Читать интересную книгу Возвращение в Сокольники - Фридрих Незнанский

А Сукромкин продолжал невнятно бормотать:

– Какая-то, понимаешь, у нас гребаная проверка, грязь и серость, а тут она – лепесток, а! У меня жена и двое детей – дочка с сыном. Бросать – карьера к черту! Не уходить – с ума свихнусь… Вот и думаю: карьера или счастье?…

Что– то Василий Васильевич зациклился на этих своих бабах, подумал Турецкий. Наверняка пунктик у него появился.

– Но ты ж и сам понимаешь, Саша, что баба – она в конечном счете и есть баба. Уж и насмотрелся я на них, а все тянет. Счастье-то понятно какое: иллюзория. Тут, к примеру, просто вздрючить – мне уже мало. Как говорил мой бывший начальник Коля Галушкин – экзистенция. А с другой стороны – карьера. Грубое слово. Только ведь вовсе и не карьера меня удержала, а дело. Что ж, думаю, ты за мужик будешь, если без дела, а?… Тихо! – вдруг внятно прошептал Сукромкин и напрягся. – Идут!…

Турецкий вмиг потерял всякий сон, напрягся, но ничего не услышал. И едва хотел ответить, как почувствовал на своих губах пропахшую табаком, жесткую ладонь майора. И сразу рука невольно потянулась к животу, к теплой рукоятке пистолета.

Прошло не меньше минуты, когда и до слуха Турецкого донеслось осторожное шарканье ног. Шли как минимум три человека. Шли они молча. И целенаправленно. То есть, иначе говоря, знали, куда и зачем двигались.

Турецкий не услышал, а увидел, почувствовал кожей, какое движение сделал Сукромкин. Тот сперва пригнулся, а затем так же неслышно распластался на бетонном полу, отставив левую руку далеко в сторону. Сам Александр Борисович плотнее прижался к стенке квадратной колонны с другой стороны, открыв себе справа поле обзора.

Бронированная дверь находилась там, и к ней, словно тени, чуть шаркая подошвами, двигались три полусогнутые фигуры. Они остановились около двери, точнее, в том месте, где она должна была находиться. Но в темноте ее видно не было. А сами фигуры различались теперь лишь благодаря непонятным колебаниям воздуха в этом подвале. Что-то стало позвякивать, видно, пытались найти ключ. Свои же люди! Поди, еще недавно могли служить в охране этого самого банка. До той поры, пока хозяева не рассорились и охрана не перешла к другому ЧОПу, которое называется «Стрелец-98». По сведениям Турецкого, директором «Стрельца» стал Вадим Баранов, бывший заместитель Остапенко. И тут тоже бывшие соратники стали врагами. А когда Московская городская прокуратура возбудила уголовное дело против директора «Стрельца» в связи с найденными, по чьей-то определенной наводке, в его автомобиле двумя незарегистрированными пистолетами иностранного производства, ну и прочим – по мелочи, тот вдруг дал показания против своего бывшего начальника. Можно только догадываться, какие шаги предпринял бывший бравый чекист, отставной генерал Остапенко. Но обвинения с Баранова почему-то сняли, дело прекратили, материалы срочно отправили в архив, а самого Баранова выкинули в прямом смысле из Бутырок на волю. Но домой он так и не доехал. На следующее утро его обезображенный труп был найден в районе Митина. Хотя квартиру он имел в Теплом Стане…

Теперь «Стрельцом» руководит некто Игорь Дмитриев, сведения о котором самые расплывчатые. Но при всем при том пока ясно одно: те, которые возились у бронированной двери в банковское хранилище, не служили в «Стрельце». Это были, скорее всего, и на это очень надеялся Турецкий, конкуренты из «Центуриона».

А они, между прочим, совсем осмелели. Даже зажгли сильный фонарь и, бегло проведя лучом вокруг и ничего не обнаружив, положили его на пол так, чтоб он осветил им дверь. Отличные получились мишени!

Подобравшись и приняв удобную для стрельбы позу, Турецкий легко шлепнул ладонью по колонне, привлекая внимание Сукромкина, и, выставив перед собой «ствол», громко скомандовал:

– Внимание! Вы окружены! Оружие – на пол! Лицом – к стене!

И тотчас одна из освещенных фигур у двери, ринувшись в сторону, исчезла за такой же бетонной колонной, за которой прятались Турецкий с Сукромкиным. А следом грохнул выстрел. Пуля выбила бетонную крошку над головой Александра, и осколки больно брызнули в лицо. Он на миг зажмурился, но тут же выстрелил и сам во вторую, метнувшуюся влево тень. Послышался вскрик. Попал! Снова ударила пуля – пониже, и снова остро брызнуло в глаза. Ну да, они же бьют на голос и на звук выстрела.

