— Потому что семь лет назад я нанял Майлза, чтобы составить заговор против короля.
Глава 24
Криспин пошатнулся. Словно железная рука сжала его сердце. Он не мог ни дышать, ни думать.
Майлза нанял Ланкастер? Но тогда это означает, что вся его, Криспина, жизнь была ложью. Все, что он знал и во что верил, — все ложь.
— У меня и в мыслях не было вовлекать тебя в это, — поспешил вставить Ланкастер.
Джек оказался рядом с Криспином.
— Вы побледнели, хозяин. Сядьте. Позвольте, я вам помогу.
Он подвел Криспина к креслу. Криспин сел, тогда как его господин стоял, — нарушение этикета, на которое он никогда не пошел бы, находясь в здравом уме. Но он понимал, что никогда уже не будет снова в здравом уме.
Ланкастер заложил руки за спину и выпрямился. Он был высокого роста, выше Криспина, и выглядел по-королевски величественно; Ричард никогда так не выглядел.
— Мне нужно было искоренить своих врагов, — продолжал Ланкастер. — В те дни их было чересчур много. Заговоры цвели пышным цветом. Целью многих из них была моя смерть, с помощью других меня стремились опорочить в глазах Ричарда. Уж этого я никак не мог допустить. И тогда я составил свой собственный заговор. Он призван был выявить негодяев, которые могли причинить неприятности в последующие годы. Однако… я и не представлял, сколько молодых людей захотят отказаться от своего принца в мою пользу. — Он сделал глоток и опустил бокал. Посмотрел на Криспина, и взгляд его смягчился. — И я никогда не предполагал, что у тебя хватит безрассудства к ним присоединиться.
У Криспина защипало в глазах. Он часто заморгал.
— Как я мог остаться в стороне? Да я бы в ад за вами пошел, если бы вы попросили.
— Знаю.
Криспину было тяжело дышать, мысли разбегались. У него кружилась голова, и он молился, чтобы потеря сознания избавила его от необходимости продолжать этот разговор. Он слышал, как шипели и щелкали дрова в очаге, чувствовал уютный запах горящих дубовых поленьев. Но тепло комнаты ощущалось им как нечто отстраненное, недосягаемое. Он томился в прозрачной холодной камере, пока остальной мир нежился в золотистом свете. Он спал? Если так, то жил он в ночном кошмаре.
Прошло несколько мгновений, прежде чем ощущения рассеялись и разум прояснился настолько, чтобы воспринимать все факты. Ланкастер сказал, что заговор выявил как его врагов, так и друзей.
— Ваш заговор удался на славу, — хрипло заметил Криспин. — Вы почти решили идти до конца.
— Его поддержало недостаточно нужных людей, и пришлось от него отказаться.
— И вместе с ним от меня.
— Когда я узнал, что ты к нему примкнул, было уже слишком поздно.
Криспин глубоко вздохнул.
— Почему вы не дали мне умереть?
Суровый взгляд Ланкастера смягчился, и в конце концов герцог отвел глаза.
— Я… не мог. Не мог.
Собравшись с силами, Криспин поднялся. Покачиваясь, он расправил плечи. Все тело болело: рана в плече, ушибленные ребра, — но больше всего сердце, в котором зияла черная рваная рана.
— Какой же вы мерзавец, — прошептал он, чувствуя, что этим словом наносит герцогу немыслимое оскорбление, но не смог сдержать справедливого негодования. — А я-то грешил на Майлза. Все эти годы я его ненавидел. Все эти годы, когда думал, что это он… а это были вы.
— И теперь ты ненавидишь меня.
Криспин оскалился.
— А вы как думаете?
— Полагаю, я не могу тебя винить.
Криспин посмотрел на разбитое окно, а за ним — на блестевший под дождем двор. Под окном проплыли копья, несколько из них покружились вокруг примятой травы, над подоконником появились головы. Ланкастер быстро пересек комнату и встал перед окном, загораживая помещение. Высунулся в окно и куда-то показал.
— Я слышал там шум. Посмотрите, что там такое.
Никто из стражи не посмел расспрашивать герцога Ланкастера, и солдаты ушли. Ланкастер задернул шторы, погружая комнату в бархатные сумерки, и повернулся к Криспину.
Тот смотрел в пол. Неужели он вот только что предавался любовным утехам с Лайвит? Вернуться туда, забыть ужасающую правду и утонуть в наслаждении, которое может доставить чувственная женщина! Какой смысл пытаться изобличить Майлза? Кому какое дело до убитого француза? Или до короля, коль уж на то пошло, если преданнейший друг короля не менее виновен? Какого же дурака он свалял! Все было ясно как белый день. Если бы только Криспин повнимательнее присмотрелся, то все понял бы. Ланкастер был безжалостным политиком. Он завоевывал. Он уничтожал. Он брал. Криспину следовало это знать. Но наивность и доверие помешали ему это увидеть.
— Скажите мне правду, — охрипшим голосом произнес Криспин, не глядя на Ланкастера, — вы пытаетесь убить короля? Вы стоите за этим новым заговором?
Ланкастер не пошевелился. Он сохранял свою величественную позу, которая так привлекала к нему людей, заставляла их служить ему, давать клятвы, идти с ним на войну, умирать за него. Вокруг губ герцога залегла скорбная складка.
— Нет, — только и ответил он.
Криспин собрался и все же посмотрел в лицо своему наставнику. Ланкастер не дрогнул, не моргнул. Он просто заявил о своей позиции. Он отрицал свою причастность. Криспину хотелось верить ему, но правда ли это? Криспин не в состоянии был отличить правду от лжи.
Словно прочитав его мысли, Ланкастер шагнул к нему и уже спокойнее сказал:
— Криспин, я совершенно непричастен к этому новому злу. А я принимал участие во многих заговорах и не боюсь тебе в этом признаться. Но тут я невиновен.
— Невиновен, — эхом отозвался Криспин.
Ланкастер кивнул. Оба они почувствовали, насколько не к месту прозвучало в данных обстоятельствах это слово.
— Хозяин, — окликнул Криспина Джек. Он оглянулся на герцога, темный силуэт которого вырисовывался на фоне очага. Лицо Джека было багровым от синяков. — Мастер Криспин, мы должны идти. Вы были правы: нам тут места нет. Мы должны уйти из Лондона.
Голос мальчика, полный усталой мудрости, звучал безжизненно.
— Какая теперь разница? — прошептал Криспин. — Когда Майлз убьет короля, обвинят все равно меня. Везде будет опасно.
— А давайте уедем во Францию. Вы всегда говорили о Франции. Может, нас там приютили бы.
— Убийцу английского короля? О да. Они встретят меня с распростертыми объятиями.
Джек посмотрел на герцога.
— Милорд. Скажите ему. Скажите, что он должен уйти. Велите ему забыть про Майлза и француза. Пусть этим занимается шериф.
— Мне следовало признаться семь лет назад, — вяло проговорил Криспин. — Я был бы уже мертв, опозорен, а моя душа бродила бы по чистилищу, но наверняка в чистилище лучше, чем здесь.