Читать интересную книгу Подвиг живет вечно (сборник) - Иван Василевич

27 апреля 1943 года ее арестовали и бросили в тюрьму Моабит…

4. В застенке

Танка очнулась в каком-то оцепенении. Она не ощущала своего тела, как будто его и не было. Потом память толчками, урывками, как в тумане, возвращала ее в кабинет следователя, и снова дикие крики: «Швайн! Швайн!», зверские удары, искаженные бешенством лица фашистских палачей…

Над головой, вырывая из тьмы часть бетонной стены, красновато мерцала лампочка. Кристина, осмотревшись, поняла: она одна, больше в холодной камере нет никого. От этого стало страшно. Как нужна ей, измученной, исстрадавшейся, человеческая близость… Сколько времени уже она здесь? Что предстоит еще вынести?

Из короткого забытья вывел надсадный скрежет дверного запора, надзирательница бросила на прибитую к полу табуретку ломоть хлеба, поставила кружку с жидкостью, подобием чая:

— Через полчаса — на допрос!

Много лет спустя я был в тюрьме Моабит, где содержалась первое время Кристина Янева, и по разрешению коменданта повторил путь, которым водили заключенных в следственную. Снизу, где камера «новичков», по гулкой железной лестнице вверх, там — по длинному коридору, такому длинному, что и здоровые ноги подкашиваются, потом — снова вниз, снова по такому же нескончаемому коридору и, наконец, через высокий порог — в каменный, без окон, отсек, где выбивали признания. Почему столь долгий и громоздкий маршрут? Да потому, чтобы еще до начала допроса довести жертву до крайнего физического изнеможения, сломить волю.

Сохранившиеся документы бесстрастно подтверждают, что разведчица не сломалась под пытками, что у нее хватило сил вынести все муки гестаповского ада. Чем изощренней издевались над Яневой, тем упорнее твердила она:

— Нет… Нет… Нет!

Однажды, прикинувшись добрячком, следователь, даже не обращаясь к ней, будто размышляя вслух, произнес:

— Девчонка… глупая девчонка… Твои руководители давно признались во всем, им жизнь, выходит, дороже, а ты…

Он ходил из угла в угол по кабинету, выжидая, видимо, что эти слова разбередят душу, вызовут на откровенность. Только зря следователь надеялся на дешевую удачу. Янева не знала по именам и фамилиям своих старших здесь, в Берлине, но она не сомневалась, что их, вступивших в жесточайшую схватку с фашизмом по убеждению, по духовному призванию, не поставить на колени, из них не выбить желанных свидетельств. Если уж с ней, девчонкой, возятся вот уже скоро восемь недель и остаются ни с чем, то что же говорить о тех, кто за долгие годы закалился в борьбе?!

Танке не было известно, что за теми же глухими моабитскими стенами томились герои-антифашисты, схваченные гестапо еще летом сорок второго года. Танка не знала ни руководителей этой группы — Арвида Харнака, Харро Шульце-Бойзена, ни кого-либо из ее членов, не входила организационно в нее, но если бы, находясь в застенке, услышала, с каким бесстрашием держались патриоты, с каким единодушием верили в победу над гитлеровской чумой, как бы гордилась она, молодая интернационалистка, что у нее такие выдающегося мужества соратники!

Шульце-Бойзен, из прощального письма к отцу и матери:

«Окажись вы сейчас здесь, невидимо проникни сюда, вы увидели бы, что я смеюсь в глаза смерти. Я давно уже поднялся выше ее».

Харнак, из прощального письма — за час до казни: «…я спокоен и счастлив… Сегодня утром я громко сказал себе: „А солнце светит, как и раньше…“»

Жестоко расправившись с руководителями крупнейшей из раскрытых антифашистских организаций, гестапо спешило с процессом по делу остальных. Мы не будем здесь говорить о них — это тема другого повествования, назовем лишь Клару Шабель, с которой Янева должна была встретиться. Кто она? Из рабочей семьи, с 1933 года — служащая управления знаменитой фирмы «АЭГ». После начала второй мировой войны оказывала помощь иностранным рабочим, вывезенным в Германию, знакомила их с положением на фронтах, рассказывала о борьбе с нацистским режимом. Клара Шабель не раз предоставляла свою квартиру для явки советским разведчикам. Когда Танка уезжала в Берлин, квартира Клары была в числе полученных ею явок. Но встретиться им не удалось. 18 октября 1942 года Клару Шабель схватило гестапо. 30 января 1943 года ей вынесли смертный приговор, а 5 августа того же года казнили.

Из приговора имперского военного суда: «Она заявляет, что по-прежнему остается на позициях борьбы».

Клара Шабель, из прощального письма: «Я не боюсь и умираю спокойно».

