ушел. Ройся и поменьше думай.

Как бы это чтоб и не в рогоже, и не в дерьме? Кто бы научил?

Но — по-честному, а не как все эти…

Ладно. По боку. Я на работе.

Распахнутые полы во всю длину открывали неловко выложенные на снег стройные ножки, которые уже никого не порадуют; а жаль. Как говорил незабвенный Володя Шарапов, могла бы счастливым сделать хорошего человека… Впрочем, на любителя. Огромные и оловянные, как у Барби, глаза обиженно глядели в косматое столичное небо — словно оттуда, обманув в лучших чувствах, напоследок показали неприятный сюрприз. На груди, прямо у горла, лежала правая рука с нечеловечески длинными суставчатыми пальцами, а средний, самый тянутый, самый долговязый, недососанной чурчхелой торчал из собранных в гузку губ. Точно — мутантка. Чернобыльский ежик. Некоторое время Филипчук, тоскливо посвистывая сквозь зубы, смотрел на труп. Потом сказал:

— Охрененно секси.

И группа начала работать.

Андрей Скоробогатов. Трёхдюймовый рецидив

Карел идет на преступление — уже четвертое за шесть десятков лет своей жизни.

Июльское солнце ярко светит через тонкие, почти невидимые наверху мембраны. Если повернуть голову на юг, то сетчатая структура становится заметной — край купольного свода климат-контроллеров слишком близок.

Карел щурится — не от солнца, а чтобы включить зум в глазной линзе-импланте, затем срывается с места и не по годам резво шагает к кустарнику. Газонная синяя трава, недавно постриженная кибером, мягко пружинит под старыми кедами, но в походке заметна нервозность.

Этот парк на окраине очень удобен — тут малолюдно, почти нет камер наблюдения и много больших кустов, за которыми удобно спрятаться. Карел долго выбирал это место. В правой руке у него — короткая металлическая труба, обернутая в рекламные листовки, на голове бейсболка и черные очки. Его цель уже видна невооруженным глазом. Один из грачей, чью стайку автоматически впустила на территорию Белгорода открывшаяся мембрана, оторвался от стаи и снижается, описывая над кустарником круги. Прерывистый полет птицы неестественен, а контуры расплывчаты, и сейчас только Карел знает, что это вовсе не птица — это миниатюрный коптер с голограммным камуфляжем.

Наконец, «птица» исчезает в кустарнике, неаккуратно спикировав в зелень. В другом бы случае владелец аппарата испугался за сохранность винтов. Несмотря на искусственный интеллект, подобные аппараты все еще остаются неповоротливыми и уязвимыми в густой листве: малейшее касание об ветку, и мини-вертолет выведен из строя. Единственное же, о чем сейчас беспокоится Карел — это о том, чтобы сломавшийся вертолет не застрял в ветвях слишком высоко. Тогда за ним придется лезть, это может привлечь внимание. К тому же ветку можно сломать, а при значительном повреждении дерева с недавних пор могут поймать на «нарушении прав растений и объектов флоры». Новые правила действуют уже четыре года — после принятия Юнион-комиссией новой версии конвенции, пролоббированной «зелеными». За сломанное дерево начисляют штрафные баллы, коих у Карела и так накопилось слишком много.

Карел воровато оглядывается по сторонам, но его опасения безосновательны — в столь ранний час в радиусе двух сотен метров нет ни одного человека. Справа заметно какое-то движение, но, использовав линзу-имплант, Карел видит там кибера-дворника, подметающего дорожку. Даже если на нем есть камера, ее видеоряд не проверяется, и отсеивать снятые с такого расстояния кадры никто не возьмется. Преступник перехватывает трубу поудобнее и смело идет в кусты.

Коптер застрял в полуметре от земли. Две винтовые стойки сломаны, как и два голографных генератора — теперь он кажется птицей только с одного боку. Карелу немного жалко аппарат. Робот — настоящий трудяга, он проделал три тысячи километров всего за две недели — с учетом подзарядок от солнечных батарей, коптер летел с максимальной скоростью для такого старичка. К несчастью, этот путь для него изначально должен был стать последним. Карел вытаскивает аппарат из ветвей, кладет на землю, размахивается и, морщась, отточенными ударами трубы ломает винтокрылые стойки. В руках остается легкий и прочный корпус, с которым следует быть осторожнее. Времени мало, но лучше не торопиться — одно неверное движение, и можно сломать ценный груз, который принес коптер.

Сначала надо оторвать солнечные батареи и аккумуляторный блок. Под ними — плата управления. Карел достает из кармана отвертку и откручивает три винта, отбрасывает плату и дрожащими руками достает из днища две трехдюймовые плоские коробочки, в которых мало кто сможет распознать древний носитель информации. Осторожно кладет в карман, не решаясь открыть.

Дальше — как в бреду. Быстро, поспешно ковыряет землю и выкапывает при помощи трубы небольшую яму, доламывает остатки коптера (особо тщательно — плату управления, с нее можно считать маршрут), забрасывает их землей и травой. Затаптывает. Выходит из кустов, вытирая руки о салфетки, с которыми направляется в ближайший биотуалет. Там же аккуратно вытирает возможные отпечатки пальцев с орудия преступления, после чего направляется домой, улыбаясь.

В голове водят хороводы разные мысли. Карел пытается просчитать, сколько законов, точнее «рекомендаций», он нарушил. Участие в незарегистрированном сообществе. Культурная контрабанда. Незаконная публикация творческих продуктов. Использование незарегистрированных средств транспортировки. Разрушение частной собственности, в конце концов — коптер-то не его. Он даже толком не знает чей. Если копнуть чуть глубже — нарушение веротерпимости, культурно-этнической толерантности, информационный терроризм…

Карелу по большому счету плевать на это все. Схема отработана, это уже третья доставка. Две прошлые прошли незамеченными, и поводов для беспокойства нет. В конце концов, ему шестьдесят три года, и он наконец-то решил пожить для себя. И он рад тому, что двухлетний труд их тайного объединения близок к логическому завершению. Но в голове, тем не менее, звучит беззвучный вопрос: какой срок ему могут дать, если вскроется?

Жена садится за давно накрытый стол, уютно положив подбородок на ладони. В такой позе она даже иногда кажется Карелу домашней и симпатичной, хотя каждый раз он гонит подобные мысли, как страшный сон. Из принципа.

— Как прошел рабочий день?

— Не напоминай, дай спокойно поесть, — привычно хмурится Карел, пробуя ядовито-красный суп и токсичного цыпленка.

— Хорошо, тогда давай поговорим о чем-то другом? Например, ты мог бы рассказать мне о своем отце — мне так мало о нем известно.

Карел удивленно смотрит на жену. Она нечасто задает такие вопросы и вообще редко беседует с ним во время ужина. Скорее всего, что-то не так. К тому же…

— Я уже рассказывал тебе о нем. Лет пятнадцать назад, как раз после его смерти.

— Да. Жалко, что при жизни мы мало общались. Я знала только, где он родился, где работал. Я заходила после этого на его страницы в социальных сетях. Похоже, он был творческой личностью, как и ты. Причем, более открытым.