Читать интересную книгу В доме своем в пустыне - Меир Шалев

Прямо перед собою смотрели они, но мне представлялось, что их застывшие зрачки поворачиваются и следят за мной, куда бы я ни пошел, и, когда я сказал об этом Матери, она ответила: «Это потому что ты еще ребенок, Рафаэль. Когда ты по-настоящему повзрослеешь, этого уже не будет».

У ТЕБЯ ТРЕЩИНЫ НА ПЯТКЕ

— У тебя трещины на пятке, Рафаэль, — сказала Рыжая Тетя. — Это отвратительно.

— Это потому, что он все время ходит по пустыне в сандалиях на босу ногу, — сказала Черная Тетя.

— Кожа пересыхает. Это опасно, — сказала Мать.

— Такая трещина может дойти до мяса и сделать там инфекцию, — сказала Бабушка.

— Прекрасно, Рафауль, наконец-то и у тебя найдется от чего умереть, — сказала сестра.

— Я могу умереть от многого. Что, в этой стране не хватает причин умереть?

— Какой позор это будет. Нашего Отца раздавил танк. Нашего Элиэзера забодал бык. Наш Эдуард умер от баруда. Над Дедушка повесился в коровнике. И кто же умрет от какой-то жалкой инфекции? Рафауль! Постыдись! От тебя мы ожидали значительно большего.

— Почему вдруг инфекция? Мы ведь уже договорились, что Рона устроит мне аварию.

Поздно. Они уже начинают деятельно суетиться вокруг меня. Рыжая Тетя наливает в тазик горячую воду и растворяет в ней душистую горсть мыльных стружек, Черная Тетя приносит тазик из ванной в комнату, наклоняется и ставит его у моих ног, а Мать загибает ушко страницы, закрывает очередную книгу и велит мне поставить ступни в тазик. И все последующие двадцать минут, пока задубевшая кожа на моих пятках отмокает и размягчается в горячей воде, они стоят вокруг меня кольцом и журят меня с трехсотшестидесятиградусной любовью, и слова, вроде «нельзя запускать», и «нужно следить», и «надо быть осторожным», и «до мяса», и «в твоем возрасте», носятся над моей головой, словно встревоженные хищные птицы.

Затем Рыжая Тетя промокает мои ступни полотенцем, а Черная Тетя и Мама скребут их — каждая свою — «специальными камнями», которые Бабушка, «совершенно случайно захватила с собой из Иерусалима», — до тех пока, пока я не начинаю смеяться от щекотки, и от своей постыдной капитуляции, и от досады, и мертвые слои кожи крошатся, сходят и отваливаются от ступней, и влажные серые крошки падают на газету, которую Бабушка специально для этого подстелила мне под ноги.

— Вот видишь, Рафинька, хорошо, что я захватила из дома старую газету, ведь жалко тратить тряпку впустую.

А когда они заканчивают, Мать наливает себе в ладонь немного детского масла, которое тоже совершенно случайно оказалось у «подружек Рафи» в их синей машине, и массирует мне ступни, пока весь жир впитывается в них и исчезает, как это было многие годы назад, в той палатке разведчиков, когда Большая Женщина внезапно появилась из-за изгиба вади, шагая в своем привычном строю и в идеально точном направлении, этакий караван женщин, нагруженный винными конфетами, эндемическими маринованными огурцами и маковыми пирогами. Они сбросили свой груз, достали большой таз и на глазах у всего взвода принялись за мои ноги.

— Нужно следить за ступнями. На них давит все тело, — объяснила Бабушка двум сержантам, веснушки которых побледнели от потрясения.

— Вот видишь, Рафаэль, так намного лучше.

— Теперь следи, пожалуйста, чтобы у тебя больше не было трещин.

— Я буду следить, — обещаю я. — Я пойду в аптеку, и куплю специальный камень и детское масло, и сам позабочусь о себе, и у меня больше не будет трещин.

— Не нужно тебе заботиться, — говорят они, — мы ведь опять приедем навестить тебя, и каждый раз, когда мы тут будем, мы позаботимся о твоих ногах.

— Нет, нет! — смеюсь я. — Теперь я уже видел, что нужно делать!

— Видеть недостаточно, нужно знать.

— Я знаю. Мне уже пятьдесят два года.

— Не беспокойся, Рафи, мы о тебе позаботимся.

— Нет!

— Разве тут вообще есть аптека, в этой дыре?

— Это не дыра, это город. Здесь есть и кино, и школа, и супермаркет, и библиотека. И конечно, здесь есть аптека.

— Ты забудешь.

— Не забуду.

— Ты представляешь себе, как можно лучше заботиться о ногах, Рафаэль?

— Нет.

— Ну, так мы позаботимся о них за тебя.