Повторяем, Янева ничего не ведала о судебных процессах над выдающимися бойцами-антифашистами и их кончине, но она держалась на следствии, словно ощущала рядом их плечо, их дыхание, их бесстрашие.

Из Моабита Танку перевели в центральную женскую тюрьму, на Барнимштрассе. Соседи по клетке, да, да, именно по клетке, трудно назвать это помещение камерой, встретили Танку дружески, сердечно. Видя, как она измучена, соорудили подобие постели, кто-то протянул корку хлеба, кто-то — кусочек сахара, умыли, уложили спать. Из ближних камер простучали: «Привет болгарке». Откуда узнали? О, они все знали, политические заключенные, это был союз единомышленников, из которых нацистам так и не удалось вытравить высоких человеческих чувств. Кристина поняла: в тюрьме существует реальное единение узников. Люди — не в одиночку, а всей массой — сопротивляются произволу надзирателей, помогают ослабевшим выжить в этом аду. Люди остаются людьми!

Вот портреты троих из них. Еще в Моабите Кристина получила разрешение написать домой. «А вдруг выведет нас на нужные следы?» — надеялся следователь. Надзирательница вручила два бланка с типографским обозначением тюрьмы. Вид их обжег и взволновал: точно на таких же бланках, помнится (видела в газетах), с тем же штемпелем писал десятью годами раньше сам Георгий Димитров.

Танка задумалась над чистым бланком: что и как писать?..

— Будь осмотрительна, девочка! — прошептала Бетти де Пельзенер. Бельгийская коммунистка была значительно старше Танки и относилась к ней, как любящая мать может относиться к дочери. После войны, будучи освобожденной Красной Армией, Бетти не раз писала в Болгарию, пытаясь отыскать родных Яневой. Но… то ли при переводе адрес был искажен, то ли по другой причине письма не доходили, терялись в пути. И вот наконец отыскалась тетя Кристины! Бетти де Пельзенер, уже терявшая надежду рассказать о последних днях Танки, наконец-то могла написать заветное: «Я с гордостью и преклонением заверяю Вас всех, что Танка ни на одно мгновение не потеряла мужества. Смертный приговор ей был вынесен 22 июня 1943 года, Ваши письма ее поддерживали, она говорила: „Если я должна умереть, то наши идеи не должны умереть. Другие с еще большим усердием будут продолжать сделанное нами!“»

Все мы понимаем, что любая подробность из жизни погибших героев бесконечно дорога: ведь из-за глухих казематных стен мало что донеслось до нас. Надо искать, ибо найденное принадлежит бессмертию. Нетрудно представить, каким волнением были охвачены родные и близкие славной разведчицы, когда перед их взором предстали строчки из дневника Бетти де Пельзенер, сохранившие дорогой облик.

«17. VII.1943 г. Я познакомилась с болгаркой Танкой, которая три недели назад приговорена к смертной казни. Она маленького роста, с очень живыми и умными глазами, а улыбка освещает все ее лицо. Ей 29 лет, и она преподавала сиротам в одной из софийских школ. Сама она тоже круглая сирота. Кажется, что Танка все еще находится под впечатлением приговора и тяжелых моментов, перенесенных во время судебного разбирательства. Во всяком случае, состояние ее здоровья оставляет желать лучшего — у нее каждый вечер мучительная лихорадка. Но врач ничего ей не прописывает… Танка рассказывала мне, что в дни ожидания казни или новых пыток она часами сидела, беспокойно устремив глаза на солнечный луч, движение которого показывало ей мучительно медленное течение времени. Она втайне заметила определенное место, которого луч достигал в 10.30,— если не вызывали в палаческую, то она могла с облегчением дышать. Значит, выигран еще день жизни!

23. VIII.1943 г. Что нас больше всего приводило в отчаяние? Ни писем, никаких вестей с воли. И все-таки мы не допустили душевной депрессии — ни разу! Танка говорила: „Если я не умру, я должна всеми стараниями заботиться о своем физическом и психическом здоровье. Если умру, я должна и последние дни прожить человеком“.

17. Х.1943 г. Одной польке, приговоренной к смерти, посчастливилось в ночь с 14 на 15 бежать из камеры на третьем этаже. Побег вызвал немедленное ужесточение тюремного режима. Всем ожидавшим казни, среди которых Танка, Криста и Лена, стали на ночь надевать наручники. Моя бедная Танка пережила ужасные часы. Она одета в отвратительную синюю блузу для смертников с широким кожаным поясом, к которому накрепко приделаны наручники. Нет таких маленьких наручников, что годились бы для детских рук Танки, и потому они затянуты до последнего зубца. Стараемся терпеть и это, чтобы не вызывать ликования тюремщиков.