Люди говорят, что Шемсе была немного сумасшедшей. Хозяин магазина в Мардине утверждает, что она была умственно отсталая.
Но возможно, речь идет о другом виде безумия. Учительница ткачества, хорошо знавшая Шемсе, говорит, что та не хотела выходить замуж. Поэтому люди из деревни сочли ее ненормальной.
Насильника звали Халил Аджил. У него была жена и двое детей. Он жил на окраине деревни. За его домом начинались поля, усыпанные камнями.
Шемсе жила с отцом, матерью и братьями ближе к центру, около дороги, ведущей к мечети. Возвращаясь с поля, она каждый день проходила мимо дома Халила. Злые языки говорят, что Халил ее не насиловал. Что Шемсе давно с ним спала, а байку про изнасилование выдумала, узнав, что беременна. Но, кроме сплетен, ничто не подтверждает этой версии — ни следствие, проведенное полицией, ни женские организации.
Неизвестно, нравилась ли Шемсе Халилу. Одни говорят, что он был давно в нее влюблен. Другие — что он думал, будто ему все сойдет с рук. Мол, даже если Шемсе расскажет о насилии, никто не поверит сумасшедшей.
Когда Шемсе забеременела, ее родные пришли к Халилу и сказали: “Либо ты на ней женишься, либо мы убьем и ее, и тебя”. Мужчина уже был женат. Но ему предложили мусульманский брак.
В присутствии государственного чиновника можно взять в жены только одну женщину. В присутствии слуги божьего имама — двух или трех.
Халил готов был согласиться, но семья Шемсе потребовала несколько тысяч турецких лир в придачу. У Халила столько не было. Братьям пришлось уйти ни с чем.
Но и они, и Халил знали, что этим все не кончится. Любящая семья всегда защищает честь своих дочерей.
5
Корни убийств чести отыскать невозможно. Скорее всего, такие убийства связаны с племенными традициями кочевников. Отец мог получить за дочь выкуп, только если та была девственницей. Если нет, муж отсылал ее обратно к родителям. Мало того что она позорила семью, так еще и приходилось ее содержать. Для кочевников количество голодных ртов в семье было жизненно важно. Выкуп тоже. Вероятно, говорят ученые, именно поэтому кочевники начали убивать своих дочерей.
Убивали также женщин, желающих развестись, ведь в этом случае приходилось возвращать выкуп. Убивали и тех, кто не хотел выходить замуж за того, кого выбрали родители.
Айше Фиген Зейбек из организации Kamer говорит:
— Трагическая смерть Шемсе Аллак потрясла всю Турцию. Над ее могилой мы довольно дерзко озвучили нашу программу. Каждой женщине, которая к нам обратится, мы гарантируем жизнь.
— И чего удалось добиться?
— Начиная с 2003 года мы спасли почти 150 девушек. Если семья твердо намерена совершить убийство, мы ищем девушке убежище в другом городе. Отправляем ее туда и помогаем начать новую жизнь. Вся информация держится в строжайшей тайне, поскольку некоторые кланы обладают большими средствами и возможностями. Два года назад дочь одного из глав клана убежала с парнем. За ней гнались на двадцати машинах. Искали во всех больших городах. Нашли, но она успела сбежать от убийцы через окно, и с тех пор никто не знает, что с ней.
— Как вы узнаёте, насколько серьезно настроена семья?
— Среди нас есть психолог. Он оценивает, можно ли доверять родственникам, если они обещают не убивать.
— А они обещают?
— Это сложный процесс. Нельзя просто прийти к ним домой и сказать: “Я знаю, что вы собираетесь убить вашу дочь. Не делайте этого!” Сначала мы собираем информацию. Если семья религиозная, с нами идет имам. Если отец работает на фабрике, просим директора нам помочь. Как-то раз нам помогал врач, лечивший бабушку. В другой раз из Анкары позвонил министр, приходившийся семье родственником. Все говорят одно: “Не нужно убивать! Есть и другие пути решения”.
— И как реагируют семьи?
— Несколько дней назад я была в Вираншехире, маленькой деревеньке под Шанлыурфой. Семья велела девушке совершить самоубийство. Дядя прислал эсэмэс: “Либо ты покончишь с собой, либо умрешь в муках”. Почему? Потому что у нее в школе был парень, и он подвозил ее на машине. Для деревни это немыслимо.
— И что?
— Я всегда очень странно себя чувствую, когда приходится торговаться с семьей за жизнь их дочери. Но у меня уже есть свои приемы. Говорю, что я тоже местная. Что у моей дочери тоже есть парень, и я не собираюсь ее из-за этого убивать. Показываю фотографии в телефоне. Рассказываю, что у дочки способности к математике, а вот с турецким дела идут не очень. В этот раз отец попался на мою удочку. Начал жаловаться, что его дочери приходится учить турецкий. Что все из-за этой школы, мол, зачем курдам сдался турецкий.
