Читать интересную книгу Головы моих возлюбленных - Ингрид Нолль

Вилла находилась на берегу Неккара, изысканное расположение явно пахло хорошими деньгами. Но что делать, если собравшиеся предпочитают переводить свои взносы через банк?

Открытку с соболезнованием я подписала словом «Д-р» плюс совершенно неразборчивая подпись. На предполагаемые вопросы Кора собиралась отвечать, выдавая себя за дочь некоего франкфуртского профессора. Мы оделись хоть и не в черное, но все-таки достаточно скромно, неброско, никакого макияжа. Я заплела тонкую косичку и нацепила очки Карло. Кора водрузила на голову темный парик, который матушка ей много лет назад приобрела для карнавала. Парик был с челкой, отчего в вельветовых брюках и синем бархатном пуловере она выглядела совершенно как двенадцатилетка.

– Камуфляж, – солидно пояснила Кора, – термин означает «маскировка» и очень распространен в животном мире.

В помещении морга (публичная часть церемонии должна была тем временем проходить в городе) нам открыла пожилая дама. С видом скромной школьницы, искусственно пришепетывая, Кора произнесла нужные слова. Масонская старушка оказалась туга на ухо, тем не менее она кивнула и хотела взять у меня из рук конверт. О приглашении войти даже и речи не возникло, и тогда Кора заревела ей на ухо, совершенно забыв, что должна шепелявить, будто мы долго ехали на поезде и теперь хотим пить.

Нас отвели на кухню, и хотя там не валялись на столе конверты с пожертвованиями, зато было полно аппетитных бутербродов. Пока я пила лимонад, Кора с криком «Туалет!» выбежала из кухни. А старушка спросила меня про моих родителей. Я заверила ее, что родителей у меня уже нет, а сама продолжала стакан за стаканом поглощать лимонад. Тут вернулась Кора, подмигнула мне, тоже отхлебнула лимонаду и, не уставая рассыпаться в благодарностях, пожала старушке руку. После чего мы выскочили из кухни.

Я спросила:

– Удалось?

Она кивнула.

Мы нашли кафе в пешеходной зоне, рванули там в туалет, заперлись в кабинке и начали вскрывать конверты. Корнелия заодно прихватила несколько соболезнований. Лично я ожидала, что она возьмет один конверт, ну от силы два, чего потом никто и не заметит. Но их было куда больше, и в первом же лежал чек.

– Черт! – сказала я. Хотя в общем и целом, как выяснилось несколько позже, улов оказался очень неплохим.

В порыве восторга мы заказали любимый торт, потом шепотом уговорились не тратить остатки, а все передать отцу. Хотя, с другой стороны, он вполне мог спросить, откуда у нас взялись деньги.

– У меня идея! – воскликнула Кора, и я тотчас ей поверила.

До сих пор мне дважды удавалось ускользнуть от Детлефа. Он был близорук, и я всегда успевала заметить его раньше, чем он меня. Первый раз он стоял, прислонившись к ограде перед нашим домом, как раз когда я возвращалась с занятий испанской рабочей группы (ее вел господин Беккер). Я, словно заяц, описала петлю и спряталась, присев на корточки, за оградой чужого палисадника. Когда спустя долгое время он все же удалился, я, совершенно оцепенев, наконец-то вылезла из своего убежища. В другой раз он сидел у нас на кухне, а перед матерью делал вид, будто поджидает Карло. На сей раз мне молниеносно пришла в голову отличная выдумка: Карло велел сказать, чтоб ты его не ждал, он пошел в кино. Детлеф бросил на меня уничтожающий взгляд, но, не осмелившись возражать в присутствии матери, просто взял и ушел. Вскоре после этого объявился Карло. Мать была крайне удивлена, но слишком устала, чтобы проводить расследование. Она со вздохом поставила на огонь чайник и положила на стул отекшие ноги.

На другой день Карло доставил мне письмо от Детлефа.

– Вы только взгляните, – сказал братец, – как наша слониха топчет мужские сердца!

Он и не подозревал, что принес мне не любовное послание, а угрозу шантажиста.

Если завтра в шесть вечера тебя не будет у задних дверей банка, я донесу.

Д.

Кора посоветовала мне сходить туда.

– Сперва мы должны узнать, чего он вообще хочет и почему не донес до сих пор, – сказала подруга. И предложила составить мне компанию, но я отказалась. Пусть не думает, что я какая-нибудь трусиха.

Карло всегда возвращался домой к пяти, а потому, поджидая в указанное время своего вымогателя, я могла не опасаться, что встречу заодно и брата.

