других играх и, наконец, кошелек родного дяди Леона Дюрока. В общем, главным критерием добросовестно заработанных денег для Ленуара были выдуманные им самим правила получения этих денег. А в данном случае правила диктовал не он, а русский импресарио с большой головой и тонкими усами, поэтому принять деньги на таких условиях сыщик категорически не мог. Он благородно отодвинул руку Дягилева в сторону и сказал:
– Я агент Безопасности парижской префектуры полиции, мсье, я всегда действую без шума. И обещать вам могу только одно: убийцу танцовщика я найду. А вы сделайте все необходимое, чтобы сберечь вашего Фавна. Убийца метил в него, и то, что пуля попала в голову другого артиста балета, – чистая случайность.
Дягилев медленно кивнул и с усилием улыбнулся, обнажая свои крокодильи зубы.
– Договорились. Занимайтесь своими делами, а Нижинским займусь я. Что вам от меня требуется?
– Соберите всю труппу завтра перед репетицией в театре, чтобы я смог их допросить, а также позвольте мне поговорить с самим Вацлавом Нижинским и его сестрой.
– Броней? А при чем тут Броня? С Вацлавом говорить не нужно. Ему без того сейчас приходится тяжело. Фокина я тоже попрошу завтра подождать вас в отеле. А труппу я вам соберу. В театре. Только, может, не стоит им сразу рассказывать об убийстве…
Вместо ответа Ленуар попросил дать ему ключ от уборной Нижинского, чтобы организовать работу «микробов». Уже у двери уборной Дягилев снова окликнул сыщика. Чуть помедлив, он спросил:
– А вы уверены, что Чумакова убил не Вацлав? Мне очень важно это знать…
– Я не уверен даже в том, что Чумакова убили не вы, – ответил Ленуар.
Через несколько минут спектакль продолжился, а в уборной Нижинского уже суетились «микробы» из отдела сигнализации. Они аккуратно складывали в деревянные ящички стаканы и коробочку с гримом, вытягивали линейку вдоль трупа и фотографировали его с переносной лестницы.
Хозяин
30 мая 1912 г., четверг
Николь ушла из театра, не дождавшись Ленуара. Эту ночь он провел у себя в комнате на улице Бюси. Комнату ярко освещал свет. До полнолуния оставалось два дня. Головная боль удерживала в постели, раздавливая сыщика в своих хищных объятиях.
По возвращении домой Ленуар имел привычку сразу чистить ботинки. Когда обувь блестит чистотой, пережить начало дня стоически гораздо легче. Однако теперь руки пахли ваксой. Запах постепенно материализовался и захватывал всю комнату туманной черной дымкой, принимая форму Нижинского в роли Фавна. Ленуар закрыл глаза.
Звериный бог долго смотрел в окно, а потом резко склонил и повернул голову в его сторону. Теперь из пустых глаз Фавна на сыщика таращилось его собственное отражение. В нем он поправлял усы, а потом сжимался в черную массу, черное пятно, черную точку. Ленуар пытался на ней сконцентрироваться, пытался броситься в нее, ускользнув от головной боли по другую сторону реальности. Он уцепился за край и заглянул в темноту. Там проплыла белая прядь волос Дягилева. Волосы росли, росли, и вот уже они пытались обхватить Ленуара за горло. Дышать становилось все тяжелее. С другой стороны за белые волосы дергала еще одна рука. Это Фокин, он кричит:
– Тетка, отдай их! Эти волосы не твои! Верочка не любит плешивых. Публика не любит плешивых! Отдай!
К сыщику бежит Николь, она тянет к нему руку. Ленуар с трудом делает глубокий вздох, но руку Николь хватает Бронислава Нижинская.
– Мне надо поговорить с вами. Это важно, – шепчет она Николь. – Вам нужно научиться двигаться в такт. Вот так! Ток-так, ток-так… Понимаете? Музыкальный слух и чувство ритма. Они жизненно необходимы. Чумаков не чувствовал ритма, понимаете? Его за это убили.
– Кого убили? – вмешалась Люси Жанвиль. – Вацлава? Нет… У него большой успех! Фавн шагает в будущее. Фавн – это будущее.
Затем Люси посмотрел на Ленуара и с недоумением спросила:
– А вы так и будете висеть на краю? Поднимайтесь, кофе уже готов!
На крыше громко заорала кошка. Ленуар открыл глаза. У того, кто стучался в дверь, было отличное чувство ритма.
– Господин Ленуар! Габриэль! Кофе уже готов! Оставлю поднос у двери.
Доминик. Его милая консьержка… Габриэль громко промычал что-то вежливое и посмотрел на часы. Семь утра. В это время единственное, что может быть кстати, это дымящийся кофейник.
Ленуар по восточной науке потер себе виски и методично нажал на лице на главные точки меридианов. Ночной кошмар ослабил хватку и отступил. Сыщик открыл окно. В комнату ворвалась утренняя свежесть. Наполнив ею легкие, Ленуар взял поднос, налил себе первый кофе и приготовился делать физические упражнения.
Ленуар занимался по «Физиологии телесных упражнений» Фернана Лагранжа. Автор считал, что физические нагрузки оживляют и нормализуют кровообращение, а в неподвижном теле кровь обращается несвободно и необходимых для здоровья преобразований в ней не происходит. Как говорится, мышцы трудятся, мозг отдыхает. После сотни приседаний и еще пары сотен флексий с потертыми гантелями, растяжением сухожилий и прыжков на скакалке Ленуар окончательно почувствовал себя готовым к последнему, самому главному этапу утренней домашней рутины – приведению в порядок усов.
Он растер мокрым полотенцем тело, а затем тоненькой расческой придал форму волосяному покрову своего лица. Парочку выбивающихся волосков бровей и усов пришлось аккуратно вытянуть и подрезать острыми ножницами. Наконец, Ленуар подкрутил кончики своих пышных черных усов вверх, зафиксировал их капелькой воска и еще раз убедился в том, что утром душевное состояние человека целиком и полностью в его руках. В конце концов, он единственный хозяин как своего тела, так и своих мыслей.
Бермудский треугольник на острове Сите
Когда Сена достигает берегов Лютеции, перед великолепной апсидой собора Парижской Богоматери в ней отражается не шпиль и не горгульи. На фоне розового утреннего неба или на фоне пурпурно-кровавого заката на первом плане в воду заглядывает городской морг. В этот мрачный дом свозят трупы утопленников и убитых на улицах Парижа. Как ни старайся, как ни прищуривай глаз, ни одна фотография, ни одна картина не может скрыть его вульгарных серых стен. «Сначала ты умрешь, и только потом тебя отпоют в церкви, странник», – напоминает морг забывшимся в центре города парижанам.
За время работы в префектуре полиции Габриэлю Ленуару давно следовало привыкнуть к мрачному треугольнику на острове Сите, но, входя в холодное здание, он до сих пор поеживался. Запах карболовой кислоты у сыщика теперь неизменно ассоциировался с трупами и его другом, врачом-инспектором судебно-медицинской экспертизы Антуаном Шуано.
По части вскрытий этот блондин с вечными мешками под глазами достойно продолжал дело докторов Бруарделя,