Наш расчёт противотанкового ружья, расположившийся в нескольких метрах от меня, решил обстрелять танк, который был зарыт прямо против нас. После нескольких выстрелов, которые не причинили танку вреда, танк одним выстрелом из орудия взорвал наш противотанковый расчёт, ружьё улетело за окоп. Я тоже палил по этому танку из карабина. А больше-то и не в кого было. Немецкие солдаты прятались в своих глубоких окопах и не высовывались. Выпустил я по танку обойму, но он в мою сторону даже не чихнул. Зато засекли немцы станковый пулемёт, который, метрах в пятидесяти от меня, пытался вести огонь по их окопам. До сих пор перед глазами этот пулемёт, взлетевший в воздух вверх колёсами. Так работала новая немецкая тактика. Это был не бой, а безнаказанный расстрел наших бойцов. Мой напарник, сидевший в окопе у телефона, был ранен в голову. Его перевязали. Он лежал без сознания.
Когда и справа и слева стали гибнуть люди, появилась мысль, что нас тут всех перебьют. Так не лучше ли всем выскочить из этого окопа, который со стороны немцев был нам по колено? Выскочить и пойти в атаку на немцев. Может быть, удастся их выбить и отбросить? Почему не дают команду идти в атаку? Ведь, всё равно всех перебьют в этой могиле. Так думалось тогда. Но сейчас не могу назвать "думаньем" ту лихорадочную пляску мысли. Наверное, это не могло быть спасением, нас все равно перебили бы. Но погибли бы мы в атаке, а не сидя в этой немецкой канаве.
Ночью, пока мы шли, стоял небольшой мороз. А теперь день был ясный и солнечный. Стало пригревать, и по окопу побежала вода. Она была красной от крови убитых, с отдельными сгустками крови. Часа в три-четыре дня на кромке окопа, рядом со мной разорвался снаряд. Командиру роты оторвало голову и руку и убило солдата, стоявшего рядом. Меня спасло только то, что в это время я сидел на дне окопа с телефонной трубкой, контролировал связь со штабом батальона. С меня только сорвало каску, и я совсем оглох. Пытаюсь сообщить в штаб о гибели командира роты, а что мне отвечают и, вообще, отвечают ли - не слышу. Вижу, что оставшиеся в живых что-то говорят, но не слышу ни слова - в ушах звон. Часам к пяти дня вокруг меня уже не было живых.
Оставшись один, я пополз по дну окопа, перебираясь через убитых, ещё искал кого-нибудь из живых. Через каждые один-два метра лежал убитый. Метров через пятьдесят нашёл одного живого. Поползли дальше: он впереди, я за ним. Метров через двести вижу: мой напарник, ещё стоя на коленях, поднимает руки и встает с поднятыми руками. Глянул я вверх и увидел направленный на меня автомат. Команды поднять руки я, естественно, слышать не мог. Но на краю окопа стояли три немца с автоматами. Я тоже поднял руки. Это было 20 марта 1943 года.
А деревня, близ которой немцы обустроили этот хитрый окоп, придуманный их военными спецами, называлась Дюки. Вот что писала "Литературная газета" от 11.2.1987, то есть, сорок четыре года спустя, о бое у этой деревни. "В Спас-Деменском районе Калужской области (в то время это была Смоленская область) погибло четырнадцать тысяч советских воинов. Сейчас там ровное, голое поле, на котором в марте 1943 года, в боях за деревню Дюки, полегло 444 воина. (Какая точность! Кто же их так точно сосчитал? - Примечание Е.Б.) Сама деревня была сожжена во время сильного артобстрела, но земля ещё долго будет хранить основания домов. В центре бывшей деревни сейчас стоит скромный обелиск "Здесь были Дюки" - написано на нём. Это памятник погибшим воинам и сожжённой деревне - строился на народные деньги. Александр Крутиков - житель этих мест, был подростком, когда война кончилась. Он рассказывает: "Мимо Дюкинского поля ещё долго ходить боялись. Отец у меня железнодорожник. Вечером, уже в темноте, бывало, с работы возвращался и говорил нам, как птицы там ночные кричат. И, даже, как будто, детский плач..."
Вот так, без какой-либо атаки, без штурма немцы взяли окопы, заваленные трупами сотен наших солдат и офицеров. Их просто всех перебили из орудий и миномётов. Обороняться было некому. Вода в окопе была красная от крови. Погибли почти все, но никто не бежал, никто не отступил без приказа. Слишком был свеж в памяти приказ Сталина "Ни шагу назад!", который нам зачитывали в августе 1942 года, ещё в прифронтовой полосе. Командир роты, который первым разобрался в ситуации, не мог, не имел права отвести людей. Отдай он приказ роте оставить эти окопы-могилы - участь его не изменилась бы. Только смерть он принял бы не от немцев, а от рук своих и был бы заклеймён именем труса и предателя.
В этой мясорубке я чудом остался жив. Получил контузию и попал в плен.
5. В плену
Нас заставили вылезти из окопа, обыскали. У меня отобрали висевший на шее трофейный немецкий бинокль и перочинный нож, тот самый, что дал начхим, отправляя меня ликвидировать обрыв телефонного провода. Тогда я ещё не знал, что немцы расстреливали пленных, у которых находили немецкое оружие или немецкоё обмундирование, например, сапоги или ремень. Мне повезло. Немецкий солдат, отобрав "свой" бинокль, только дал мне пощёчину.
После обыска пригнали нас к кучке из пяти пленных бойцов. Трое из них были ранены, в перевязках. К вечеру двое немцев отконвоировали нас семерых в деревушку из нескольких домов и на ночь заперли в сарай с сеном, где был скот. Мы забрались в сено и попытались отогреться. Брюки, низ шинели, сапоги, всё до пояса было мокрым - в окопе, по которому мы ползли, была вода. К вечеру начало сильно подмораживать, и одежда замёрзла "колом", только в коленках едва сгибалась.
Утром дали по кружке кипятка и, под конвоем двух немцев, погнали дальше в тыл через Спаск-Деменск, село Александровск. 23 марта добрались в деревню Шуи, на окраине которой находился лагерь для военнопленных. Лагерь огорожен колючей проволокой в два ряда, с вышками на углах. На воротах лагеря было написано: "Dulag - 220". За колючей проволокой находилось два барака, в которых размещались военнопленные. Был ещё отдельно стоящий барак, в котором размещались: баня с прожаркой одежды, умывальник, санчасть с койками для больных и раненых. Возле ворот стоял дом для охраны и коменданта лагеря. В лагере была площадь для построения всех военнопленных. Здесь ежедневно пересчитывали всех и разводили на работы.
В комендатуре всех прибывших записали в журнал: фамилия, имя, отчество, воинское звание, номер части, место жительства. Офицеров сразу отсортировали и отправили в другой лагерь.
В бараках, сколоченных из досок, сплошные нары в два яруса, из круглых мелких брёвен. На них - солома. Если у пленного не было одежды, или она была изорвана, выдавали немецкую армейскую одежду бывшую в употреблении. На работу гоняли каждый день, кроме субботы и воскресенья. Работали в лесу, валили берёзовый лес, пилили из них чурки, крупные раскалывали. Метровые чурки складывали в штабели и жгли из них древесный уголь, который отправляли в Германию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});