Читать интересную книгу Конан "Классическая сага" - Роберт Говард

Конан нагнал стадо коров, которое неспешной вереницей продвигалось вверх по тропе. На одном из поворотов стало видно все стадо, на удивление огромное: Конан насчитал около восьмидесяти голов. Стадо гнали в Йезуд несколько пастухов. Медлительность неуклюжей скотины раздражала Конана, но по узкой, извилистой тропе объехать стадо было невозможно.

Несмотря на то что с заходом солнца долина погрузилась во мрак, небо все еще светилось лазурью; наконец ущелье перешло в узкую долину. Близ дороги приткнулась деревушка. Поодаль высился уступ, делящий долину надвое, и на нем теснился обнесенный стеной акрополь. Купол мраморного храма, где поклонялись богу Зацу, поднимался над розовыми городскими крышами подобно венцу монарха. Йезуд — так назывался город-крепость, а деревня именовалась Кшесрон.

Как только тропа стала шире, Конан объехал стадо и проскакал по деревушке: чумазая ребятня бросилась врассыпную, дворняги отскакивали, отчаянно гавкая вслед Имиру. Единственным общественным заведением в Кшесроне была гостиница, верхний этаж которой высился над грязными деревенскими развалюхами; над дверным косяком была прибита ветка.

Чтобы попасть в город, надо было подняться на утес по вырубленной в скале узкой крутой дороге. Это был единственный путь, и Конан заключил, что при упорной защите город будет совершенно неприступен. Склоны утеса почти что отвесны, а с тыла город защищает громоздящаяся над ним гора Чаф. Преодолеть все эти препятствия под силу разве что отряду легковооруженных киммерийских горцев.

Имир, едва ступив на дорогу, отказался идти вперед. Напрасно всадник пришпоривал его: конь стоял будто вкопанный. В конце концов Конан спешился и начал подниматься по склону, ведя под уздцы упирающегося коня. На протяжении всего подъема лошадь закатывала глаза, прядала ушами и вела себя так, как если бы чуяла некое зло, неподвластное человеческому восприятию.

Человек и упирающийся конь достигли наконец тесной каменной площадки перед городскими воротами, находящейся на головокружительной высоте. Двое вооруженных стражников, более крупных и рослых, чем заморийцы, стояли перед распахнутыми обитыми бронзой воротами.

— Кто ты такой и по какому делу? — лаконично спросил один из стражей, сурово глядя на Конана.

— Ниал, наемный солдат, — ответил киммериец. — Я слышал, вам нужны такие, как я.

— Были нужны, — язвительно скривив губы, ответил солдат. — А теперь нет. Ты опоздал.

— То есть все вакансии заняты?

— И твое путешествие оказалось напрасным.

Стражник говорил по-заморийски с незнакомым акцентом.

— Вас обоих недавно наняли? — спросил Конан.

— Да, мы из Вольного отряда капитана Катигерна.

Конан, которого раздражала грубая манера стражника, старался сохранять спокойствие.

— Откуда ты родом, дружище?

— Мы бритунийцы.

— Да что ты! Где я только не путешествовал, а в Бритунии не бывал. Мне до зарезу надо поговорить с чиновником, который вас нанимал, какого бы ранга он ни был.

— Сегодня уже поздно. Попробуй завтра утром.

Конан хмыкнул:

— Есть ли в Йезуде постоялый двор, где я мог бы заночевать, оставив лошадь в конюшне?

Солдат презрительно захохотал:

— Любой дурак знает, что только жрецы и работники храма могут приклонить голову в стенах Йезуда.

Конан так и вспыхнул от ярости. Он и без того был раздосадован медлительностью стада и упрямством жеребца, но стражник своей наглостью довел его до белого каления. Удержавшись от грубых слов, Конан постарался запомнить грубияна, чтобы при случае свести с ним счеты. Притворяясь хладнокровным, варвар спросил:

— Где же ночуют путешественники?

— У Бартейка в гостинице, в Кшесроне. Но если там битком набито паломниками, переночуешь под звездным кровом.

— Мне не впервой, — огрызнулся Конан. Он собрался было спуститься вниз, но по дороге уже поднималось стадо. Мыча и вздыхая, коровы и быки вереницей трусили под проклятия пастухов.

— Посторонись, олух, пусть стадо пройдет! — рявкнул охранник.

Конан, стиснув зубы, схватился было за меч, но, припомнив все же, что высовываться лишний раз не стоит, сдержал свой пыл. Кипя от злости, он стоял и смотрел, как проходит стадо, пока последнее животное не скрылось в воротах. На небе уже мерцали звезды. Ведя Имира, Конан с напряжением вглядывался во тьму, чтобы не оступиться и не рухнуть вместе с конем вниз с крутого утеса.

