Что-то «бытовизма» не получилось. Даже ничего похожего.
Постель моя устраивается следующим образом: к сундуку подставляются два стула, спинкой направлены врозь. Затем… виноват – между стульями и сундуком оставляется зазор, а вот затем на сундук и стулья одновременно кладется портрет жены алкоголика (лицом вниз). (Портрет рисован самим алкоголиком с фотографии). После этого кладется овчинная шуба и тулуп, все это покрывается тонким одеялом, потом уже ложусь я.
Корова здесь сама открывает калитку, подцепит одним рогом за ручку, поднимется и толкнет ее лбом. После чего войдя во двор, она мычит.
Вот какая у нас корова!
Когда у нее появилась потребность в теленке, то она открыла ворота и убежала на случной пункт, который находится очень далеко и где она была всего лишь один раз.
Вот какая у нас корова!!
Корову зовут – Мартой, а козочку – Галей. Меня же зовут Сережей…
14/IX
Иду на почту.
Что принесет мне сегодняшний день? Целую тебя крепко-крепко, моя родная. Почта.
Что-то сегодня опять нет вестей от тебя.
Уже начинаю волноваться. Это, наверное, все шутки почты. Мое положение пока без перемен.
Пойду посмотрю, нет ли от тебя телеграммы. Вдруг что-нибудь случилось.
Нежно целую тебя.
Твой
Сергей[15–16/IX] [189]
…Я удовлетворенно улыбнулся, читая ее.
Дейч много места уделяет знакомству Маркса с Гейне, но этой фразы я у него не встречал, а она очень показательна, т. к. написано спустя много лет после его смерти.
Слава богу, меня отвлекли от этой темы, а то я никак не знал, на чем кончить и к чему я вдруг взялся за нее. Отвлекли меня очень прозаически. Какой-то мужик прошел мимо меня, и я слышу, как он мочится в кустах, поднимая тучи мошек и беспокоя муравьев.
После такого вмешательства можно писать только о делах. Положение мое пока не изменилось.
Начальство, оказывается, еще не приехало – будет сегодня или завтра. Так что поеду на Красмаш только 17-го с утра и по всей вероятности ничего не добьюсь. Думаю, даже уверен на сей раз, что на следующей шестидневке получу окончательный ответ.
16/IX 35 г.
Почта.
С грустью констатировал, что писем мне нет. Значит, ты не писала с 3-го по 7-ое, а еще пишешь в последнем (от 3-его) письме счет «15:? в мою пользу».
Директор, говорят, еще не приехал, но я подозреваю, что это «туфта» и он просто очень занят. Завтра с утра [нрзб.] поеду. Крепко тебя целую.
Иду на телеграф.
Твой
СергейОткрытка
17/IX [35]
Милая Женюша!
Заехал на почту прямо с Красмаша. Директора видел – он только сегодня приехал, и я прождал его в коридоре около пяти часов. Болят ноги. Ответ обещал дать
19-го.
Выяснилось, что я там очень нужный человек. Они, оказывается, занимаются переводом своих катеров с бензина на генераторный газ.
У директора на столе я увидел экземпляр книги, одним из авторов коей я являюсь [190] .
Тем не менее подождем. Теперь осталось пустяки – несколько дней.
Писем от тебя опять нет.
Очень-очень жаль.
Из вещей мне нужно будет купить дюжину воротничков (размер по рубашкам, кажется, № 39).
Кажется, открытки у меня сегодня не примут, т. к. прием спешной почты только до пяти.
Так что придется отправить завтра, и то простым. Оно пойдет дольше.
Целую крепко. С.
21 сентября был подписан приказ о приеме C.Л. Седова на работу. В числе сданных мною в Гарвардский университет материалов была телеграмма от Сергея: «Принят на работу». Но телеграммы, по неизвестным мне причинам, в книгу «Милая моя Ресничка » не вошли.
[23–24/IX] [191]
<…>…т. к. я ясно вижу, сколько препятствий стоит на этом пути. Пользы, конечно, тоже немало.
Во всяком случае работа для меня интересная, хотя и лишена всякого научного «шарма», который всегда придает мне некоторый огонек.
Вот я пишу о служебных делах и прочем, вожу карандашом по бумаге, а сам думаю, понравится ли Женюше комната, точней номер, не мал ли он.
Комнаты здесь стандартные, размером с мою московскую, так что тесно не будет.
Мой номер стоит 3 р. [нрзб.] коп. в сутки, так что в случае чего можно пожить здесь и месяц, что даст возможность найти подходящее помещение на постоянное жительство. Размеры номера мало чем отличаются от нашей комнаты у Полины Константиновны (помнишь, как мы взбивали с тобой матрац и ты шутила, что я щекочу его).
Свет потух, но я стал хитрый, я не гашу керосиновой лампы, а только прикрываю ее.
Тебе не мешало бы (свет загорелся) набрать с собой книг по экономическим, верней, планово-экономическим дисциплинам – мы будем вместе учить их – выяснилось, что мне очень и очень непросто разобраться во всяких калькуляциях, конъюнктурах и прочем.
Времени свободного будет только очень мало. Я привык к своей институтской работе, а здесь завод отнимает каждый день по 10–11 часов, а когда работа начнет кипеть, пойдут испытания, то придется еще больше трудиться.
Но все это пустяки, скорей бы приехала Ресничка. Что-то она не едет?
А вдруг завтра будет телеграмма: «Выезжаю 26-го скорым целую женя».
Нет, чепуха – это невозможно и вообще ты не приедешь, что-нибудь да случится.
Уже 9 ч. 20 мин., надо ложиться спать – оркестра пока не слышно.
Спокойной ночи, моя девчурка!
Почта. 24/IX 35 г.
Писем от тебя нет. Последнее время я получаю не чаще, чем на третий день. Не знаю, то ли ты писать стала реже, то ли ты стала реже писать. Т. к. письма все, судя по нумерации, доходят.
Телеграммы тоже пока нет.
Иду сейчас за вещами. Крепко-крепко целую, жду с нетерпением твоего приезда.
Приезжай скорей, пожалуйста!
Твой
Сергей8/Х 35 г.
Получил вчера твое письмо от 26-го, и на меня повеяло какой-то облегчающей теплотой. Последнее время я чувствовал себя очень плохо, морально, конечно, временами мне казалось даже, что я болен.
Твои переживания очень близки мне, я почувствовал, что ты ощущаешь такую же тоску, как я.
Вчера послал тебе письмо с доверенностями на ДУК и лабораторию – согласно твоего телеграфного приказа. Вчера же получил деньги и перевел тебе 120 р. на дессу [192] (в частности купи себе теплые штанишки, а то здесь холодно).
Дни мои проходят очень просто.
Встаю около половины седьмого, в начале восьмого выхожу из дому и сажусь на поезд, который состоит из обыкновенных товарных платформ, он доставляет меня на завод. Здесь я тружусь до часу. От часу до двух у нас обед. Стоимость его примерно 2 р. 50 к. – обед вполне приличный, правда, на мой непривередливый вкус. С двух до пяти мы опять работаем. Рабочий день восемь часов. В пять я отправляюсь на местную почту, а иногда и на городскую – последнее, если очень не спешить, связано с риском ночевать на том берегу Енисея, т. к. катера здесь циркулируют очень своевольно, особенно к вечеру.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});