ТЕПЕРЬ СЛЕПАЯ ЖЕНЩИНА

Теперь Слепая Женщина начала учить семерых своих воспитанников ходить по новой дороге — той, что ведет из двора Авраама-каменотеса к Дому слепых. Они считали шаги в переулке, и от него до аллеи, и от аллеи до подъема к улицам нашего квартала, и шаги по его главной улице, а от нее — по узкой разбитой дороге, что поднималась к Дому слепых и там превращалась в грунтовку, которая продолжала подниматься и подниматься на запад, и никто в мире, включая осла старого каменщика из Абу-Гоша, не знал, где она кончается, потому что она то ли просто пропадала из виду, то ли тонула в выцветшей завесе далеких небес с едва обозначенными на ней намеками на голубоватые горы.

Так они шагали, эти слепые дети, снова и снова, и считали, и запоминали, пока не выучили все шаги и все повороты своего пути, все его рытвины и спуски, и спустя несколько недель, когда этот маршрут как следует запечатлелся в их сердцах и ногах, Авраам приделал четыре больших шарикоподшипника к углам деревянной рамы, и обложил каменную Страну Израиля тряпками, и закрепил ее ремнями носильщиков, и привязал веревки ко всем четырем ее углам.

Семеро слепых мальчиков ухватились за веревки и стали дружно тянуть и считать. От двора по переулку, и оттуда к аллее, и оттуда к главной улице, медленно-медленно, шагай, и считай, и припоминай, притормаживали на спусках и тянули на подъемах, шагали, и считали, и опасывались, а Слепая Женщина шла то незрячим вожаком перед ними, то погонщиком позади, пока они не добрались до больших железных ворот Дома слепых и не выкрикнули: «Мы пришли, учительница, мы пришли!» — и остановились под балконом второго этажа, где уже были приготовлены канат, и балка, и большой подъемный блок.

Инвалидная коляска Готлиба была намертво прикреплена к земле, сам Готлиб был намертво привязан к ее сиденью, толстый канат был прикреплен и заброшен через блок, и садовник, побагровев и дрожа от гордости и натуги, ухватился за него и начал тащить. Все — все, кто видел дрожание его рук, все, кто слышал его хриплые стоны, все, кто обонял его тяжелый пот, — застыли на месте. Каменная карта приподнялась над землей, крутнулась на канате, сверкнула на солнце всей своей белизной. Блок скрипел. Канат гудел. Чудовищные руки Готлиба двигались, как два рычага. Он тянул, и тянул, и стонал, и хрипел, и тянул, и она подымалась, и подымалась, и подымалась.

Мы, квартальная детвора, смотрели из-за забора и, поскольку видели, что происходит, не могли сдержать криков испуга. Но слепые дети, которые не видели и не знали, как налилось кровью и исказилось лицо садовника и как опасно близка рельефная карта к стене здания, кричали от восторга и от радости.

На втором этаже, на балконе, который большую часть года пустовал и был заперт, уже ждали несколько учителей. Они подтянули рельефную карту к себе и положили на приготовленный для нее большой стол. Канат был отвязан, Страна Израиля была втянута внутрь — и исчезла. С той поры ее уже не видел никто. Ни я, ни Авраам и, уж конечно, ни те слепые дети, для которых ее высекали.

ВСЁ СВЯЗАНО ОДНО С ДРУГИМ

Всё связано друг с другом. Недавно я заглянул в нашу местную библиотеку и неожиданно натолкнулся на старую книгу, где на внутренней стороне обложки был приклеен экслибрис: «Ихцак бен раби Меир Бризон из Иерусалима».

А два дня назад, после неожиданного дождя, который прошел на юге Мертвого моря, я увидел издали джип, застрявший в размокшей глине. Я посмотрел в бинокль и увидел молодую женщину и двух парней, которые хлопотали возле машины, тщетно пытаясь замостить ветками и камнями грязь, в которой тонули колеса. Глиняное месиво — штука липкая и скользкая, и, когда водитель жал на педаль, шины лишь утопали еще глубже и вращались на месте вхолостую.

Некоторое время я наблюдал за этой троицей издалека, а потом сосредоточился только на женщине, потому что мне показалось, что я уже видел ее когда-то. Кончилось тем, что я подъехал ближе и протянул им конец своего троса.

Я протащил их на несколько метров, на твердый грунт, и они предложили мне выпить с ними кофе.

— Нет, — сказал я. — Тут вы у меня в гостях.

Я достал маленький чайник и стеклянные чашки, разжег огонь и заварил всем нам чай.

Один из парней спросил, чем я занимаюсь.

— Выглядит безумно скучно, — заметил второй.

Я засмеялся:

— Куда скучнее, чем ты думаешь.

— Так почему же ты этим занимаешься? — спросила девушка.

— По предписанию врача, — сказал я.

Она улыбнулась, но парни вдруг нахмурились.

— Что это значит? — спросил один из них.

— Это значит, что врач обследовал меня и сказал, что если я не начну ездить в одиночку по пустыне, вдоль труб, то через пять лет мне крышка.