и решимость города своей трусливой террористической тактикой. Именно для борьбы с этим и был сформирован Полк Цивитас Беати.
Но когда он дошел до окраины трущоб, он осознал, что ошибался. Это было больше, чем просто тактика террора, значительно больше. Открытое пространство Обсиды лежало перед ним: плоская, холодная пустошь серой пемзы и пыли с прожилками черного вулканического стекла. Обсида простиралась на три километра на север к Молитвенному Ущелью и мрачным утесам Печных Холмов.
Три машины быстро приближались к лагерю. Сталк-танки. Позади них, медленно, пешком шла развернутая линия более чем из двухсот противников, укрытых тусклыми красными пылевыми накидками. С каких это пор у культистов есть танки? С каких это пор они штурмуют, как военные силы?
— Ох, дерьмо! — Удол услышал, как произнес это. — Отступаем! Отступаем!
Сталк-танки приближались, как удирающие насекомые. У каждого было по шесть поршневых ног, на которых покоился низкопрофильный корпус. Удол мог разглядеть водителей в подкорпусных куполах, под хвостами.
Все три подняли головные секции, двойные мини-пушки повернулись и начали стрелять.
Они стали поливать непрерывными обжигающими выстрелами, распространяя волны колебаний, когда стволы двойных импульсных лазеров стреляли, отбрасывались отдачей и снова стреляли со зверским, механическим ритмом. Удол видел, как Береси разрезало пополам, а другие три солдата были оторваны от земли избыточным давлением взрывов.
Взрывы подбрасывали пемзу и куски обсидиана в воздух. Мерцание света поблескивало на приближающейся шеренге кроваво-красных солдат, когда они начали стрелять из своего оружия. Удол залег в укрытии. Он слышал, как люди, которых он знал с детства, кричали в последний раз в свои дыхательные маски.
Он делал единственную вещь, о которой мог думать. Он молился Святой.
В пятнадцати километрах к югу, на пиках уровней внутреннего города, запел бессмертный хор.
Рампшел, мастер хора, хромал туда-сюда, размахивая своим жезлом, и призывал второстепенные голоса — напрячься, ради Терры! Дети в переднем ряду, некоторым было не больше шести стандартных лет, нервничали в своих строгих облачениях, и всматривались вдаль. Дым от кадильниц наполнял холодный воздух, и храмовые рабочие устанавливали последнюю из золотых реликвий под присмотром Верховного Экклезиарха и его прихвостов в черных одеяниях.
— Почти готово, первый чиновник,— уверил Рампшел, когда прошаркал мимо, опираясь на свою трость с серебряным набалдашником. — Абсолютно практически почти готово.
— Очень хорошо, мастер хора. Продолжайте,— сказал Брюно Легер, избранный первый чиновник Города Беати. Он был низким человеком, с наголо выбритой головой и аккуратной эспаньолкой. Он аккуратно расправил свою мантию, и дважды проверил, что его амулет висит ровно посередине груди. Рядом с ним, Маршал Биаги сложил массивные руки и вздохнул.
— Мы готовы, я думаю,— пробормотал первый чиновник. — Мы готовы?
— Мы готовы, сэр,— ответил Биаги.
— Готовы? Хорошо. Великолепно. Я имею в виду, этого... вы знаете... достаточно?
— Все хорошо, первый чиновник,— сказал Биаги. Он разгладил свой полковой кушак. — Если чертов хор сможет взять ноту, мы будем смеяться.
— Они фальшивят? Они? Фальшивят? Первый чиновник Легер вытянул шею и приложил руку к уху. — Они закончили, не так ли? Я буду говорить...
— Сэр, пожалуйста,— сказал Аятани Килош, протягивая крючковатую руку из-под складок своего длинного, голубого шелкового одеяния, и успокаивающе кладя ее на руку Легера. — Все просто безупречно.
— Да? Безупречно? Хорошо. Великолепно. Почему эти маленькие мальчики уходят? Разве им не нужно быть в первом ряду хора?
— Рампшел присмотрит за этим, сэр,— сказал Биаги.
— Да? Надеюсь, что так. Я хочу, чтобы все было безупречно. Мы сегодня встречаем героев.
Ветеранов. Их репутация летит впереди них.
— Безусловно, сэр,— сказал Аятани Килош.
Тень промелькнула над головой, моментально заслоняя свет церемониальной посадочной террасы. Они все почувствовали удар приземления.
— Итак, они здесь,— сказал Легер.
Рампшел поднял руки, и хор начал петь. Он энергично управлял им, когда первые внутренние шлюзы террасы откатились, и внутрь ворвался пар.
Первый Чиновник Легер точно не был уверен, чего ожидать, за исключением чего-нибудь героического. Хор, с пылающими легкими и открытыми перед ними антифонариями, голосил Великую Мольбу Беати.
Они почти чертовски хорошо попадали в мелодию.
Две фигуры медленно вышли из пара. Они шли плечом к плечу. Странный мужчина с красивым лицом и глазами шутника, и стройная женщина с короткими обесцвеченными волосами и хорошей осанкой. Оба были одеты в матово-черную одежду и броню; у обоих были лазганы, болтающиеся на плечах. У мужчины было аугметическое плечо, и он подмигнул, когда увидел Легера. На женщине была подбитая мехом куртка, и она держала свой лазган горизонтально так, что ее правая рука находилась возле спускового крючка, а левая небрежно лежала на лазгане, как будто это была дверь спидера.
Они величаво прошли внутрь посадочной террасы, игнорируя усилия хора.
Легер сделал шаг вперед. — От лица людей...
Мужчина с аугметическим имплантом повернулся, улыбнулся, и приложил палец к губам. Позади него, женщина закончила осматривать зону, и подняла руку к гарнитуре.
— В зоне чисто,— Биаги расслышал как она сказала. — Выходите.
В шлюзе появился силуэт, подсвечиваемый паром позади. Впечатляющая фигура в длинном плаще и остроконечной фуражке. Первый Чиновник Легер вдохнул в ожидании.
Фигура вышла на свет. Он был высоким, худым человеком в полевой форме комиссара, но его эполеты указывали на звание полковника. Его лицо было острым, как нож. Он спустился по рампе и встал перед тремя сановниками, опустился на колени перед первым чиновником и снял фуражку.
— Ибрам Гаунт, Танитский Первый, явился, как приказано,— сказал он.
Так это и был знаменитый Гаунт, думал Биаги. Он не был особенно впечатлен. Гаунт и его люди, как говорилось в файлах брифингов, были фронтовым псами. Над ними определенно витал душок бешеной собаки. Совсем не домашней. У Биаги были серьезные сомнения, что они подойдут для задания, для которого их выбрали.
Гаунт поднялся.
— Добро пожаловать, добро пожаловать, полковник-комиссар,— сказал Легер, изящно взяв Гаунт за плечи и целуя в щеки. Ему пришлось встать на цыпочки для этого. Гаунт, казалось,