учились говорить по-французски, который они называли самым красивым языком на свете. Комментатор Данте, Бенвенуто да Имола[13], который рассказывает нам об этом, был одним из многих современников, возмущенных вторжением французских нравов, так же как сам поэт возмущался деньгами и грубой силой, с помощью которых Франция утвердилась в Италии в XIII веке[14].
Немецкий принц, который выступал против "гордых французов, всегда насмехающихся над другими народами, кроме своего собственного"[15], потерпел поражение в дипломатии, но, воспользовавшись случаем, чтобы выступить против галльского чванства, выразил чувства многих своих современников, а также воздал должное силе, которая сделала это чванство возможным. В течение XIII века французские армии сражались в Англии и Нидерландах, в Испании, Италии и на Ближнем Востоке. Французские династии правили в Провансе, Неаполе, Наварре, на Кипре и в Греции, а совсем недавно они правили на Сицилии и в Константинополе. Папство нашедшее прибежище в Авиньоне у самой границы с Францией, возглавлялось чередой французских Пап и коллегией кардиналов, в которой французы составляли подавляющее большинство. "Управление землей по праву принадлежит августейшему и суверенному Дому Франции", — заявил Жан де Жандун в своем панегирике Парижу[16].
По меркам европейских государств XIV века, военная мощь Франции была огромной. Армия, имевшаяся в распоряжении ее правителей для службы в поле, условно оценивалась в 20.000 — 25.000 человек, четверть из которых составляла кавалерия. Армии, созванные для вторжения во Фландрию в 1304 году, предполагаемого крестового похода в 1323 году и предполагаемых кампаний в Гаскони в 1326, 1329 и 1330 годах, были именно такого размера. Но время от времени можно было собирать гораздо более крупные силы. На 1339 год (третий год войны с Эдуардом III) был запланирован созыв армии в 50.000 человек, и примерно такое количество, разделенное между двумя фронтами, фактически служило в следующем году в дополнение к 20.000 человек, мобилизованных для войны. Для сравнения, англичанам, которые хотя и смогли в XIV веке собрать 32.000 человек, лишь изредка им удавалось выставить в поле до 10.000. Численная мощь французских армий была особенно заметна в кавалерии — престижном роде войск каждой средневековой армии. На пике своих военных достижений (в сентябре 1340 года) французы выставили более 27.000 кавалеристов. Опять же показательно сравнение с Англией. Самое большое количество кавалеристов, которое Англия развертывала в единовременно, составляло около 5.000. Конечно, цифры — это еще не все, и к началу XIV века великая эпоха средневековой кавалерии уже прошла. Однако цифры показывают объем ресурсов Франции, силу ее военной традиции и качество ее институтов власти. Сбор и управление армией были величайшим коллективным предприятием, которое когда-либо предпринимало средневековое общество[17].
Французское государство в том виде, в котором оно существовало в 1328 году, было творением четырнадцати королей из династии Капетингов, которые последовательно правили Францией с 987 года. Единственная из великих династий средневековой Европы, она смогла просуществовать непрерывно три столетия, и каждый монарх оставил наследника мужского пола для продолжения своего дела. Фортуна была благосклонна к французским королям. Большинство этих правителей были людьми с выдающимися способностями и ни один из них не был явно некомпетентным. Помазанные святым елеем во время коронации, наделенные пропагандистами монархии способностями к чудесному исцелению, называемые в официальных документах как превосходящие всех остальных смертных, короли Франции уже приняли атрибуты абсолютизма. "Будучи поставлены милостью Божьей над всеми остальными людьми, мы связаны волей Того, Кто сделал нас таким образом главными"[18]. Однако реальность власти была более неуловимой, чем формулы. В начале XI века Роберт II, который произнес эти слова, осуществлял прямую власть менее чем на десятой части своего королевства — компактном участке земли, простиравшемся от Парижа на севере до Орлеана на юге. Здесь он был непосредственным хозяином-феодалом. В других регионах он был просто королем, вынужденным править через вассалов, которые осуществляли королевскую власть за него, но делали это от своего имени и с независимостью, которая сводила власть монархии к почетному титулу. Бароны могли и довольно часто вели войны с королем и друг с другом, а также поддерживали прямые отношения с папством и иностранными державами.
Между смертью Роберта II в 1031 году и смертью Карла IV в 1328 году прошло три столетия, в течение которых монархия непрерывно увеличивала как территориальные размеры королевского домена, так и усиливали власть, которую она могла применить в его пределах. Частичные приобретения продолжались на протяжении всего этого периода, но, безусловно, самыми значительными были три огромных присоединения территорий, которые в течение XIII века впервые расширили владения Капетингов до Атлантики и Средиземноморья. Первое было делом рук Филиппа II Августа и его сына Людовика VIII, которые между 1202 и 1224 годами разрушили континентальную державу королей Англии из Анжуйской династии, присоединив Нормандию, провинции по реке Луаре, Пуату и Сентонж. К югу от Дордони альбигойские крестовые походы разорили графов Тулузского дома, некогда "пэров королей", как называл их в начале XIII века англичанин Гевразий Тильберийский. В 1271 году комбинация юридических формальностей, удачи и вооруженной силы, наконец, привела это великое наследство в руки французской короны. Три года спустя мужской род графов Шампани и Бри пресекся, а их владения, включающие в себя богатейшие сельскохозяйственные угодья Франции, а также города, в которых проходили ярмарки Шампани, перешли к короне в результате заключения ряда ловких браков. К этим впечатляющим приобретениям добавилось множество более мелких территорий, которые заполняли промежутки между существующими владениями или закладывали семена будущего расширения. Один только Филипп IV Красивый, правивший с 1285 по 1314 год, приобрел Шартр, Божанси и Монпелье путем покупки, Мортань и Турне — путем конфискации, графства Ла Марш и Ангулем — путем взыскания по закладной. На восточной границе своего королевства он приобрел Лион и имперское свободное графство Бургундию и постепенно ввел своих чиновников в Барруа.
Хотя эти приобретения и другие, последовавшие за ними, в ретроспективе оказались основой национального государства, вряд ли Капетинги рассматривали их в таком смысле. Они отстаивали интересы своей семьи, которую они лишь неотчетливо отождествляли с нацией. Одной рукой они раздавали, а другой собирали земли. Доктрина о неотчуждаемости королевских владений стала открытым принципом королевской политики только после Мелёнского эдикта 1566 года. Людовик IX вернул английским герцогам Аквитании значительную часть того, что отнял у них его отец, не потому, как он сказал советникам, выступавшим против этого, что он обязан это сделать, "а чтобы между моими детьми и его детьми, которые являются кузенами, был мир и любовь". Это был поступок как частного лица, так и государственного деятеля. Не только Людовик IX, но и большинство правителей его династии относились к королевским владениям как к источнику покровительства, раздавая права и иммунитеты таким образом, что это приводило в ужас некоторых государственных служащих. Короли