Я всегда пытаюсь пробудить в них родительские чувства. Спрашиваю, сколько весила дочка при рождении. Чем болела. Какое первое слово сказала: мама или папа. Если это удается, полдела сделано.
— А в этот раз? Удалось?
— Обещали ее не трогать. Дочь поклялась возвращаться из школы со старшим братом. Хотя риск есть всегда. В прошлом году был громкий случай: муж одной женщины, Айшегюль Алпаслан, в присутствии полицейских обещал, что никогда ее пальцем не тронет. Неделю спустя он забил ее до смерти.
6
Что такое честь? Этот вопрос задала жителям восточной Турции профессор Якин Эртюрк из группы добровольцев, составляющих отчет для Программы развития ООН (ПРООН). Отчет под названием “Динамика убийств чести в Турции” — наиболее полное исследование на эту тему.
1. “Честь — это то, ради чего все мы живем. Без нее жизнь не имеет смысла”, — девушка из Шанлыурфы.
2. “Твоя честь — это твоя жена”, — мужчина, 25 лет, Стамбул. Говоря “жена”, он употребил слово helalin (тот, правом на кого ты обладаешь).
3. “Старые люди говорят, что у мужчины есть три святые вещи — конь, женщина и оружие. Честь — это обязанность женщины. Если она хочет тебе изменить, значит, ты потерял свое достоинство”, — мужчина, 39 лет, Адана.
4. “Честь для меня все… Будь у меня жена, она была бы моей честью. Моя сестра — это тоже моя честь, как и мои родственницы — дочь моего дяди и моей тети. Все, что происходит со мной и моей семьей, — это моя честь”, — мужчина, 24 года, Батман.
5. “Честная женщина должна быть привязана к дому и к своему мужу. Она не должна делать ничего, что могло бы породить сплетни. Не должна рассказывать о том, что происходит в ее доме. Она не может пойти к матери и сказать: “Мама, муж меня бьет”. Или: “Я хочу развестись”, — женщина, 25 лет, Батман.
Но лучше всего сущность понятия “честь” передал молодой человек из Стамбула: “Когда я слышу — “честь”, мне в голову приходит только женщина. Ничего больше”.
Либеральный журналист из Анкары:
— По их мнению, честь — у женщины между ног.
Профессор Эртюрк отмечает, что самые ярые радикалы, ратующие за наказание женщин, — необразованные мужчины в возрасте 16–20 лет.
7
Все начинается со сплетни. Об этом мне рассказывает курдский режиссер Мехмет Саит Алпаслан, автор фильма и пьесы о смерти Шемсе Аллак.
Сплетня возникает внезапно. Ее может породить простой взгляд или случайная улыбка, когда мимо проходит мужчина. Но иногда повод не нужен. Достаточно одному начать, а другому продолжить.
Сперва сплетня похожа на ястреба: кружит высоко над головами. С такой высоты она не причинит вреда. Иногда она улетает — значит, опасность миновала.
Но иногда она снижается. Идет к людям, питается их желчью, обидами, нищетой и завистью. Дурные люди кормят ее, пока она не наберется сил, чтобы войти в деревню.
Она входит как охотник. Жертва еще ни о чем не подозревает, но приговор уже вынесен. Сплетня, проклятие, кинжал. Убийца заточил нож.
Неважно, сколько в сплетне правды. Никому и в голову не придет проверять. Важно, что она порочит.
Сплетня гораздо важнее правды. Правда не приносит свободы. Важно только то, что говорят люди.
Мне нелегко, зная такое, гулять по Диярбакыру. Я сворачиваю в боковые улочки. Здесь у детей дырявая обувь, а их матери целыми днями сидят на крыльце и болтают. Ничего не происходит. И вдруг на горизонте возникает зеленое пятно. Оно растет, но не обретает знакомых очертаний. Поспешно подыскивается нужное слово. И находится: yabanci, иностранец.
Сначала меня окружает толпа детей. Они что-то говорят, галдят. Просят монетку, конфет, но все это скорее для смеха, чем с надеждой, что им и в самом деле что-то перепадет. Ведь наконец хоть что-то происходит. Хоть что-то приходит на смену скуке.
Их матери совсем молоденькие, им нет и двадцати. Они улыбаются. Им тоже скучно. Они бы охотно поболтали. Но в этом городе мужчина должен заговорить первым.
Надо ли мне ответить на улыбку? Хотелось бы. Я люблю такие встречи. Но именно так и рождается сплетня.
Потом кто-то обронит, что одна из женщин слишком часто или слишком широко мне улыбалась. Или смотрела на меня на пять секунд дольше, чем следовало. И неважно, насколько абсурдным будет упрек, он может стоить кому-то жизни.