Читать интересную книгу Господь - Романо Гвардини

Мессия пришел, но дальнейшее развитие событий зависит от готовности людей. Мир отверг Его, и Он уже не может стать тем мирным владыкой, по пришествии Которого все должно было, согласно пророчеству, расцвести в бесконечной полноте. Поэтому преданность, которая заложена в основе Его существа и должна была бы открыться в преображающей сердца бесконечной любви, выражается по-иному. Он предает Себя в руки врага. Мессия погибает. Жертвенность, присущая Его существу, выражается в смерти. Так с торжественным возвещением Его сущности сочетается мрачное предвидение страданий: «С того времени Иисус начал открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим, и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть» (Мф 16.21).

Мессианскому Первосвященнику не дано таинством святого обращения привести все сотворенное к Богу. Некоторые фразы прощальных речей и Первое Послание апостола Иоанна отдаленно дают нам почувствовать, как все это могло бы быть. Но это таинство заменяется таинством Его смерти. На тайной Вечере Он дарует своим Себя Самого, Свое «преданное» тело и Свою «пролитую» кровь (Лк 22.19-20). Отныне Евхаристия на все времена остается тем, о чем говорит Павел в Первом Послании к Коринфянам: «Всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете» (11.26). Его царственность не может уже стать сияющим откровением Божественной силы, господствующей потому, что она есть любовь и истина. Покорение мира уже не может совершиться как озарение сердец Божьим светом и огнем; оно должно пройти через победу ненависти. Венец мессианского Царя становится терновым венцом.

Тем не менее предустановленное остается неизменным. Сущность Мессии не меняется. И мы, хоть и с серьезностью раскаяния, все же спрашиваем себя: не на этом ли пути, вступать на который не следовало бы никогда, только и могли явиться последнее откровение Божией любви и святая полнота мессианской славы? Не на это ли указывает Он нам словами, произнесенными Им после воскресения: «Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою?» (Лк 24.26). Но кто имеет право сказать, что понимает Божественную свободу этой необходимости?

2. Путь в Иерусалим

Если бы перед Новым Заветом был поставлен вопрос, что такое человек, то ответ был бы дан словами апостола Иоанна: то существо, которое «так возлюбил Бог... что отдал Сына своего Единородного» (Ин 3.16)... Но этот ответ сразу же дополнился бы другим:

то существо, которое дошло до того, что убило Дарованного ему. Столько слепоты, столько зла и разрушительных истинктов было в человеке, что его хватило на то, чтобы погубить Христа. Но если бы кто-нибудь возразил: Что общего у тех людей со мной? Какое мне дело до Анны и Каиафы? - то этим он показал бы, что не имеет представления об общей ответственности, связывающей всех людей. Уже и по естественной исторической связи каждый отвечает за всех, а все должны нести бремя одного; тем более это верно, когда речь идет о великой общности вины и искупления.. . Но на тот вопрос Писание дает еще и третий ответ: человек - это то существо, которое отныне живет, исходя из судьбы Христа. На нем по-прежнему почиет любовь Божия, но на нем же лежит и ответственность за то, что ей пришлось идти путем смерти.

После того, как Матфей в двенадцатой главе рассказал о том ожесточенном столкновении с фарисеями, при котором Христос обвинил их в хуле на Духа, он повествует о том, как приходят некоторые люди и хотят получить от Господа знамение. Не какое угодно, а великое мессианское знамение, ожидавшееся апокалиптикой того времени. На это Он отвечает:

«Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы-пророка. Ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи. Ниневитяне восстанут на суд с родом сим, и осудят его: ибо они покаялись от проповеди Иони-ной; и вот, здесь больше Ионы. Царица Южная восстанет на суд с родом сим, и осудит его; ибо она приходила от пределов земли послушать мудрости Соломоновой; и вот, здесь больше Соломона» (Мф 12.39-42). Возможность грядущего отвержения и смерти уже бросает свою тень на эту сцену. Мы еще увидим, что означает пророческое прозрение еще не случившегося. Та же мысль появляется в начале шестнадцатой главы. Здесь противники также требуют знамения, Он же отвечает: «Вечером вы говорите: «будет ведро, потому что небо красно»; и поутру: «сегодня ненастье, потому что небо багрово». Лицемеры! различать лице неба вы умеете; а знамений времен не можете? Род лукавый и прелюбодейный знамения ищет, и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы-пророка. И, оставив их, отошел» (Мф 16.2-4).

