Маленький, полностью забетонированный бункер, куда он попал, наводил стрелка на нехорошие размышления. Потому что был этот бункер идеально чистый и такой же идеально пустой. Ничего, к чему бы можно было приковать наручниками или просто привязать, ни жалкого матрасика или подстилки на полу. Пусто, светло и ни пылинки. Если чуланчик так тщательно и часто моют и ничего в нем не хранят, то страшно предположить, для чего его могут использовать. К тому же, кажется, гости в этом бетонном заведении надолго не задерживаются. Впечатляла и дверь бункера, непроницаемо стальная и представлявшая, по сути, вход в односторонне запирающийся сейф. Чем дольше стрелок думал над своим положением, расхаживая из угла в угол бетонной клетушки, тем хуже и хуже становилось его мнение о неведомых хозяевах этой импровизированной тюрьмы, пригласивших его против воли на постой. Особенно если учесть обстоятельства его появления в бункере.
Наручный и очень дорогой хронометр, на который никто не позарился, еще одно удручающее обстоятельство, показывал глубокую ночь. Когда массивная дверь защелкала запорами и неслышно отъехала в сторону, киллер внутренне напрягся и приготовился к отпору. Внутрь вошли две девушки, всего-навсего две хрупкие девушки! Одна, чье лицо он видел перед собой в злополучной квартире, перед тем как был вырублен и обездвижен, и другая, незнакомая, по виду – еще совершеннейший ребенок. Однако долго рассуждать не было времени, и стрелок бросился на женщин не раздумывая, надеясь в секунду смести их с дороги одним лишь приемом рукопашного боя. И пушинкой отлетел к стене, распластав по бетону кости. Причем девушки даже не рассердились и не обратили на досадный инцидент особого внимания. А после легко скрутили и перемотали стрелку руки скотчем за спиной слишком привычными и отработанными движениями. Но наибольший ужас у бывалого бойца вызвало то обстоятельство, что молодые дамы не обругали и не стали насмехаться, не сунули ему пару раз для профилактики, а вели себя так, словно он не существовал вообще как человек, а только как надоедливая муха, которую надо забрать из чуланчика. Девушки вязали его, переговариваясь между собой о посторонних делах, никак с текущим моментом не связанных. Будто бы мясники, разрубающие коровьи туши и беседующие о беспардонном воровстве начальника скотобойни и беспорядках в Палестине.
Девчушки без напряжения и видимых мышечных усилий проволокли стрелка по темному коридору и вверх по каменной лестничке, хотя дядька он был здоровый и к тому же нарочно загребал пол носками говнодавистых ботинок. Очутились, судя по блестящим в ночном фонарном свете донышкам развешанных всюду кастрюль, в кухонном помещении. А там, успел удивиться киллер, уже расположилась пропасть народа. И самого разномастного. Несколько немирных, несмотря на отсутствие громоподобного телосложения, мужиков, один барином единственный сидел в центре. Рядом стояли две девицы с полубезумными глазами и чуть что не облизывались, глядя на связанного стрелка. «Извращенки», – отчего-то подумал о них киллер, и оптимизма у него еще поубавилось. Вся публика выглядела на редкость странно – какой-то недоделанный молодняк и с ними дядька Черномор. Особенно если припомнить, как давеча Черноморовы сопливые витязи скрутили самого неуловимого стрелка. Да что там скрутили, а вычислили и нашли!
Девчонки не зло, но сильно толкнули стрелка на твердый плиточный пол, но он не протестовал, наоборот, остался лежать на спине, надеясь, что для здешних детишек еще живы дворовые правила чести, по которым лежачего не бьют. К нему тут же подскочили и склонились низко двое парнишек, от которых так и несло голубизной. Подняли под руки, посадили, не жестким рывком, а так, словно мягкую куклу. «Будут допрашивать!» – догадался киллер и немного приободрился: все же выходило, что дело его не вовсе гиблое, если с ним решено вести разговоры, мордобой пока не предвидится. Но первый же вопрос, адресованный вовсе не к нему, убавил стрелку радужного настроения и вызвал неясные, но крайне нехорошие ассоциации.
– Ну и кто первый будет? – скучным голосом осведомился жердяистый детина с объемистым пластиковым мешком непонятного назначения в руках.
Далее последовала легкая и не очень оживленная перепалка голосов, которая постановила: пусть первый будет некий Мишка, после неведомый Сашок, который уж очень ослаб и оттого может точно не попасть, а говорили ему не тянуть и правильно питаться. А после уж Стас поднесет хозяину. «Чего поднесет-то? – спросил самого себя вконец затурканный киллер. – Пить, что ли, в честь моей поимки собрались, дурачье?» Если так, то для стрелка выходило очень даже фартово. С нетрезвыми людьми беседу вести в его положении было предпочтительнее, да и реакция у пьяного не та, что у трезвого. Стрелок поднял глаза, посмотрел прямо перед собой на сидящего в центре, явно старшего Черномора, попросил взглядом, но не без достоинства, о снисхождении и уважении к своему классу и послужному списку. Черномор в ответ улыбнулся даже почти сочувственно, будто видел стрелка насквозь и понимал все его проблемы, а после небрежно махнул рукой кому-то из присутствующих.
К стрелку тут же подошел один из нехорошего вида парней, опустился рядышком на коленки и обнял одной рукой за голову. Наклонил, словно собираясь поцеловать. «Все же голубые извращенцы», – с брезгливой тоской заключил про себя киллер, но до конца печальный вывод додумать не успел. Шею, у самой ключицы, пронзила в двух местах резкая и зловещая боль, и дернулся бы, да тело будто попало в железные тиски, не шелохнуться. Перед глазами поплыло, закачалось, но стрелок был еще жив и в сознании и успел увидеть, как детина с мешком склонился к его лицу и в развернутое пластиковое чрево бьет его собственный артериальный фонтанчик крови. Но киллер уже не пугался ничего. «Хорошо, что без мучений», – в последний раз покойно и неземно подумалось ему.
Тело определили в соседнее с бетонным чуланчиком помещение, оборудованное в мини-крематорий по последнему слову техники с вытяжками и фильтрами. Ни одежду, ни дорогие часы никто трогать не стал, покойного не обыскивали, но и не отпевали, просто положили внутрь печи и дали огню сделать свою работу. Если стрелок мог видеть всю процедуру с неба или из иных полагающихся ему мест пребывания, то собственные похороны ему, несомненно, понравились.
Назавтра, после удачного завершения операции и расправы над стрелком, хозяин объявил общий и чрезвычайный сбор. По такому случаю были вытащены из комодов и шкафов ставшие традиционными цветные шейные платки, чем обозначилась важность предстоящего мероприятия. Ритка безуспешно, применив весь свой арсенал уловок и подходцев, пыталась вызнать у «дорогого Мишеньки» повестку таинственного заседания, но ее любимый молчал как рыба и только загадочно, но по-доброму усмехался, словно заботливый отец, приготовивший ненаглядному чаду подарочек, но прежде времени не желающий портить впечатление.