Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мысли об этом не оставляли его. В один из сентябрьских вечеров, захваченный ими, он почувствовал непреодолимое желание выйти в коридор. Паркет под ковровой дорожкой глухо скрипел в такт его неспешным шагам, тревожа лениво растекшуюся, густую тишину. Казалось, он один в большом здании. Внезапно из-за поворота послышались встречные шаги, двойные: на четкий ритмичный звук накладывался другой, мягкий, глуховатый. Шаги приближались. Он ощутил странный холодок под сердцем – что-то должно произойти сейчас. Воропаев замер. Шаги все ближе, ближе…
Он был во френче, том самом френче, который всем знаком по многим портретам и фотографиям. Невысокого роста. Глаза быстрые, цепкие. Поравнявшись с Воропаевым, остановился. Остановился и тот, который шел чуть поодаль, высокий, стройный, в военной форме, с револьвером на боку.
– Здравствуйте, – с приятным акцентом сказал тот, который так походил на Сталина.
– Здравствуйте, – неуверенно ответил Воропаев.
– Я вас раньше не видел. Вы давно здесь работаете?
– Нет… недавно.
Высокий смотрел на Воропаева пристально, как смотрит бульдог, охраняющий хозяина от чужака. Он готов был схватиться за револьвер в любую секунду, и это коробило.
– Ваша фамилия? – спросил Сталин.
– Воропаев.
– Ну что ж, товарищ Воропаев, будем вместе работать на благо нашей страны.
Он протянул руку, и Воропаев ответил ему Дежурное рукопожатие, но небольшая рука оказалась горячей.
Он пошел дальше, а второй, высокий, надвинулся на Воропаева и прошипел:
– Документы.
Воропаеву стало не по себе. Путаясь, он достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение и раскрыл его. Он ожидал самого худшего – сейчас выявится его неправомочность, поднимет шум, а вслед за тем… Но длинный, пробежав глазами документ, вернул его без слов и быстро пошел, догоняя своего патрона. Озадаченный Воропаев, проводив его взглядом, посмотрел на удостоверение. Это был незнакомый документ, выписанный, тем не менее, на него, Воропаева, с его фотографией. Наверху было напечатано: Центральный исполнительный комитет ВКП(б).
В смятении он вернулся в кабинет. Там ничего не изменилось: те же панели вдоль стен, тот же стол, шкаф, стулья. Впрочем, исчезли компьютер, телевизор, а белые телефоны сменились черными, высокими. Увидев на столе газету, Воропаев рванулся к ней – «Правда» от 26 февраля 1930 года. Тридцатый! Шестьдесят три года назад? Чепуха какая-то. «Любопытный сон, – подумал он. – Складно все. Заснул на работе?» Резко и неприятно зазвонил старый телефон. Голос в трубке показался знакомым:
– Товарищ Воропаев? Это Сталин. Я хочу с вами поговорить. Вы можете сейчас подойти?
Воропаев знал, где находился кабинет. Ноги сами вели его.
В приемной были тот высокий и еще один за столом секретаря, в обычном костюме.
– Товарищ Сталин ждет вас, – вежливо проговорил сидевший за столом, и Воропаев открыл тяжелую дверь.
Это был зал заседаний Совета безопасности. Еще днем Воропаев дважды заходил сюда по делам. Не было секретом, что раньше здесь работал Сталин. И потому его особенно привлекало это место – как бы не относиться к Иосифу Виссарионовичу, из истории его не выкинешь.
Сейчас в кабинете сидел человек, невероятно похожий на Сталина. Воропаев вдруг потерял ощущение реальности. Не может этого быть. Не может! Привиделось. И что делать? Проснуться? Стряхнуть бред?
Человек за столом поднял голову и сказал с приятным, певучим акцентом, указывая на кресло перед столом:
– Садитесь, товарищ Воропаев.
Он раскурил трубку, с удовольствием затянулся, поднялся из-за стола, прошелся взад-вперед вдоль кабинета.
– Я подумал, что стоит более обстоятельно поговорить с вами. Вы человек грамотный. Что вы думаете о текущем моменте? И не бойтесь высказать критику.
