Читать интересную книгу Фридолин - Артур Шницлер

Однажды, когда коллеги его уже давным-давно окончили курс, он, ни с кем не прощаясь, исчез из города. Несколько месяцев подряд от него приходили открытки со штемпелем разных польских и русских городов, а как-то раз Фридолин, к которому Нахтигаль чувствовал особое расположение, удостоился уже не простого привета, а просьбы о небольшом денежном займе. Фридолин немедленно выслал требуемую сумму, причем Нахтигаль не счел нужным ни поблагодарить, ни даже подать какой-нибудь знак о своем существовании.

В это мгновение, в четвертом часу ночи, через восемь лет, Нахтигаль почувствовал непреодолимую потребность загладить старый грех и вынул из потрепанного бумажника точную сумму своего долга; бумажник, впрочем, был настолько туго набит, что Фридолин без особых угрызений совести согласился принять деньги.

— Значит, тебе живется недурно? — заметил он, усмехаясь и бессознательно успокаивая себя.

— Пожаловаться не могу, — ответил Нахтигаль и, положив руку на плечо Фридолина, прибавил: — Теперь рассказывай, как ты попал сюда ночью.

Фридолин объяснил свое ночное появление в кафе острой потребностью подкрепиться чашкой кофе после ночного визита к больному, однако, сам не зная почему, он умолчал о том, что не застал пациента в живых. Затем в самых общих чертах он рассказал о своей врачебной карьере, о поликлинике и частной практике, упомянул о том, что он счастливо женат, что у него шестилетняя дочка.

Как и подозревал Фридолин, Нахтигаль все эти годы шатался странствующим пианистом по всевозможным польским, румынским, сербским и болгарским городам и городишкам. В Лемберге у него оставалась жена и четверо детей, — тут Нахтигаль громко расхохотался, словно было исключительно забавно иметь четверых детей, всех в Лемберге и всех от одной жены.

Прошлой осенью он вернулся в Вену. Пригласившее его варьете тотчас же лопнуло, и теперь он играет по самым разнообразным заведениям, где придется, иногда за одну ночь в двух-трех местах, — например, здесь, в погребке.

— Не особенно шикарное заведение, — вскользь заметил Нахтигаль, — скорее, просто бильярдная, а что касается публики… Что поделаешь, когда на шее жена и четверо детей в Лемберге? — рассмеялся он не так уж весело. — Я работаю и в частных домах, — прибавил он скороговоркой и, заметив на лице Фридолина улыбку, напомнившую о прошлом, пояснил: — Только не у банкиров и тому подобных, а, понимаешь, в кругах… в большом свете… и в публичной, и в строго интимной обстановке…

— Строго интимной?

Нахтигаль вызывающе насупился:

— Сейчас за мной приедут…

— Как, сегодня ночью ты будешь играть еще?

— Да, там начинается в два часа.

— Что ж, это особенно заманчиво, — сказал Фридолин.

— И да и нет, — улыбнулся Нахтигаль, но сейчас же омрачился.

— И да и нет? — с любопытством переспросил Фридолин.

Нахтигаль перегнулся к нему через столик:

— Сегодня я играю в частном доме, но я не знаю, кому он принадлежит!..

— Значит, ты играешь там в первый раз? — спросил Фридолин с возрастающим любопытством.

— Нет, уже в третий, но сегодня, по всей вероятности, это будет в другом месте.

— Этого я не понимаю!

— Я тоже, — усмехнулся Нахтигаль. — Но лучше не расспрашивай.

— Гм, — многозначительно удивился Фридолин.

— О, ты ошибаешься, совсем не то, что ты думаешь! Я уже всего нагляделся. Трудно поверить, какие странные вещи творятся в маленьких городках, особенно в Румынии. Да, я многое пережил, но здесь…

Он отдернул желтую ресторанную штору, взглянул на улицу и сказал, словно про себя:

— Все еще нет!

Затем, обращаясь к Фридолину, он пояснил:

— Я насчет кареты: за мною всегда присылают карету, каждый раз другую.

— Ты меня интригуешь, Нахтигаль! — холодно заметил Фридолин.

— Послушай, — начал Нахтигаль после мгновенного колебания. И внезапно прибавил: — Скажи, ты не трус?

— Странный вопрос, — ответил Фридолин тоном обиженного корпоранта.

— Ах нет, я не в банальном смысле!

— Как же тебя понять? К чему в этом случае особенная храбрость? Подумаешь, как страшно! — И Фридолин отрывисто и презрительно рассмеялся.

— Со мною не случится ничего; в худшем случае сегодняшняя ночь будет последней. И мне кажется, так и будет…

Он умолк и опять поглядел в щель гардины.

— Ну, говори же!

— Как ты сказал? — переспросил Нахтигаль, как бы во сне.

— Рассказывай все, если ты уже начал. Тайное заведение? Замкнутое общество? Только по приглашению?..

— Не знаю. В прошлый раз было тридцать человек, а в первый — только шестнадцать.