В том, как Он пребывает в мире и как развиваются Его отношения с людьми, заложена и все сильнее выступает возможность, даже необходимость, гибели. Это то «должное», о котором Сам Иисус говорит несколько раз. Например, там, где Он упоминает о крещении, которым Он «должен креститься»: «и как я томлюсь, пока сие совершится!» (Лк 12.50). Это же «должное» прорывается и в тексте от Матфея (16.21), о котором сейчас пойдет речь. Что это означает? Можно было бы подумать, что это та необходимость, которая развивается из существующего положения, когда последствия совершенных действий, слов и поступков - все ведет к концу. Таким образом, катастрофа может стать неминуемой. Однако Христос ведет Себя совсем не как человек, вокруг которого назревает катастрофа. Тот искал бы иных путей для достижения своей цели: или обратился бы в бегство, или приготовился бы со всей энергией отчаяния погибнуть с честью. Ничего подобного с Иисусом не происходит. Ему легко было бы бежать, но Он об этом и не помышляет. О каких-либо других средствах для привлечения народа нельзя найти ни одного слова, но нет также и признаков отчаяния. Путем, которым Он шел до сих пор, Он продолжает идти неуклонно. Он исполняет Свою миссию, не отступая ни на шаг, и становится ясно, что, начиная с определенного момента, Он хочет смерти. Он говорит ей «да» и придает ей бесконечный смысл, исходящий из Его посланничества; в нее облечется искупительная воля Божия.

В шестнадцатой главе Евангелия от Матфея говорится: «С того времени Иисус начал открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим, и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть у биту, и в третий день воскреснуть» (21). В семнадцатой главе: «Во время пребывания их в Галилее, Иисус сказал им: Сын Человеческий предан будет в руки человеческие; и убьют Его; и в третий день воскреснет. И они весьма опечалились» (22-23). В двадцатой главе: «Восходя в Иерусалим, Иисус дорогою отозвал двенадцать учеников одних, и сказал им: вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть; и предадут Его язычникам на поругание и биение и распятие; и в третий день воскреснет» (17-19).

Эти слова не нуждаются в истолковании. Пожалуй, сказать надо только одно: готовность Иисуса принять на Себя эту «необходимость» не имеет ничего общего ни с отказом от самого себя, ни с отчаянием, - равно как и с энтузиазмом или дионисийским влечением к гибели. Здесь заявляет о себе непреклонная воля, исходящая из самого глубинного средоточия. Но эта воля ужасна. Иисус не был холодным сверхсуществом. Он был так человечен, как никто из нас. Если мы знаем человека, природа которого отличается необыкновенной чистотой, а сердце так сильно и нежно, что до самых глубин его существа проникают любовь, и радость, и страдание, - подумаем о нем и уверим себя, что он все-таки еще туп, что его взгляд еще мутен и характер суров, ибо и в нем есть греховность. Он же, «Сын Человеческий», был совсем чист, не был ослаблен ничем злым, был открытым и любящим в самой своей основе. Глубина, сила, способность страдать были в Его существе безграничны... И все, что с Ним происходило, происходило в бесконечности Его Божеского бытия. Каким до неумолимости ясным было все для Него, озаренное беспощадным светом неотразимой истины. До какого последнего предела та воля должна была пронизать всякое желание! Какой бездонный смысл, исходящий из той вечности, должен был изливаться в Его мышление и в Его ощущения! Как должно было пылать сердце любовью, поднимавшейся оттуда, - настолько, что нельзя понять, как могло оно ее выдержать... Если все это было так, то чем же были страсти Иисуса: Бог как таковой не может страдать - но ведь в Иисусе страдал Бог! Воля Иисуса без колебаний принимает страдание, но Он содрогается от бесконечной силы боли. Это показывает продолжение первого из приведенных текстов: «Отозвав Его, Петр начал прекословить Ему: будь милостив к Себе, Господи! да не будет этого с Тобою. Он же, обратившись, сказал Петру: отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн; потому что думаешь не о том, что Бо-жие, но что человеческое» (Мф 16.22-23). Воля к жертве непоколебима в Нем, но, когда ученик притрагивается к ней своими доброжелательными, но такими поверхностными словами, Иисус этого не выносит. Сказано ведь Лукой в повествовании об искушении, что, когда нападение сатаны было отбито, искуситель оставил Его «до времени» (4.13). Теперь он опять появился и говорит словами ученика.