Читать интересную книгу Допрос - Захар Прилепин

Новиков поднялся, подхватил Лёху… не сговариваясь, они побежали, роняя слюни и матерясь…

«Убили!» — подумал Новиков, оглядываясь, и видя сначала женщину в окне, а потом этого, с хохолком, валяющегося на земле.

Но спустя секунду Новикову в спину очень больно попал чайник.

— Ах, ты гад! — взбеленился теперь уже он, кинулся было искать этот чайник на земле, но тут уже Лёха подхватил Новикова, повлёк прочь из дворика.

* * *

Новиков старался матери никогда не врать. Она, безусловно, не знала многого, но если б вовремя посмотрела сыну в глаза и спросила: расскажи, что там у тебя, мой хороший — он открыл бы всё. Под материнским взглядом терялся, как в детстве. Тем более, кто сказал, что оно кончилось? Детства нет только у родителей, а наше детство не прекращается никогда.

Утром она позвала его завтракать. Новиков, забыв про своё опухшее лицо, побрёл на запах омлета с сыром.

— Отец ушёл уже? — спросил, как ни в чём не бывало, и только по материнскому молчанию понял, что мать о чём-то случившемся догадалась, и теперь не отстанет.

Он сдался очень быстро; тем более, что втайне, кажется, всё-таки хотел этого. К матерям очень часто отношение двойственное: с одной стороны, мать неизменно всего боится и неуёмно переживает о любой ерунде — но, с другой, когда её видишь, почему-то не покидает уверенность, что она переможет такое, отчего любой мужик сломается пополам.

В общем, Новиков всё рассказал под омлет. И чем больше рассказывал, тем омлет становился вкуснее, да и сам Новиков будто прибавлял в собственных глазах — его страдание, и материнская реакция на это страданье, неожиданно придали ему ощущение почти уже гордости, и даже некоторого восторга. В конце концов, что такое счастье, как не страстно разделяемая кем-то наша любовь и жалость к себе.

Мать уговорила Новикова раздеться по пояс. Он будто нехотя позволил стянуть с себя майку. Мать трогала его спину, шею, грудь, спросила сто сорок раз: тут болит, а тут, а вот здесь, а если так?..

В конце концов, Новиков подустал, и обрадовался, когда позвонила Ларка.

После материнского утешения он явно почувствовал себя парнем, годным хоть куда.

— Приезжай, надо поговорить, — попросил Новиков подружку.

— У тебя нет, что ли, никого? — поинтересовалась Ларка.

— Нет. В смысле, есть, — Новиков скосился на мать, которая мыла посуду.

— Может, ко мне тогда? — предложила Ларка.

— Ну, давай к тебе, — согласился Новиков.

Ларка хмыкнула.

Мать всё это время так и стояла спиной, но даже по её спине Новиков понял, что она догадалась о содержании разговора, и не очень довольна.

— Трудно ей, что ли, до тебя доехать? — сказала мать, когда Новиков уже одевался, — Мало ли что с тобой случится.

— Да чего случится! — отмахнулся Новиков, чувствуя себя при этом как первокурсник, собравшийся на первую ночную студенческую пьянку.

— И надо что-то решить, что с этим делать, — наседала мать, — Чего ты носишься туда-сюда!..

Как всякий внимательный сын, Новиков примерно мог догадаться, что мать собиралась сказать и не сказала.

Она собиралась сказать:

— Носишься туда-сюда. Нужен ты ей. Сама бы приехала, не надорвалась.

А подумала при этом: «Эта, что ли, вертихвостка будет тебя беречь, если с тобой что произойдёт? Да она немедленно замуж выскочит…»

Как всё это могло уживаться с тонкими, застиранными, жалостливыми материнскими пальцами, её нежнейшими касаниями, её беспримерным пониманьем забот сына — Новиков не понимал. И, наверное, не очень хотел понять.

Отец как-то сказал Новикову, что первая половина совместной жизни мужчины и женщины это кромешная борьба: мужчина борется с женщиной, чтоб она осталась какой была, женщина борется с мужчиной, чтоб, он, наконец, изменился.

— А вторая половина? — поинтересовался Новиков, усмехаясь (он то ли ничего не понял, то ли не поверил; скорей, первое, хотя сам решил, что второе).

— Вторая половина, бывает только у тех, кто решил смириться. Мужчина с тем, что такой, как в прошлом, женщина уже не будет, и незачем ждать, а женщина с тем, что мужчину не изменишь, придётся пользоваться тем, что есть.

— Выход есть какой-то? — спросил Новиков.

— Нет, выхода никакого нет, — спокойно ответил отец.

Новиков внутренне посмеялся, решив, что отец слишком обобщает.