Поначалу Детлеф держался, можно сказать, дружелюбно. Он даже пригласил меня в кафе на стаканчик чинзано. Потом перешел к делу. Все в порядке, все путем, и фарфоровое блюдо может еще послужить игрушкой моим внукам, если, конечно, я сделаю какие-то встречные шаги. Я изобразила полное непонимание, чтобы заставить его называть вещи своими именами. После этого заявления мы долгое время ходили вокруг да около. Наконец он потребовал, чтобы я с ним переспала. Я была уже готова к чему-то такому, но на какое-то мгновение лишилась от возмущения дара речи. Накричать на него при всем честном народе я не могла. Я встала.

– Ладно, хорошо, я обдумаю твои слова, – сказала я, больше всего на свете желая увидеть Кору. Уж она-то что-нибудь придумает.

Через десять минут я оказалась у Коры и выслушала ее похвалы:

– Ты молодчина. Нам надо продержаться пять дней, до отъезда. А потом мы от него избавимся.

– Но пять дней – это очень долго. Завтра он опять пристанет!

– На худой конец предоставь его мне. С таким мафиозо из детской песочницы я справлюсь в два счета.

– Тогда он захочет переспать с тобой. Может, даже охотнее, чем со мной.

Корнелия обняла меня.

– Не волнуйся. Я из него козявку сделаю. – И показала большим и указательным пальцем, какую именно. Но мне все равно было так страшно, что она пообещала в ближайшие пять дней не оставлять меня одну.

Мать не возражала, чтобы я переночевала у Коры. Дружба дочери с профессорской дочкой ей льстила. Я насочиняла, что родители Коры уехали, а она боится остаться на ночь одна в таком большом доме. К моему великому удивлению, мать предложила, чтобы Кора спала у нас, но потом и сама согласилась, что столько места и такого комфорта мы ей при всем желании не можем предложить.

Так мы получили возможность встречать Детлефа, только когда мы вдвоем, а в присутствии Коры мне приходили на ум такие колкости, которые не оставляли нашему приятелю ни следа надежды.

В первую же пятницу мы с Корой сели в поезд. Родственники Коры не пришли в восторг от нашего визита, да и то сказать, времени на нас у них почти не было, и это нас вполне устраивало. Корнелия была приучена к самостоятельности собственной матерью. Эта красивая женщина, видеть которую мне доводилось лишь изредка, была наделена, по словам Коры, бродячим духом. Она слушала лекции по психологии, посещала вернисажи, прочесывала бутики и регулярно летала дня на три в Нью-Йорк.

Гамбургская сестра ничуть на нее не походила. Это была настоящая рабочая лошадка. С раннего утра до позднего вечера в страховом зубоврачебном кабинете она корпела над чужими челюстями.

Отсидев в Гамбурге ровно день, мы отправились в Любек. Еще ни разу в жизни я так сильно не волновалась. Интересно, выглядит ли отец и сейчас точно так, как на фотокарточке, которая у меня сохранилась? Хотя этой фотографии уже девять лет… Это был человек, наделенный богатой фантазией, временами веселый, временами задумчивый, даже замкнутый. Когда он рисовал, мешать ему запрещалось. Он был стройным и красивым, носил бородку. Интересно, узнаю я его или нет? Я не могла вспомнить его голос. Интересно, он понравится Корнелии? Для меня и это было очень важно.

Много раз пришлось спрашивать у прохожих, пока мы не нашли нужную улицу. Квартира находилась на первом этаже. На куске синей изоляционной ленты, приклеенной ниже всех остальных кнопок, было написано: «Роланд Вестерман». Мы позвонили, сначала робко, потом громче, и, когда уже почти решили отступиться, перед нами распахнулась дверь.

Злобный мужчина в купальном халате возник в дверном проеме. Это был уже не король, это была карикатура на короля.

Одолев приступ бессильного ужаса, я сказала:

– Я Майя.

Отец потуже затянул на толстом животе веревку-пояс поверх тесноватого купального халата в красную и серую полоску, после чего протер глаза. На меня он глядел еще более изумленно, чем я на него.

– Никак моя дочь?

Я кивнула и расплакалась. Толстяк затянул меня в коридор, растерянная Кора без всякого приглашения вошла следом.

В полутемной кухне мы уселись на чугунные садовые стулья со сломанными сиденьями. Здесь воняло пивом, дымом, квашеной капустой и несвежей постелью, которую было видно через открытую дверь.

Отец то и дело качал головой. Потом взглянул на часы, висевшие рядом с бритвенным зеркальцем над раковиной. Было два часа дня.

– Неудачное время. Я с утра начинаю работать очень рано, а сейчас надумал вздремнуть.

– Откуда ж нам было знать?..

Кора взглянула на него.

– Я подруга Майи, – раздельно произнесла она, словно обращалась к слабоумному.