Читать интересную книгу Высокая макуша - Алексей Корнеев

— Красиво-то как! — зачарованно воскликнула девушка, и в морозном воздухе слова ее прозвучали так, будто толкнул кто-то легонько молоточком о хрустальную вазу.

Лихо устремились по полю две пары лыж, звонко покатилось в морозную даль:

— Догоня-айте-е!

Не думал Илья, на что способна эта тоненькая с виду москвичка. Жарко ему стало, заколотила по спине двустволка, завихляли лыжи, разъезжаясь в стороны. Перед самым оврагом, еле догнав ее, он выкрикнул:

— Обры-ыв!

Но Тамара уже ринулась вниз, только облачко взметнулось за нею.

— Ой, прокатилась-то, вот прокатилась!

Снег в низине мягкий, пушистый, как аптечная вата. Ровной строчкой печатался на нем свежий лисий след — отчетливо, как на мелованной бумаге.

— А если пойти по этому следу, увидим мы лисичку?

Илья усмехнулся такой ее наивности, объяснил, что, во-первых, звери далеко видят и слышат, а во-вторых, не настолько они глупы, чтобы подпустить так близко человека.

— Жа-аль, — протянула Тамара.

Дальше они зашагали, нигде не останавливаясь, не тратя попусту времени на разгадывание следов. Он вел свою спутницу к заросшему осинником оврагу, так и прозванному Осиночками, — туда, где был стог сена. Задело его самолюбие, хотел доказать, что не такой уж он никудышный охотник…

Осиночки показались, как только пересекли большое поле. Вершина длинного оврага густо темнела сплошными зарослями молодых осинок вперемежку с редкими березками, а ниже, где овраг раздавался вширь, превращаясь в луговину, стоял стог сена. И когда Илья увидел рядом узорную путаницу следов, воскликнул, не скрывая радости:

— Вот уж будет у нас засидок!

Покопавшись с угла стога, опираясь на лыжи, он вскарабкался наверх и помог взобраться спутнице. Затем принялись раздергивать промерзлое сверху, плотно слежавшееся сено. Тамара взялась за дело ретиво, но тут же ойкнула, замахала руками — поколола колючим татарником.

— Не надо, я сам, — вполголоса сказал Илья.

А ей так не терпелось помочь, подула-подула на руки и снова принялась за дело.

Наконец-то выкопали две удобных для сидения ямы. Устроились, как птицы в гнездах, обложились сеном.

— Теперь ни с места, руки вот так, рукав в рукав, — наставлял Илья. — Не шевелиться, не кашлять, не разговаривать. Увидите зайца — замрите… Они такие чуткие, что и дыхание могут услышать…

Ему не впервые было сидеть на морозе, с бьющимся сердцем наблюдая за зверем. А Тамаре все это в диковинку. И лыжная прогулка по заснеженным полям, и белая ночь под синим звездным небом, и тишина такая, что казалось — от одного лишь поворота головы, от малейшего звука все вокруг расколется, рассыплется, как хрупкое стекло. Тепло и уютно сидеть вот так, в «берлоге», вдыхая острый с морозу аромат сена. Весело Тамаре оттого, что рядом спутник с ружьем. Строгий только, даже шептаться запретил. А ей так хочется заговорить! Ну хотя бы про то, какая сегодня особенная ночь. И какая луна над головой, — кажется, следы лунохода можно на ней различить.

Тихо вокруг. Так тихо, что слышно даже, как позванивает, пульсирует в жилах кровь.

Белыми дымками поднимается над головой и тут же исчезает дыхание.

Мерцают, словно крупинки самоцветов, мелкие звезды.

Кажется, оттуда, из неведомого звездного пространства, сыплется серебристая пыльца инея, оседает блескучим мерцанием на снегу. Так же, как осыпают друг друга серебряным дождиком на школьном новогоднем вечере…

Почувствовав взгляд на себе, она медленно оборачивается к Илье и вопросительно поднимает брови.

— Не холодно? — едва шелестят его губы.

Боясь нарушить тишину, она отрицательно кивает головой, и оттого, что не забыл он про нее, от его внимания ей становится теплее.

Потом он неслышно отворачивает перчатку, смотрит на часы и молча поднимает указательный палец. И Тамара также осторожно вытягивает руки из теплых рукавов, отворачивает варежку. Часы у нее мелкие, чуть больше двухкопеечной монеты, еле рассмотрела стрелки: десятый час. А показалось, будто уже полночь. О, как тянется время в этом безмолвном ожидании!..

Легкий шорох заставляет ее повернуть голову, и видит она: медленно-медленно поднимает Илья ружье, наводит куда-то в пространство. Удивленно смотрит она по сторонам, ничего, кроме снега, не замечает, думает, просто так, шутя, поднял он ружье. И вдруг, как привидение из-под снега, появляется на белом фоне светло-серая тень, скачет, смешно подкидывая задние ноги, прямо к стогу. Тамара догадывается, что это и есть то самое, ради чего они сидят, терпеливо выдерживая мороз. Дрожь охватывает ее, как осиновый листок, она так и впивается глазами в эту легкую, быстро скачущую тень.

