Читать интересную книгу Бог, человек, животное, машина. Технология, метафора и поиск смысла - Meghan O'Gieblyn

проявлять свободу и спонтанность. Он должен был обладать той же жизненной силой, что и все остальное, что демонстрирует признаки жизни.

Именно это более комплексное и широкое представление о душе было опрокинуто Декартом. В своих "Медитациях" он разделил мир на две различные субстанции: res extensa, или материальную, которая была полностью пассивной и инертной, и res cogitans, или мыслящую, которая не имела физической основы. Животные были полностью res extensa - по сути, они были машинами, и большинство функций человеческого тела, включая кровообращение, дыхание, пищеварение и передвижение, были чисто материальными функциями, которые зависели от взаимодействия тепла и корпускулярной механики. Только душа - место обитания рационального разума - была нематериальной. Она была автономна от тела и ни в коей мере не являлась частью материального мира.

Ирония судьбы заключается в том, что эта философия, которая должна была поставить душу в привилегированное положение, способствовала ее исчезновению из западной философии. Во-первых, Декарт так и не смог в достаточной мере объяснить, как нематериальный разум может взаимодействовать с физическим телом. Я", на которое он поставил все свое существование, было, как отмечает историк Ричард Сорабджи, удивительно "тонкой" концепцией, эфемерной искрой сознания, не связанной с телом, памятью, личной историей или чем-либо во внешнем мире. В последующие века душа стала еще тоньше, поскольку философы постоянно пытались понять ее место в физическом мире. Юм, настаивавший на том, что реальность ограничивается тем, что можно проверить эмпирически, доказывал не только существование души, но и реальность самого себя. Кант в "Критике чистого разума" отмечал, что, хотя непрерывное "я" достаточно реально субъективно, "мы не можем, однако, утверждать, что это суждение было бы справедливым с точки зрения внешнего наблюдателя". Механистическая философия, которую Декарт способствовал популяризации, в конечном итоге охватила и разум. Жюльен Оффрей де Ла Меттри в своей книге "Человек - машина", вышедшей в 1747 году, утверждал, что мозг - это не место обитания разума или души, а "главная пружина всей машины". В последующие века метафоры человеческой природы становились все более механическими. Быть человеком - значит быть мельницей, часами, органом, телеграфным аппаратом. Вычислительная теория разума была лишь одной из длинной череды попыток описать человеческую природу в чисто механистических терминах, без ссылки на воспринимающего субъекта.

Несмотря на распространение этих механистических метафор, нам не удалось избавиться от дуалистического убеждения, что наш разум каким-то образом освобожден от этих инертных процессов, что метафоры упускают нечто существенное. В начале XVIII века Лейбниц с трудом согласился с тем, что восприятие может быть чисто механическим. Он предположил, что если бы существовала машина, способная производить мысли и чувства, и если бы она была достаточно велика, чтобы человек мог пройти внутри нее, как он может пройти внутри мельницы, то наблюдатель не нашел бы ничего, кроме инертных шестеренок и рычагов: "Он нашел бы только части, работающие друг на друга, но никогда не нашел бы ничего, что могло бы объяснить восприятие".

Это тот самый скептицизм, к которому я возвращаюсь снова и снова, когда читаю о нейронауках и искусственном интеллекте, чьи теории разума нарушают наше основополагающее или, по крайней мере, интуитивное понимание личности. Мне трудно поверить, что разум можно свести к чисто бессознательным процессам - стрельбе нейронов, потоку информации - так же, как мне кажется маловероятным, что робот когда-нибудь достигнет той богатой внутренней жизни, которой мы наслаждаемся как люди. Является ли это пережитком моего религиозного прошлого, желанием верить в существование некоего существенного и неустранимого "я", в котором когда-то обитала моя душа? Или, наоборот, я слишком хорошо усвоил предпосылки разочарования, так что больше не могу воспринимать материю как нечто иное, кроме как пассивное и инертное?

 

-

Метафора становится мертвой, когда объект или практика, к которым она относится, устаревают. Мы уже не помним происхождения фразы "kick the bucket", а когда мы говорим о том, что время "уходит", мы редко думаем о песке, текущем через песочные часы. Но метафора может умереть и тогда, когда она становится настолько распространенной, что мы забываем, что это метафора. Она больше не функционирует как фигура речи; ее значение воспринимается как буквальное.

Именно это произошло с вычислительной теорией разума, когда она эволюционировала в компьютерную метафору - более позднюю версию, которая стала основополагающей как для когнитивной науки, так и для искусственного интеллекта. Хотя компьютерная метафора основана на работах Маккаллоха и Питтса, она несколько грубее, чем то, что они имели в виду. Она рассматривает мозг как простое устройство ввода-вывода, машину, которая получает информацию через органы чувств, обрабатывает ее с помощью нейронов и генерирует планы действий через выходы двигательной системы. Сегодня мозг часто называют аппаратным обеспечением, на котором "работает" программное обеспечение разума. О когнитивных системах говорят как об алгоритмах: зрение - это алгоритм, так же как и внимание, усвоение языка и память.

В 1999 году когнитивный лингвист Джордж Лакофф отметил, что аналогия стала настолько само собой разумеющейся, что нейроученые "обычно используют метафору "Нейронные вычисления", не замечая, что это метафора". Он счел это обеспокоенным. Ведь метафоры - это не просто лингвистические инструменты; они структурируют наши представления о мире, и когда аналогия становится повсеместной, без нее уже невозможно мыслить. Пару лет назад психолог Роберт Эпштейн бросил вызов исследователям одного из самых престижных исследовательских институтов мира: попробуйте объяснить поведение человека, не прибегая к вычислительным метафорам. Они не смогли этого сделать. Метафора стала настолько распространенной, отмечает Эпштейн, что "практически нет ни одной формы рассуждений о разумном человеческом поведении, которая бы не использовала эту метафору, точно так же, как ни одна форма рассуждений о разумном человеческом поведении не обходилась в определенные эпохи и культуры без ссылки на дух или божество".

Даже люди, которые мало что знают о компьютерах, повторяют логику метафоры. Мы ссылаемся на нее каждый раз, когда утверждаем, что "обрабатываем" новые идеи, или когда говорим, что "храним" воспоминания или "извлекаем" информацию из своего мозга. И поскольку мы все чаще говорим о нашем разуме как о компьютере, компьютеры теперь получают статус разума. Во многих областях искусственного интеллекта термины, которые раньше заключались в кавычки, когда применялись к машинам - "поведение", "память", "мышление" - теперь воспринимаются как прямое описание их функций. Исследователи говорят, что нейронные сети учатся, что программы распознавания лиц видят, что их машины понимают. Можно обвинить людей в антропоморфизме, если они приписывают человеческое сознание неодушевленному предмету. Но Родни Брукс, робототехник из Массачусетского технологического института, настаивает на том, что это наделяет нас, как