Посадник мрачно поглядел на Гудыма и махнул рукой одному из своих лучших мужей. Тот вышел вперед, стянул с головы шлем, встряхнул головой, расправляя косы,– чтобы все видели: он не нурман, не варяг, а родом и обетами – из южных славян.
– Я – Мятлик Большое Ухо, если кто меня не знает,– сухо произнес он.– Я тебе гож, Гудым?
– Гож,– кивнул полочанин.
– Тогда говори свои обиды.
Свейни набрал воздуху, собираясь запротестовать, но не посмел, придавленный тяжелым взглядом посадника.
– Я не обиду хочу искать, а Правду.– Сотник полоцкого князя снял с головы шлем. Его чуб тоже был синим, как и усы, и свисал на ухо поперек бритого черепа.– Пусть видаки говорят.
Всю дорогу к кремлю они с Устахом что-то обсуждали вполголоса. Серегу к обсуждению не привлекали.
Из толпы вытолкнули свидетелей. Их было много. В том числе – продавец камней, так и не продавший гранатового ожерелья.
Процедура снятия показаний была отработана. Свидетели поклялись богами говорить по правде и без поиска корысти. Затем, по очереди, с небольшими вариациями, повторили одно и то же: сотник Хайнар и гридень Свейни сами начали дерзкий разговор с Духаревым, к которому чуть позже присоединился Устах. Нурман обвинял варяга в обиде (в какой именно – тут мнения свидетелей разошлись), а затем без предупреждения напал на Духарева, даже не дав ему обнажить оружие. Но убить варяга сразу нурману не удалось, а наоборот, варяг сумел достать меч и убил нурмана. Но до этого нурман убил свободную женщину, водимую жену мастера-корабельщика Чутки.
К окончанию опроса свидетелей общественное мнение было полностью на стороне Духарева, и даже сам посадник угрюмо и неодобрительно поглядывал на своих нурманов.
– Кто еще хочет сказать? – спросил Мятлик Большое Ухо.
– Я! – тотчас выкрикнул Свейни.
– О чем ты хочешь сказать?
– О том, почему Хайнар был вправе убить варяга Серегея.
– Говори!
– Варяг Серегей убил брата Хайнара Виглафа.
– Виглафа-ульфхеднара? – Это спросил не Мятлик, а сам смоленский посадник.
– Да! Хайнар с хирдманами шел к тебе, ярл! – Он сказал это на своем языке, но Серега, как ни странно, понял.
Мятлик Большое Ухо повернулся и с укором поглядел на своего старшего. Посадник коснулся ладонью губ: «Молчу».
– Варяг Серегей! – громко произнес Мятлик.
Серега вышел вперед. Вместе с ним вышел и Устах.
– Ты говоришь перед богами. Не лги!
– Он помнит,– вместо Духарева ответил Устах.
– Ты сказал сотнику Хайнару, что убил его брата?
– Нет,– честно ответил Серега.
– Ты знаешь, кто сказал сотнику Хайнару, что ты убил Виглафа?
– Нет,– так же честно ответил Духарев, не понимая, к чему ведет Мятлик, но пытаясь уловить, куда тянет судья. Серега уже сталкивался с местным судопроизводством и понимал, чем может обернуться лишнее слово.
– Кто может рассказать мне о том, как сотник Хайнар узнал о том, что убит его брат?
– Я! – ответил Свейни.
– Говори.
– На этом варяге – бронь Виглафа.
– Варяг Серегей, сказал ли ты сотнику Хайнару, что убил Виглафа и снял с него бронь?
– Нет,– ответил Духарев и опять не солгал.
– Свейни! Слышал ли ты, как варяг Серегей говорил о том, что убил Виглафа-оборотня? – спросил Мятлик, подчеркнув последнее слово.
Свейни скривил губы, а со стороны нурманов раздался сдержанный ропот.
«А ведь южанин меня выгораживает!» – наконец сообразил Серега.
– Не говорил! – сердито выкрикнул Свейни.– Но признал!
– Как же именно варяг Серегей признал, что убил Виглафа? – с плохо скрываемой иронией спросил Мятлик.
– У варяга Серегея на плече был лоскут волчьей шкуры! – заявил Свейни.– Все знают, что Виглаф носил волчью шкуру.
– Я не вижу этого лоскута,– заметил Мятлик.– Кто-нибудь его видит?
В толпе смолян засмеялись.
– Он был,– мрачно объявил Свейни.– Хайнар срубил его ударом меча. Первым ударом,– уточнил рыжий.
– Ты признаешь это, варяг Серегей?
– Да,– подтвердил Духарев. Главное, не сболтнуть лишнего.– Я признаю, что у меня на плече был лоскут волчьей шкуры. И то, что нурман Хайнар без предупреждения напал на меня и сорвал этот лоскут ударом меча. Вообще-то нурман Хайнар целил в мою шею,– уточнил Серега.– Но я увернулся.