Хотя одно, конечно, запало в душу. То, что мать хотела немного подправить и переделать отца, Новиков знал. Отец был грубоват, отец не хотел менять жилплощадь, отец упрямо свистел в доме, просвистывая, по мнению матери, и так нехитрый семейный бюджет.

Но что хотел отец от матери, Новиков понять не мог при всём желании. Какой мать могла быть раньше — если она может быть только такой, какая есть?

Мы ж знаем уже, что у матерей не бывает юности.

— Надо что-то решать, сынок, как быть-то? — спросила мать, когда Новиков уже вышел в подъезд.

— Вечером приду — поговорим, — ответил Новиков, — Мы ещё с Лёшкой посоветуемся.

— Сынок, — вдруг сказала мать таким голосом, будто решилась на что-то, — Может, и не надо ничего? Связываться с этой мразью. Они же убить могут. Может, чёрт бы с ними?

Слово «чёрт» мать произносила редко. Не походя и всуе, как все остальные люди, а с религиозным чувством; её черт — был настоящий чёрт, и вспоминала она его хоть и с явным отторжением, но и со смирением тоже, потому что зло огромно и неизбывно.

— Ты что? — ошарашенно оглянулся Новиков.

Мать просто смотрела на него, ничего не говоря, каким-то глупым, коровьим взглядом. Было бы что-нибудь в руках — так и кинул бы. Не в мать, не в мать… но об пол точно.

* * *

Ему часто хотелось броситься целовать, а лучше повалить Ларку прямо в прихожей — но она степенно подходила ко всем этим забавам. Такая поспешность чем-то унижала её женское достоинство. Должны быть соблюдены ритуалы: приготовление кофе, разговор, обсуждение новостей… на кухне, кстати, тоже ничего не должно происходить — для этого есть комната.

В комнату Ларка всегда шла будто бы нехотя, норовила то задержаться в прихожей, то что-то срочно переложить в шкафах, то вообще отправить Новикова, скажем, за хлебом. Без хлеба приступить, конечно же, никак нельзя.

Сегодня Ларка традиционно подставила тёплую и почему-то чуть липкую щёку, и сразу попросила:

— Слушай, Новиков, сбегай за кофе. А то мне нечем тебя напоить.

— Я не хочу кофе, — ответил Новиков, стараясь улыбнуться.

Признаться, он кофе не очень любил и пил с Ларкой за компанию.

— Да ладно, сбегай, — сказала Ларка и тихонько толкнула его в грудь.

Новиков хотел было переиграть ситуацию, потянулся поцеловать Ларку, что-то невнятное зашептал, но она с улыбкой отстранилась:

— Тихо-тихо! — сама приоткрыла ему дверь, и добавила вслед, — И минералки купи.

Было бы что-нибудь в руках — так и кинул бы. Не в пол, а в Ларку.

Он вышел на улицу, и долго стоял у подъезда, под козырьком.

Отдышался и побрёл к магазину. Был уверен, что Ларка смотрит на него, долго терпел этот взгляд, потом не выдержал и оглянулся на её окна. Но никто и не думал на него смотреть.

Минералку купил в стеклянной бутылке.

Дверь Ларка, естественно, закрыла на все замки. Пришлось звонить и дожидаться пока она раскупорит все засовы.

— Чего так долго? — спросила, открыв.

— Очередь была, — ответил Новиков.

— Чего-то ты опухший какой-то? — усмехнулась Ларка, — Пил, что ли?

— У меня проблемы, — сказал Новиков, глубоко не нравясь себе в эту минуту ни взятой интонацией, ни произнесением чужих и неприятных слов.

Всё-таки куда уместнее было бы разодрать эту Ларкину домашнюю рубаху, вытащить её белые сиськи… а потом уже поговорить, используя нормальную человеческую речь.

Вообще ему раньше даже нравилась эта её неспешность: за ней будто бы скрывалось чувство красивой девичьей гордости.

«Мужчина выдумывает свою женщину сам, — сообщил как-то Новикову отец, — Ценность её в том, насколько точно женщина угадывает то, что про неё выдумали, и соответствует этому. Потом ей весь этот театр, естественно, надоедает и в какой-то момент она сообщает, что имеет право побыть самой собой».

Новиков попытался применить отцовские слова к, например, этой вот ситуации, но махнул рукой и пошёл пить кофе.

— Рассказывай уже, — попросила Ларка, выставляя чашки с кофе.

С Ларкой было, конечно, труднее, чем с матерью.

Новиков смотрел в чашку и рассказывал будто бы не Ларке, а куда-то в пространство. Было проще оттого, что она молчала, и, — что совсем на неё не было похоже — даже не притрагивалась к своему кофе. До сих пор Лара всё выпивала, что приготавливала себе в кофейнике, и, кстати сказать, никогда ничего не оставляла в кафе.

Новиков поведал обо всём, разве что не стал расписывать, как именно его били. Он и матери про это не говорил.