* * *

В гостинице Бартейка было много свободных спален. Паломники стекались в основном в определенные дни года, во время больших праздников в храме Заца. Весенние торжества только что миновали, а праздник Всех Богов еще не наступил, и потому в комнатах пустовали кровати, а в конюшне — стойла.

Конан, пригнувшись, вошел и осмотрел залу, где несколько посетителей сидели за столами — кто за ужином, кто за выпивкой или игрой. Некоторые были крупного телосложения, с каштановыми или рыжеватыми волосами; по их мундирам Конан догадался, что это наемники-бритунийцы. Другие, довольно невзрачного вида, были местные, за исключением одного стройного смуглого молодого стигийца с бритой головой, в длинном, до пят, монашеском одеянии. Конан встречал уже таких людей в Коринфии и Немедии, где ему объяснили, что это жрецы, монахи или просто ученые. Бритоголовый сидел, склонившись над разложенными на столе пергаментами, папирусными свитками, плоскими деревянными табличками.

За стойкой молодая пышногрудая женщина с вьющимися волосами наливала ковшом пиво в кружки посетителей. Когда Конан подошел, она обернулась и позвала:

— Отец!

Толстяк-хозяин, фартуком вытирая руки, вышел из кухни.

— Слушаю, господин, — учтиво сказал он.

Конан заказал ужин и кровать для себя и кадку зерна и стойло для Имира. Поужинав и выпив пива, киммериец рано улегся спать.

* * *

С рассветом Конан уже стоял у ворот Йезуда. Когда ворота распахнулись, Конан увидел незнакомых стражников и с ними офицера в красивом мундире. Офицер был мускулистый и ростом почти с Конана, с жесткими рыжими усами, концы которых лихо закручивались. Увидев киммерийца, офицер сказал:

— Ха! Это ты сюда приходил вчера поздно вечером и расспрашивал о работе в Йезуде? Рубаке здесь нечего делать, мои парни взяли крепость под свою охрану.

— Ты, конечно, капитан Катигерн, — догадался Конан.

— Да. Ну и что?

— Капитан, я хотел бы поговорить с человеком, который нанимает работников. Ведь я умею не только крушить черепа.

Капитан изучающе посмотрел на Конана:

— Не думаю, чтобы у него что-то нашлось для тебя. Расположен ли ты к культу бога Заца?

— Я расположен ко всему, за что мне хорошо платят, — сказал Конан.

Сжав губы, Катигерн поразмыслил над словами киммерийца. Повернувшись к одному из стражников, он сказал:

— Моркант! Отведи этого парня к викарию. Пусть он решает, можно ли ему доверить работу в храме. А ты, чужестранец, оставь пока тут свой меч.

Конан ни слова не говоря вынул из ножен клинок и пошел за Моркантом.

Городская застройка отличалась суровой простотой: один за другим следовала рады чистеньких, выбеленных лавок и жилищ с красными крышами, почти неотличимых друг от друга. Улицы были чисто выметены — никакого сравнения с другими городами, где пришлось побывать Конану; даже главная улица, по которой вчера провели стадо, была безукоризненно чистой.

Конан спросил у Морканта:

— Вчера я видел, как в город вошло стадо, до восьмидесяти голов скота. Неужто населению требуется такое количество жратвы? Городишко маленький, жителям и за месяц не слопать столько мяса.

— Не любопытствуй, чужеземец, — отрезал бритунийский воин.

Конан поглядывал по сторонам из-под тяжелых бровей, не попадается ли им по пути большой скотный двор, где могли бы разместить всех этих животных. Они проходили мимо конюшен и самых разных мастерских, но загона для скота Конан так и не заметил.

Наконец они приблизились к стенам храма. Конан, задрав голову, глазел, как деревенщина, на огромное строение, каких он прежде не видывал. Храм Заца был грандиозней, чем храмы и дворцы в Шадизаре и Аграпуре. Сложен он был из огромных плит светло-серого мрамора, на которых играли золотые блики солнечного света. От огромного центрального корпуса отделялось восемь крыльев, каждое с отделанными мозаикой колоннами с пилястрами. Концы крыльев соединялись стенами из отполированного гранита, но главный вход в храм не был загорожен, и к нему вели широкие ступени. Обширный центральный купол возвышался над постройкой, и утреннее солнце играло на его позолоте.

Перед главным входом — огромной двустворчатой дверью, украшенной бронзовыми барельефами, — два бритунийских воина стояли на страже: в алых новехоньких мундирах и блистающих кольчугах, с алебардами наготове.