дорожках ковром лежали подгнившие плоды. Коричневые яблоки и груши, желтая малина, красная земляника, зеленые сливы – словно все поспели в одно время. Этот ковер был таким толстым, что не было видно гравия. Запах гниения стоял повсюду. Джемайма приподняла юбки. «Господи, что на мне надето? Одна сорочка?» Она была на улице средь бела дня – кто угодно мог ее увидеть. Сочные плоды лопались и липли к сорочке, оставляя брызги на голых ногах.
Были там и осы, как ей виделось, толстобрюхие твари, кружившие низко над землей и питавшиеся гнилью. Что, если такая залетит ей под сорочку и ужалит в самое интимное место?
Она вскрикнула от страха.
– Ш-ш-ш, – прошептала Мэри, склонившись над ней. – Все в порядке. Пора просыпаться.
«Нет, нет, нет, – подумала Джемайма. – Несмотря на ос, несмотря на все остальное, лучше не просыпаться». Она зажмурилась, чтобы защититься от дневного света. Она желала остаться навечно в Сайр-плейс, где, как ей казалось, она когда-то была счастлива.
Что такое счастье? Нежиться на руках у няни, когда та пела. Сидеть рядом с братом Генри, когда он – в виде огромного снисхождения – учил ее читать по азбуке. Или еще лучше: когда он усадил ее перед собой на спину новой каурой кобылы так высоко, что ей пришлось зажмуриться, чтобы не видеть земли.
– Я тебя уроню, Джемайма, – сказал брат, еще крепче обнимая ее. – Твой череп расколется, как яичная скорлупа.
Как же было изумительно сладко-страшно.
Кто-то невидимый позвал ее по имени.
«Нет. Нет. Спи», – велела она себе: глубже, глубже в сон, в темную пучину, где никто ее не увидит. Туда, где еще не было получено то роковое письмо, до Пожарного суда, когда она даже не знала, где находится Клиффордс-инн.
Что-то жужжало. Должно быть, оса. Она застонала от страха.
Потом оглушительно брякнули раздвигаемые шторы, чего она совсем не ожидала, и на нее хлынул поток яркого света. Полог кровати откинули, словно на нее вылили ушат света. Она зажмурилась, но свет снаружи стал розовым и слепил ее. Повеяло прохладой, которая принесла с собой запахи сада.
«Закрой шторы, дура, – хотелось ей сказать, – не надо света». Но голос ее не слушался.
Она знала, что лежит на спине в своей постели, в своей спальне. Если открыть глаза, она увидит шелковый полог над головой, вышитый серебряными и синими нитями. Постель устлана летним бельем. Ткань зимнего полога и постельного белья значительно тяжелее и расшита по преимуществу красными и желтыми нитями – цвета огня. Шторы были ее собственными – часть приданого. Почти все тут было ее. Все, кроме Драгон-Ярда.
Она не хотела ничего этого знать. Она хотела спать в темноте, где-нибудь далеко и глубоко, где нет сновидений и знания.
– Господин идет, – послышался голос. Женский. Голос ее служанки. Мэри.
Оса. Жужжит. Почему она не улетает?
– Он будет здесь с минуты на минуту. Я не могу его задержать.
У ее брата Генри был жилет, похожий на осу, черно-желтый. «Интересно, – подумала Джемайма, – что с ним сталось. Может, сгорел во время Пожара. Или покоится где-то глубоко-глубоко в темноте, как и сам Генри. Все, что оставили от него рыбы». Филип и Генри служили вместе на флоте во время войн с голландцами. Так она познакомилась с будущим мужем, другом брата.
Снова брякнула щеколда, на этот раз оглушительно громко. Жужжание прекратилось.
– Она еще не проснулась?
Голос Филипа до боли знакомый и ужасающе чужой.
– Нет, господин.
– Ей уже давно пора проснуться. Разве нет?
– Кому как.
Тяжелые шаги приближались к постели, к ней. Теперь она ощущала запах Филипа. Запах пота, легкий аромат духов, которыми он изредка пользовался, слабый перегар от вина, которое он пил накануне вечером.
– Мадам, – сказал он. Потом громче: – Мадам?
Голос почему-то заставлял ее откликнуться. Тело подчинялось само по себе, помимо ее воли или желания. Она знала, что нужно продолжать дышать ровно и не подавать признаков того, что уже не спит. Она сдерживала себя. На самом деле ей хотелось кричать, вопить, выть от боли и гнева.
– Тише, сэр. Лучше ее не беспокоить.
– Придержи язык, женщина, – рявкнул он. – Она бледна, как привидение. Я пошлю за доктором.
Снова жужжание. То ближе, то дальше. То туда, то обратно. Она сосредоточилась на этом звуке. Чтобы отвлечься. Она надеялась, что это не оса.
– Она всегда бледная, сэр, – сказала Мэри почти шепотом. – Вы сами знаете.
– Но она спала так долго.
– Сон – лучшее лекарство. Никакой врач не вылечит ее быстрее. С ней всегда так. Я утром сходила к аптекарю и купила еще один пузырек на случай, если ей понадобится снадобье сегодня вечером.
– Ты оставила ее одну? В таком состоянии?
– Нет, господин. С ней была Хестер. В любом случае я быстро обернулась.
– Черт побери эту муху, – пробормотал Филип, переключив свое раздражение на другой объект.
Жужжание внезапно прекратилось. Послышался шлепок, а затем приглушенное ругательство.
– Тише, сэр, – сказала Мэри. – Вы ее разбудите.
– Попридержи язык. Не то я выставлю тебя на улицу в одной сорочке, чтобы прикрыть наготу. Она ничего не говорила?
– Нет, сэр. Ни слова.
– Встань там. У двери.
Тяжелые шаги приблизились. Она не размыкала глаз. Почувствовала его дыхание и поняла, что он, должно быть, склонился над кроватью, приблизил свое лицо к ее лицу.
– Джемайма. – Он говорил шепотом, дышал ей в щеку. – Ты слышишь меня? – Не услышав ничего в ответ, он не унялся. – Где ты была вчера днем? Куда ты ходила? – Филип выждал пару секунд. Она слышала, как он дышит и как скрипнула половица у двери, где, очевидно, стояла Мэри. – Что тебя так огорчило? – спросил он. – Что ты видела? – Спустя несколько секунд он вздохнул с раздражением и отошел от постели. – Мэри? Ты вправду ничего не знаешь?
– Нет, сэр. Я уже говорила. Она оставила меня в экипаже.
– Я буду тебя пороть, пока не скажешь правду.
– Это правда.
Звякнула дверная щеколда.
– Пошли за мной, как только твоя госпожа проснется. Ты меня поняла?
– Да, сэр.
– И пусть она ни с кем не разговаривает, пока я не приду. Ни с Хестер, ни с кем-либо еще. Даже с тобой. Ясно?
– Да, сэр.
Дверь закрылась. Башмаки застучали вниз по ступеням.
Она слышала, как Мэри двигается по комнате и как жужжит муха.
– Я думала, он никогда не уйдет, – промолвила она.
Джемайма провела субботу и воскресенье в постели. Мэри за ней ухаживала. Мэри была ее горничной. Она приехала с ней из Сайр-плейс. Ее отец был фермером-арендатором в поместье отца Джемаймы, и у