— Я пойму, когда тебя разжалуют в рядовые, если ты не дашь мне пройти! — зарычал Шредер. — Мой ребенок... — Он схватил сержанта за куртку.
— Сержант, — сказал капрал, в упор глядя на начальника. — Это тот самый Томас Шредер. Слушай, его жена не двинется с места, пока он лично не придет за ней. Может, мне сходить с ним?
Сержант закусил губу. Он посмотрел на Шредера, затем на Кениха и перевел взгляд на капрала. У него на лбу, под фуражкой, выступил пот.
— Ладно, пусть забирает своих, но только живо. Мне оторвут голову, если что-нибудь случится! Ну, давайте, быстро, а я пока поставлю сюда другого.
Он засунул пальцы в рот и свистнул. Из джипа вылезла и заспешила к ним женщина-полицейский.
— Спасибо. — выдохнул Шредер. — Спасибо! — Он повернулся к Кениху. — Вилли, ты подожди здесь. Мы пошлем за багажом позже. Это не так важно. — Он вбежал в двери, капрал следовал за ним по пятам. — Капрал, — бросил он на ходу, — как тебя зовут?
— Гаррисон, сэр.
— Гаррисон? Имя солдата. — Он тяжело дышал, но не от сложного подъема. Гаррисон догадывался, что этот разговор его спутник затеял, чтобы скрыть свой страх. Страх за жену и ребенка, но не за себя. — А как твое имя?
— Ричард, сэр.
— Львиное Сердце, да? Ну, Ричард Гаррисон, ты молодец, и ты мне нравишься за это. — Он нетерпеливо нажал на кнопку вызова лифта и не отпускал ее, пока двери лифта с шипением открывались и из клетки выходили перепуганные люди. — Я прослежу, чтобы твой начальник узнал о той помощи, которую ты оказал мне.
— Спасибо, сэр, но лучше не надо. Он обвинит меня в том, что я подверг свою и чужие жизни опасности. Это то, о чем беспокоился сержант, понимаете?
Глаза Шредера расширились за линзами очков.
— Неужели они и вправду думают, что здесь бомба?
— Сейчас обыскиваются верхний и нижний этажи, сэр. Затем будут обследованы средние этажи.
— Средние? Мой ребенок находится на пятом этаже!
На пятом они выскочили из лифта в коридор, полный людей. Дюжина из них немедленно втиснулась в лифт, и двери его заскользили, закрываясь.
— Мои комнаты с 504-ой по 508-ю, — говорил Шредер, расталкивая людей. — Моя жена в 506-ом номере. Там она с Генрихом ждет меня.
Впереди них коридор почти освободился от людей, оставались только несколько человек. Они в недоумении оглядывались по сторонам и пытались выяснить, что случилось. Когда Шредер и капрал добрались до 506-го, дверь номера резко распахнулась. Два молодых человека, обоим не больше восемнадцати, выбежали из номера и столкнулись с полковником. Удар отбросил немца к стене, но они уже узнали его.
— Кто? — выдохнул Шредер, ударяясь о стену коридора.
Один из юнцов выхватил пистолет. Автомат в руках капрала издал резкое “клинк”, когда Гаррисон снял его с предохранителя. И в следующее мгновение это оружие, казалось, зажило своей смертоносной жизнью. Оно выдало стаккато смерти, которое отбросило юнцов от двери 506-го и заставило их кружиться вдоль белой стены. Там, где они касались ее, стена становилась красной. Затем они упали, неуклюже раскинувшись в коридоре и умирая под эхо автоматных выстрелов.
Встав на одно колено, Гаррисон поливал их свинцом. Пули, отскакивавшие рикошетом от стен, оставляли щербинки на потолке. Опустевший, как по волшебству, коридор был практически безлюден. Только две престарелые леди, спотыкаясь и держась друг за дружку, пробирались вдоль окровавленной стены. Как только Гаррисон и Шредер попали в 506-й, их глазам открылась следующая картина.
Одетый в спортивный костюм ребенок, только недавно начавший ходить, плача и протягивая ручки, ковылял, как механическая игрушка, по комнате. На кровати лежала молодая красивая женщина с кляпом во рту. Она была связана. Ее широко открытые глаза молили о помощи. Пожилая женщина лежала вытянувшись на полу, преграждая путь малышу. Узел ее темных волос был красным от крови, как и ковер, где она лежала. На тумбочке находился завернутый в коричневую бумагу сверток в форме шестидюймового кубика. Над ним смертоносной спиралью вился едкий дымок. Верхний край бумаги чернел и сморщивался, появился крошечный язычок пламени, пробившийся сквозь свернувшуюся бумагу.
— Бомба! — пронзительно закричал капрал. Он сгреб женщину с кровати, как тряпичную куклу, и сунул ее в руки Шредеру, выталкивая промышленника обратно в коридор. Затем, переступив мертвую женщину, Гаррисон подхватил плачущего ребенка.
— Мой ребенок! Мой сын! — оставив жену в коридоре, Шредер опять появился в дверях. Он шагнул в комнату.
— Назад! — заорал Гаррисон. — Ради Бога, назад!
Он перебросил ребенка через комнату в руки отца, метнулся к двери, но споткнулся о распростертое тело няни. Пролетев головой вперед между бомбой и дверным проемом, он растянулся на полу, отчаянно желая как можно быстрее оказаться в коридоре, его взгляд был прикован к горящему свертку.
Это был его конец, и он знал это. Гаррисон знал, — каким-то образом почувствовал, — что бомба собирается взорваться.
И именно в этот момент она взорвалась.
Глава 2
Когда к Шредеру вернулось сознание, он обнаружил, что находится на больничной койке. Его жизнь поддерживалась причудливым переплетением множества трубок, капельниц, проводов, инструментов и механизмов. Кених в марлевой маске сидел у края кровати. Его голова склонилась, и слезы падали на руки, скрещенные на коленях. Слезы не были в характере Вилли Кениха.
— Вилли, — почти шепотом позвал Шредер. — Где я? — Он говорил по-немецки.
Кених поднял глаза, его рот открылся, свет возвращения к жизни замерцал в его налитых кровью глазах.
— Полковник! Полковник, я...
— Где я? — настаивал Шредер.
— Все еще в Ирландии, — ответил Кених. — Вас нельзя было перевозить, вот уже восемь, нет, почти девять дней. Но теперь — теперь вы поправитесь!
— Да, я поправлюсь, но...
— Да, господин полковник?
Шредер попытался улыбнуться, но получилась гримаса.
— Вилли, мы здесь одни. Зови меня Томас. И вообще, с этого момента ты должен всегда называть меня Томас.
Кених кивнул в ответ светловолосой головой.
— Вилли, — снова произнес Шредер, — я обязательно поправлюсь, да. Но ты должен знать то, что знаю я. Та бомба прикончила меня. Мне остался год, два, если повезет. Я чувствую это.
Кених опустился на колени у края кровати. Он взял руку своего полковника и погладил ее. Пожатие Шредера было удивительно сильным. Он сжал руку Кениха, повинуясь нахлынувшим воспоминаниям.
— Вилли, бомба! Мой ребенок! Мой Генрих!
— Произошло чудо, — быстро ответил ему Кених, ни царапинки, ни отметинки.
— Ты не лжешь мне?
— Конечно, нет, Томас. С мальчиком все в порядке. С его матерью тоже.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});