– У изборского воеводы на шапке – волчий хвост,– громко сказал Гудым.– Жаль, Хайнар не знал об этом. Воевода совсем старый, Хайнар мог бы убить его в честном бою!
– Пес! – прошипел разъяренный Свейни.
Гудым захохотал. Если нурман хотел оскорбить полочанина, то он выбрал не то слово.
– Тих-хо! – рявкнул Мятлик.– Свейни, были ли у сотника Хайнара доказательства того, что варяг Серегей убил Виглафа?
– Он был уверен в этом! – четко ответил рыжий нурман, бросив на Духарева яростный взгляд.
– В таком случае, почему он не предложил варягу Серегею скрестить мечи на перекрестье дорог? – Мятлик нахмурил кустистые брови.– Почему он не захотел, чтобы боги указали, кто из них прав?
Свейни молчал.
– Можно мне сказать? – прервал молчание голос Устаха.
– Говори, варяг!
– Я предложил ему: пусть рассудят боги! Хайнар отказался, но… – Устах сделал паузу, поглядел сначала на Мятлика, потом на Фрелафа.– Он отказался, но прежде того объявил, что будет поступать не как человек посадника смоленского, а по собственному почину и по праву мести.
Толпа загудела.
– Кто еще это слышал? – Мятлик повернулся к кучке свидетелей.
– Я! Я!..– откликнулось сразу несколько голосов.
Судья обратил взгляд к жалобщику-нурману:
– Это так, Свейни?
– Так,– неохотно подтвердил тот.
Лицо смоленского посадника, доселе мрачневшее с каждым сказанным словом все больше и больше, чуточку прояснилось.
– Кто еще хочет сказать, что не сказано? – зычно поинтересовался Мятлик Большое Ухо.
Желающих не нашлось.
– Хочет ли кто, аки сотник Хайнар, объявить вину варяга Серегея и искать правды по воле богов?
Желающих опять не оказалось. Но многие поглядели туда, где лежало на щите тело названного сотника, который уже нашел, что искал.
– Приговор! – провозгласил Мятлик.
Все притихли.
– Властью, данной мне моим господином от князя киевского Игоря,– размеренно проговорил Мятлик Большое Ухо.– Повелеваю!
На площади стало еще тише. Каждый ждал. Все глядели на судью, только Гудым и Духарев глядели на смоленского посадника. Серега – из любопытства, а Гудым – потому что ждал: не возьмет ли Фрелаф обратно отданное Мятлику право суда?
Наверное, того же ждал и Мятлик, поскольку огласил приговор не сразу, а после длинной паузы:
– Повелеваю! Не признавать за сотником Хайнаром право мести, поскольку вина варяга Серегея не показана ни людьми, ни богами.
Нурманы недовольно заворчали, но судья не обращал на них внимания.
– Признать за варягом Серегеем право на убийство Хайнара, искавшего его смерти вопреки Правде, и считать с этого времени Хайнара не сотником и человеком смоленского посадника, а просто человеком Хайнаром. По его собственному волеизъявлению.
Недовольное ворчание перешло в гневный ропот. Мятлик повысил голос.
– Назначить виру князю за человека Хайнара, в одну гривну, которую следует истратить на погребение Хайнара, если у него не отыщется родичей…
Нурманы, окружившие тело человека Хайнара, возмущенно завопили, но на этот раз уже сам посадник смоленский вмешался, гаркнул:
– Тихо!
Ропот смолк, а Мятлик продолжил:
– Доспехи и оружие человека Хайнара следует передать варягу Серегею по праву победителя. Прочее имущество – родичам Хайнара, если таковые объявятся. С них же причитается вира в десять гривен за убийство свободной женщины и головное в восемь гривен мастеру-корабельщику Чутке за убийство его водимой жены. Это все. Что скажете, люди смоленские?
Народ одобрительно завопил. Варяги злорадно поглядывали на хмурых нурманов.
За спиной нурмана-посадника неподвижной стеной стояли дружинники. Серега пытался разглядеть, как отнеслись к приговору они, но шлемы дружинников были сдвинуты по-боевому, а у иных даже кольчужная сетка на лицо опущена. Видеть же сквозь железо Духарев не умел.
Толпа начала рассасываться.
Прошло совсем немного времени, и на площади остались только варяги, нурманы и оружные воины посадника.
Серега чувствовал: все чего-то ждут.
Ждали, что скажет Фрелаф. Суд и Правда – для народа. Для дружины приговор – приказ старшего. Хотя старший, не следующий Правде, очень скоро остается без дружины.
– Ты, ты и ты! – произнес посадник негромко, поочередно указав на Серегея, Устаха и Гудыма.– Идите за мной!