С другой стороны колонны выстрелил Сукромкин. Но ответом были быстро удаляющиеся прыжки. Один сбежал, второй определенно ранен, просто его не видно, потому что тот, который прятался за колонной, третий, очередным выстрелом разбил свой фонарь. И теперь поединок велся в темноте.

Александр решил сменить место и коротким рывком нырнул за колонну, в сторону майора. Пока Турецкий нащупал руку Василия Васильевича, пока требовательно вынул из его ладони фонарь, а затем, подняв его и отведя в сторону, постарался направить так, чтобы луч сразу осветил того, третьего, раздался еще один выстрел с той стороны, но на этот раз болезненно вскрикнул Сукромкин.

Турецкий включил фонарь и увидел лежащего на полу человека, который держал в обеих вытянутых перед собой руках пистолет и на миг зажмурился от ослепившего его света. Выстрел – и руки лежащего упали на пол, выронив оружие.

Но где третий? Этот сукин сын где прячется?!

Турецкий снова отпрыгнул в сторону, и пуля тут же обожгла его поднятую над головой левую руку, в которой находился фонарь.

Фонарь грохнулся на пол и погас.

Турецкий дважды выстрелил туда, откуда прилетела эта проклятая нуля, но когда смолкло странное в этом подвале эхо от его выстрелов, он услышал быстро удаляющийся топот бегущего человека.

И тогда он достал из кармана зажигалку, высек пламя и нагнулся над Сукромкиным. Тот лежал ничком, уткнувшись в пол лицом. Правое его плечо было в крови. Куда попала пуля, рассмотреть было трудно, поэтому Турецкий просто поднял неожиданно очень тяжелого майора на руки и пошел в сторону выхода.

Идти было трудно, потолок подвала был низким, а огонек зажигалки видимости не добавлял. Скорее, наоборот, мешал ориентироваться. И Александр погасил ее, тем более что накалившийся металл стал просто жечь ладонь.

Когда же он, задыхаясь от тяжести и усталости, выбрался наружу, во двор, заставленный ракушками индивидуальных гаражей, уже практически рассвело. Положив Сукромкина на землю, Александр наконец смог осмотреть окровавленное плечо майора и увидел, что пуля вошла над ключицей в дельтовидную мышцу и, скорее всего, застряла под правой лопаткой. Крови было много. Но Сукромкин дышал, хотя и был без сознания.

Турецкий достал свой носовой платок, с сомнением прикинул его чистоту, но затем вспомнил о металлической фляжке с коньяком, которая на всякий случай покоилась в заднем кармане брюк. Сейчас оказался как раз именно тот случай. Коньяк был вылит частично на платок, а остальное – на рану. Затем Александр прижал платок к ране. И только после этого достал из кармана «мобильник» и стал звонить Славке. Ну а кому же еще? Его же кадр лежал тут без сознания…

Сонный Грязнов сперва ничего не мог понять, потом выматерился и закричал, чтоб Саня ничего «там» руками своими не трогал, а он приедет немедленно и вызовет бригаду. Это ж надо придумать! Доигрались!

Из всех этих суматошных выкриков и беспомощных матерков Турецкий понял, что и Грязнов совсем не верил в необходимость ночной засады. Не должны были прийти «центурионы» за компроматом на себя. А они вот взяли да и пришли. И еще стрельбу затеяли… Первыми кстати.

Только отключившись, Александр подумал, отчего это у него самого так жжет руку. А когда взглянул и увидел продырявленный рукав своей любимой кожаной куртки, а вокруг будто обожженной дыры кровавые «сопли», почувствовал, что и ему становится малость дурно. И даже пожалел, что по инерции использовал весь коньяк…

Все– таки нельзя быть таким беспечным дураком…

Глава вторая

РАЗГОН

Может быть, впервые за долгие годы совместной работы Турецкий видел, что Меркулов был разъярен не на шутку. И не изображал, не делал вида, как порой заставляла необходимость, а был действительно взбешен. Очень неприятное оказалось зрелище. Особенно когда причиной подобной реакции являешься ты сам.

Но, надо отдать должное, Костя все-таки старался сдерживать себя. Говорил негромко и раздельно. Грязнов, сидевший сбоку его стола, старательно рассматривал свои ногти. Будто маникюром собирался заняться. После того, разумеется, как Костя выдаст все, что сможет. В том, что главное еще впереди, можно было не сомневаться: крупные Костины кулаки с побелевшими от напряжения костяшками пальцев подрагивали на столе, и моментами казалось, что Меркулов сейчас вскочит и кинется на Турецкого, стоявшего перед его столом навытяжку.

Грязнов поморщился, он подумал, что зря Саня демонстрирует этакую воинскую послушность, хотя на самом деле наверняка думает иначе, о чем не может не догадываться мудрый Костя. И оттого еще больше ярится. Вот же чертовы характеры!…