Затем все происходит в одно мгновение: и громкий вскрик ее «Ай, заяц!», и резкий выстрел, от которого она вздрогнула, оглохла, растерялась. Охнув, Илья скатился со стога и помчался туда, где только что была и вдруг исчезла тень. Потоптался, разглядывая что-то на снегу, прошелся по следу и воскликнул потерянно:

— И надо же в такой момент! Только ружье навел, а тут — «Ай, заяц!» Да разве так охотятся?

— Простите, я испугалась… И не вернется он больше?

— Ждите, вернется…

— Правда? Тогда давайте еще посидим!

— Боюсь, забодает.

— А зайцы что — бодаются?

— Злее антилопы. — Илья взглянул на москвичку и усмехнулся ее наивности. — Ладно, пошутил я, ни одного теперь не дождемся. Напугали беднягу, так он уж за три километра умчался. Все, навостряем лыжи — и домой…

После долго сидения в стогу хорошо было согреться быстрой ходьбой. Они не шли, а летели, слегка касаясь мягкого снега. Илья все не мог примириться с тем, что упустил зайца: нечем теперь похвастать перед бабушкой Настей. Но мало-помалу «оттаял», вспомнив, как по-детски вскрикнула москвичка: то ли выстрела испугалась, то ли, правда, зайца.

Домой вернулись, побелевшие от инея, усталые, но довольные: зайца не добыли, зато принесли еловых веток. И сразу запахло на весь дом смолистым острым духом, свежестью зимнего леса.

— Что же вы таких? — спросил Матвеич. — Сказали бы, срубил бы вам хорошую елку.

— Лесник не разрешил, — со смехом кивнула Тамара на Илью.

— Ничего, у нас из таких получится, — отшутился тот, принимаясь навязывать ветки на палку.

Скоро и правда вышла у него елка, хоть и не совсем обычной формы.

— А раньше-то и вовсе не занимались мы этими елками, — заговорила бабушка Настя. — Соберемся, бывало, под Новый год да на зеркале гадаем. А чтобы елку наряжать — понятия не имели.

Радостная, сияющая, Тамара любовно обряжала елку бумажными фонариками, лоскутками, подвешивала конфеты в обертках. Ни разу не случалось ей встречать вот так Новый год — вдали от шумного города. А здесь так тихо, уютно. И пахнет хвоей, горячими пирожками (пока ходили на лыжах, бабушка успела уже напечь)…

Матвеич понюхал пирожок, втягивая теплый его аромат, и первым поднял стакан.

— Н-ну, с Новым годом, стал быть. С новым счастием и здравием…

— Дедушка, так старый же еще не прошел! — поправила его Тамара.

— А мы заодно, внучка. За старый и за новый, стал быть… Н-ну, живите да радуйтесь, — и с тем не спеша осушил до донышка, весело крякнул: — Так-то вот… по-нашенски…

Независтливо доел пирожок с капустой, отведал того-другого и тут же подался на печку: вы, мол, как хотите, а мне не грех и отдохнуть. Занялась своим делом и бабушка Настя, посоветовав молодым завести музыку.

Старенький проигрыватель еле дышал, пластинок было немного, да и те заигранно хрипели. Только и оказались сносными «Дунайские волны», «На сопках Маньчжурии» да еще два-три старинных романса. Выручил Тамарин транзистор. Глядя на черную блестящую коробочку, бабушка Настя только головой покачивала: ну и ну, дескать, занятный ящик, с виду не мудрен, да больно весел (транзисторы только входили в моду, и Тамара гордилась своим приобретением).

Одетая в лиловое платье, строго облегавшее тонкую фигурку, Тамара казалась теперь взрослее и выше. Илья неловко водил ее на маленьком пятачке между елкой, столом и дверью, водил и мысленно, с ревнивым любопытством спрашивал: «Сколько ей до полной взрослости? Одна зима, одна весна?.. И пойдет она тогда на танцплощадку. Кого она там выберет? Или ее кто?..»

О, какие это были ночи — белые ночи Нового года! Первая, вторая, третья…

Она включила транзистор, поймала мелодию джаза. Так и побежали дальше под звуки музыки: Илья впереди, Тамара, с перекинутым через плечо транзистором, за ним. Не хотел он, чтобы наивная москвичка гремела на весь лес своим транзистором, потом уступил: пусть попотешится.

Хороводом провожали их деревья. То березы — белые, словно накрытые тонким кружевом, то осины с ватными хлопьями инея на встопорщенных ветвях, то сосны с поседевшими, снизу подбитые темным, шевелюрами. Каждое дерево было по-своему неповторимо и, меняясь на глазах, поворачиваясь вслед бегущим лыжникам, как бы зазывало их под свой серебряный убор.