Читать интересную книгу К далеким голубым горам - Луис Ламур

Скажем, Авиценна — кто это? Где-то я слышал его имя, а Питер — тот знал: великий мыслитель, великий писатель, человек глубоких познаний во многих областях, воистину великий человек. И если такой человек мог прожить свою жизнь, а мы о нем не знаем, то как много могло быть других?

Вот тот незнакомец, который зашел к Питеру, а больше никогда уже не приходил, — кто это был? Где нашел он рукописи и карты, которые продавал? Кто был тот, кого он называл Мудрым Адапой? Даже Питер никогда не слышал о таком, ни знакомые ему ученые в Кембридже.

Я сам видел карту Андреа Бьянко, на которой точно изображены берега Бразилии, а начерчена она была в 1448 году… И, говорят, Магеллан нашел пролив, названный его именем, потому что у него тоже была карта, — а кто ее начертил?

— Наверное, все так и есть, как ты говоришь, — ядовито заметил Том, — только куда больше, чем карты дальних земель, меня беспокоит, как найти дорогу в Лондон, на которой нас не поджидали бы люди королевы.

— Хуже всего, что я даже не знаю, кто мои враги, — вздохнул я. — Кто-то стоит у них за спиной, кто-то с туго набитым кошельком, иначе они не забрались бы в такую даль на свой страх и риск…

Мы спали по очереди, и когда я проснулся после отдыха уже перед вечером, барка находилась у мыска с деревьями — здесь тростники, окаймляющие берега, словно расступились.

— Все, лодку бросим здесь.

Я встал и потянулся, с удовольствием ощущая мускулы под рубашкой. Я чувствовал, как прокатываются по ним волны, воспринимал их силу — да, пока мы снова окажемся на борту корабля, они мне понадобятся, это угадать не сложно… Мы заметили крутую крышу церкви и разрушенную башню. Торни, должно быть, недалеко.

— Давай к мыску, — сказал я Тому. — Высадимся там.

Сведя на берег лошадь, мы двинулись вверх по проезду к дороге, ведущей в деревню. Вокруг никого не было. Тени уже стали длинными, понемногу сгущались сумерки.

Улица была почти пуста, лишь несколько человек повернули головы нам вслед, когда мы проходили по булыжной мостовой. За деревней я сел в седло, Черный Том привычно ухватился за стремя и мы быстро одолели милю дороги, после чего поменялись местами.

Дорога, обсаженная ивами, привела нас в Уиттлси. Рыночная площадь была безлюдна, повсюду разливались тени. Начали появляться редкие огни.

— У меня тут дружок есть, — сказал Том. — Сейчас постучим к нему — и будет у нас место для ночлега, а утром сможем быстро двинуться в путь.

Подняв глаза на колокольню церкви Святой Марии, я сообразил, что проспал вечерний звон — обычно мы слышали здешние колокола далеко на болотах, когда отправлялись ловить угрей или резать тростник. Много раз я прерывал работу, чтобы послушать их…

Мы здесь, в Фенланде, помогаем друг другу в трудах, и мне не раз приходилось работать в разных концах Кембриджшира и Линкольншира, куда я добирался по узким протокам, чтобы встретиться с друзьями, с которыми рыбачил вместе. Мы, ребята из болотного края, куда меньше прикованы к своему дому, чем другие люди нашего времени — те и слыхом не слыхивали о местах, удаленных от их хибар на несколько миль.

Перемены нас настигали повсюду. Наш век был беспокойный и кровавый. Деревенские мужики поднимались с насиженных мест и уходили в море с Дрейком, Гаукинсом и Фробишером, или же с Госнолдом и Ньюпортом[6], и хоть лишь некоторые из них возвращались с золотом, зато все как один — с рассказами…

Том остановился перед дурного вида домиком на краю деревни, отступившим подальше за деревья и поближе к реке.

На стук никто не ответил, на второй тоже. Том начал раздраженно бурчать, но тут в угловом окне показалась какая-то тень и неприветливый голос поинтересовался:

— Кто там?

— Плохой из тебя хозяин, Ричард, раз не торопишься открыть дверь и не бежишь рысью за элем. Перед тобой два тихих и спокойных человека, которые так и останутся спокойными, желая лишь поесть и побыстрее уехать утром, еще до рассвета, не докучая содержателям таверн, у которых слишком хорошая память. Так что, впустишь ты нас?

— А как же, Том, уж тебя-то я впущу — и заберу те два шиллинга, что ты мне остался должен две недели назад.

Он исчез. Через некоторое время загремела цепь и дверь открылась. Когда мы вошли внутрь, Ричард разворошил угли в камине; огонь вспыхнул и осветил наши лица.

Ричард оказался длинным тощим человеком с суровым лицом. Но я присмотрелся, когда отблеск пламени упал ему на щеку, и увидел, что морщинки от веселого смеха давних времен выткали вокруг глаз и губ сетку, свидетельствующую о добром нраве.

— Там лошадь снаружи, Ричард, ее надо бы растереть, почистить и накормить. Позаботишься об этом?

— Позабочусь… только наброшу на себя что-нибудь.

Он, двигаясь еще сонно, налил два кувшина эля, выставил на стол тарелку с хлебом и сыром.

— Могу подать еще яблоки, — добавил он, — если вы не станете спрашивать, откуда они взялись.

Пока мы ели, он отправился в конюшню, а когда вернулся, Том заметил:

— Ричард, тут могут случиться всякие расспросы, так нам не хочется никаких разговоров, что мы тут проезжали.

— Не похоже на то, чтоб я вдруг стал разговорчивым, Том, но мне хотелось бы, чтоб вы задержались на денек. Тут обнаружился неподалеку отличный кусочек мореного дуба, который может принести несколько пенни, но мне для этого понадобится пара-другая крепких рук.

Такие находки случались время от времени, и для бедного человека найти мореный дуб было все равно что выкопать клад. Большие деревья, захороненные века назад то ли провалом земли, то ли подъемом уровня моря, лежали под толстым слоем торфа, отлично сохраненные им, и если немедленно распилить их на брусья или доски, становились немалой ценностью для нашедшего. Но если дерево оставить валяться открытым, древесина сгниет, так что работу надо делать сразу, а потом уже дать доскам как следует высохнуть на воздухе.

— Том, а что, все эти разговоры насчет осушения болот — правда?

— Правда. И когда их осушат, тут будут самые лучшие пахотные земли на все королевство.

— Ну да, — буркнул Ричард, — только ловля угря пропадет и птицы уже столько не будет. Мы сейчас совсем неплохо живем без всякого осушения, гусь на столе когда только захочешь, угри и щуки хоть для еды, хоть на продажу, а наши делянки хлеба ни один сборщик налогов не сыщет. А если болота осушат, сюда понаедут чужаки. Говорят про нас, мы, дескать, народ дикий и законов не признаем, и воняет от нас нашими болотами, но зато мы свободные люди — и такими нам лучше оставаться. А как джентри, дворянчики, дознаются, до чего богата эта земля, так тут же отберут ее у нас всякими правдами и неправдами, а то еще поналезут со своими законами, чтоб не давать нам охотиться, торф копать или тростник резать. И доведется нам работать у них на фермах, как лошадям, вместо прежней свободной жизни.