— Танцуют?

— Ну конечно танцуют!

Нахтигаль начинал как будто раскаиваться, что вообще заговорил.

— А ты им аккомпанируешь?

— Чему аккомпанирую? Я разве знаю чему. Право же, я ничего не знаю! Я играю — играю с завязанными глазами.

— Нахтигаль! Соловей! Что ты там поешь?

Нахтигаль тихонько вздохнул:

— К сожалению, повязка на глазах недостаточно плотная, не такая, чтобы я совсем ничего не видел. Я вижу кое-что в зеркало, сквозь черный шелковый платок.

Он снова умолк.

— Одним словом, — сказал Фридолин с нетерпением и оттенком презрения, но как-то странно взволнованный, — одним словом, голые девки?

— Не говори так, Фридолин, — возразил Нахтигаль, слегка задетый. Таких женщин ты еще не видел!

Фридолина покоробило.

— А сколько стоит вход? — спросил он развязно.

— Ты думаешь, билеты? Вот еще, откуда ты это взял?

— Что же дает право на вход? — спросил Фридолин, плотно сжав губы и барабаня по мраморной доске столика.

— Пароль, который меняется каждый раз.

— А какой он на сегодня?

— Еще не знаю, узнаю от кучера.

— Возьми меня с собой, Нахтигаль!

— Невозможно, слишком опасно!

— Минуту назад ты сам выразил желание меня… расшевелить… Я думаю, это не так уж невозможно.

Нахтигаль поглядел на него испытующе.

— Прихватить тебя, как ты есть, никак нельзя. Все в масках: и мужчины, и женщины. Найдется у тебя маска или что-нибудь в этом роде? Немыслимо! Может, в другой раз. Уж я что-нибудь придумаю…

Он насторожился, еще раз выглянул из-за штор на улицу и с облегчением произнес:

— Наконец-то карета! До свидания…

Фридолин крепко схватил его за руку:

— Ты от меня так просто не увильнешь. Ты возьмешь меня с собою.

— Никак нельзя, коллега!..

— Брось! Предоставь мне дальнейшее. Я уже знаю, что это «опасно». Быть может, это меня и притягивает…

— Но как же это так? Без костюма? без домино? без маски?

— Бутафоры дают их на прокат…

— Час ночи!

— Послушай, Нахтигаль: на углу Викенбургштрассе есть как раз такая лавочка. Я каждый день прохожу мимо и запомнил вывеску. — И, захлебываясь, с возрастающим волнением, Фридолин прибавил: — Ты подождешь меня здесь четверть часа, Нахтигаль, а я попытаю счастья. Хозяин костюмерной мастерской живет в том же доме. Если нет — я отступаюсь. Пусть решит сама судьба. В том же доме — кафе. Как его зовут? Кажется, «Виндобона». Ты скажешь кучеру, что забыл что-то в кафе, войдешь, встретишь меня у дверей, быстро шепнешь мне пароль и вернешься в свою карету, я же, если мне удастся раздобыть костюм, быстро найму извозчика и поеду за тобой следом. Дальнейшее как-нибудь образуется. Во всяком случае, Нахтигаль, даю тебе честное слово, я не покину тебя в беде!

Нахтигаль много раз безуспешно пытался прервать Фридолина. Фридолин бросил на столик деньги, оставив щедро на чай, что, по мнению его, подходило к стилю этой ночи, и удалился.

На улице стояла закрытая карета, на козлах сидел неподвижный кучер, весь в черном, в высоком цилиндре.

«Точь-в-точь похоронная колымага», — подумал Фридолин.

В несколько минут ускоренным шагом он дошел до углового дома, о котором говорил Нахтигалю, справился у дворника, не живет ли здесь прокатчик маскарадных костюмов Гибизер, надеясь в душе, что его не окажется. Но Гибизер действительно жил в этом доме, этажом ниже костюмерной мастерской, и дворник не только не удивился позднему посетителю, но, умиленный щедрыми чаевыми, благосклонно заметил, что в масленичный сезон охотники до маскарадных костюмов являются не так уж редко и в ночное время. Стоя внизу, он светил Фридолину свечой, пока тот не позвонил на площадке первого этажа.

Костюмер Гибизер открыл сам, словно ждал гостя за дверьми. Это был худощавый, безбородый и лысый человек, в старомодном цветочном шлафроке и в турецкой феске с кисточкой, чем-то напоминавший комических стариков театральной традиции. Фридолин объяснил ему, в чем он нуждается, подчеркнув, что за ценою не постоит, — на что Гибизер почти недовольно заметил:

— Я беру только то, что мне причитается.

По винтовой лестнице он провел Фридолина в бутафорский магазин. Пахло шелком, бархатом, сухой пылью и цветочной трухой, во мраке маячили какие-то серебряные и красные блестки. Внезапно вдоль узкого и длинного прохода между рядами открытых шкафов, начало которых терялось в темноте, вспыхнули две вереницы маленьких лампочек.