паркету и впиваясь ногтями в кожу ладоней, Николай завернул налево. Безусловно, ему лучше бы остыть под порывами осеннего ветра на открытом балконе, однако Николай не хотел быть на виду у отца: окна его кабинета выходили на сторону его крыла. Коснувшись металлической ручки, он с нажимом открыл дверь комнаты и с треском захлопнул ее, едва переступил порог. Происходящее с ним вдруг показалось ему крайне несправедливым.
Дальше Литвинов не сделал ни шагу. Застыл на пороге в исступлении и окинул взглядом комнату, которая на мгновение показалась ему чужой. Серые стены сдавили голову, словно тиски. Он с упором посмотрел на стену напротив, которая была отделана кирпичом под цвет мокрого асфальта, и заострил внимание на фотографиях, обрамленных в белые рамки. Снимки висели на стене лесенкой. Улыбнулся, заметив, как с фотографии на него смотрит его мать, и ощутил, как в груди все сжалось от тоски по ней. Была бы она здесь, Николай бы не чувствовал себя загнанным в клетку, в металлических прутьях которой обламывал собственные крылья.
Сделав над собой усилие, Литвинов шагнул вперед и уперся в кровать, стоявшую в самом центре комнаты. Он прижался голенями к деревянной царге так сильно, что ощутил легкое жжение, подогнул колени и повалился на кровать, уткнувшись лицом в темно-синее покрывало. Прикрыл веки и прокрутил в голове разговор еще раз. Слова отца были для него острым лезвием, приставленным к горлу. В принципе, как и заключенная между ними сделка. Один неверный шаг — и Николай лишится того, чем дышит каждый день. Хоккей был для него последней надеждой.
В спорт Литвинова привел, как ни странно, Александр Юрьевич. Николаю было семь лет, когда он впервые встал на коньки. Отец выбрал для него лучшую детско-юношескую спортивную школу и приставил к нему тренера с высокой квалификацией. У Литвинова старшего не было цели привить Николаю любовь к хоккею. Он желал воспитать в сыне мужской характер. А сделать это, по его мнению, можно или в хоккее, когда тебя ломают и гасят силы, или в боксе. Александр Юрьевич предоставил маленькому Коле выбор, и тот, немного поколебавшись, выбрал хоккей. Не то чтобы в семь лет Николай имел огромное представление об этом виде спорта, просто счел его менее травматичным: защиты на хоккеисте явно больше, чем на боксере.
Литвинов перевернулся на спину, и перед глазами мелькнул момент его первой тренировки. Маленький, неопытный, загнанный в угол, он еле передвигал ногами по льду, вцепившись мертвой хваткой в борт. Тогда он очень сильно боялся падать, так как был крайне чувствительным к боли. Экипировка, несомненно, притупляла ломату в костях при падении, однако не избавляла от нее. И маленький Коля мысленно проклинал отца, который создал такую невыносимую пытку.
Прокаты на повышенной скорости, оттачивание техники катания и бросков по воротам, изучение допустимых приемов в силовом единоборстве — все это оказалось для него непосильным трудом. После тренировки ломало и выкручивало руки и ноги, и в первое время Николай просто ненавидел хоккей и все то, что с ним было связано. Позиция крайнего нападающего, которую дал ему тренер, тяжким грузом легла на его плечи. Ведь Николай не видел себя нападающим: уж очень шатко он стоял на коньках и не мог вообразить, как будет разгоняться до максимума и идти на соперника. Несмотря на мольбы Литвинова изменить его позицию тренер от своего не отступил: он видел в нем потенциал и прилагал все усилия, чтобы его раскрыть.
Однако время шло. Николай постепенно привык к непомерным нагрузкам на тренировках и к той боли, которая отдавалась во всем теле при падении. Он перестал обращать внимание на горящие от нагрузок мышцы, ломоту в руках и ногах и усталость после тренировок. Физическая боль глушила душевную: вопреки своим стараниям он не смог добиться лояльного отношения отца к нему. Немного позже к Николаю пришел и азарт, который заставлял его оставаться на льду по окончании тренировки, чтобы отработать броски по воротам, и просыпаться рано утром, чтобы выучить новые приемы. При виде огромной ледовой арены огонек разгорался в его голубых глазах, а ноги несли его в раздевалку, чтобы он скорее мог облачиться в свою экипировку. Он жаждал совершенствовать свои навыки и перенять опыт других хоккеистов. Он не зацикливался на очках. Просто ощущал ту самую страсть, когда на льду пытался перехитрить своего оппонента. Ему нравились бешеная скорость, опасные игровые моменты и его голы.
Хоккей закалил его. Для него это была не проста борьба и не бессмысленное катание шайбы. Хоккей вдруг стал для него всей жизнью. Только на льду Николай мог не скрывать эмоции и ощущал себя поистине живым. Только на льду он не чувствовал себя марионеткой в отцовских руках. Он сильно полюбил лед. И, как ни странно, думал, что и лед полюбил его.
Мысль о том, что быть хоккеистом — это его призвание, нисколько не отпускала его. Потому в старших классах Николай сообщил отцу о своем решении продолжить карьеру хоккеиста на профессиональном уровне. Он ожидал, что отец взъерошит его светлые волосы и похвалит за принятое им решение, ведь с самого детства он старался поступать правильно, чтобы не навредить репутации семьи.
Однако Николай не думал, что отец будет против. Александр Юрьевич, услышав об этом от сына, сначала опешил, притупленно посмотрел на него, а затем привычным для него тоном заявил: «Ты не будешь профессиональным хоккеистом. Играть в любительской лиге — да. Спортивное телосложение тебе не помешает. Но это не то будущее, которое я тебе уготовил. Ты знаешь, что я приготовил тебе место в НИС-групп. Сын Литвинова должен продолжить начатое отцом дело».
Но Николай и слышать ничего не хотел о перенятии строительного бизнеса. Нет, с учебой у него никогда не было проблем: он был начитан и умен. Его сокомандники шутили, что он даже слишком эрудирован для спортсмена. Однако в НИС-групп он ощущал, как его руки и ноги связаны веревкой. Такое чувство было не только потому, что компания принадлежала его отцу, но и потому, что Николай не питал ни капли интереса к строительству. Он был тем человеком, который бы загнил, если бы его заставили заниматься нелюбимым делом. С хоккеем все было иначе: на льду он был свободен. Потому в тот вечер он не сдерживал себя и вступил в горячую словесную перепалку с отцом, пытаясь отстоять свое мнение.
Когда два неудержимых темперамента столкнулись, служанки затаились в таунхаусе: настолько было опасно попасть под горячую руку Александра Юрьевича. Николай приводил ему