Воропаев лихорадочно соображал, как себя вести? Послать его к черту, сказав: «Я вас презираю. Вы душегуб, каких свет не видывал»? Заявить ему, что его нет на самом деле? Или делать вид, что все нормально? Как бы принять участие в игре. И тут его кольнуло: «А если это реальность? Если я здесь навсегда?» Сердце дернулось от взметнувшегося вдруг страха.
Как он ненавидел Сталина в шестнадцать. Отец народов казался ему воплощением зла. Он верил, что если бы не коварный грузин, все пошло бы по-другому. В десятом классе он прямо на уроке разругался с учителем истории, суровым пожилым человеком. Тот был вне себя: какой-то сосунок, у которого едва обсохло молоко на губах, смеет порочить гения, называть убийцей, да еще перед другими учениками. «Вон из класса!» – лицо учителя казалось окаменевшим от гнева. И лишь в начале восьмидесятых, когда он осознал, что все началось еще до Сталина, ненависть сменилась более спокойным чувством, некой брезгливостью. Палач выполнил то, что от него требовалось. Он – исполнитель, всесильный и беспомощный. Но Воропаев знал, как плакали миллионы людей в день смерти вождя. Это были безудержные, вселенские слезы.
Сталин посмотрел на него долгим взглядом. Более молчать он не мог.
– На мой взгляд, далеко не все в порядке, товарищ Сталин, – осторожно начал он, судорожно решая, о чем вести речь. И вдруг ему стало не по себе. Какой-то животный страх заполнил все тело. – Экономическая ситуация… сложная. Перспективы не столь уж оптимистичны. – Во рту почему-то пересохло, и голос плохо подчинялся ему. – Это касается и промышленности. Но в первую очередь сельского хозяйства. Коллективизация поставила его на грань гибели. Голод поднимает голову. Еще недавно мы вывозили зерно, а сейчас впору его ввозить. – Он замолчал, ожидая реакции Сталина. Что он скажет? Как отнесется к услышанному?
Сталин опять поднес ко рту трубку, затянулся, пустил дым. Потом посмотрел на него пытливым взглядом.
– Это хорошо, что вы говорите правду. Ситуация действительно сложная. В промышленности она будет улучшаться. Начатая индустриализация обеспечит это. Партия сделает все необходимое, чтобы наша страна получила передовую промышленность. Мы без этого просто не выживем в империалистическом окружении. Что касается села, то положение там действительно тяжелое. Какова, на ваш взгляд, главная причина этого?
– Нанесен удар по середнякам и кулакам – опоре села. Именно они были производителями. А колхозы не работоспособны. – Воропаев испугался собственных слов. Покосившись на Сталина, он добавил скороговоркой. – Только через страх можно заставить людей работать в них. Нужны серьезные коррективы к политике коллективизации.
Сталин задумался, прошелся несколько раз по привычному маршруту.
– Есть два типа сознательности, товарищ Воропаев. Первый, когда человек поступает правильно, потому что не может иначе. Так он воспитан, так заставляют его действовать его воззрения. Но есть другая сознательность – вынужденная, базирующаяся на страхе. Когда человек знает, что будет наказан, если не поступит так, как следует. Людей первого типа, людей чести и слова почти нет. Их время придет позже. И потому страх долго будет тем единственным средством воздействия на людей, с помощью которого можно добиваться от них необходимого. – Сталин остановился перед Воропаевым, поднял прокуренный палец. – Обратите внимание, религия тоже построена на страхе: не будешь выполнять заповеди Бога, попадешь в ад. Религиозные заповеди во многом разумны и полезны для общества, но только страхом можно добиться их выполнения. Умные люди давно понимали это. Но тот страх, который обеспечивает религия, сейчас не поможет. – Сталин помолчал. – А то, что вы сказали насчет коллективизации, верно. Положение с коллективизацией не может нас удовлетворить. И если некоторые дураки забегают вперед, принося тем вред, их надо одернуть. Вы правы и в том, что нельзя было допускать насилия над середняком. Это отрицательно сказалось на количестве производимого продовольствия. Товарищ Воропаев, вы могли бы подготовить мне материалы по затронутым вопросам?
– Да, товарищ Сталин, – с неожиданной готовностью ответил Воропаев.
Сталин подошел к столу, разжег трубку, с удовольствием пустил дым. Поразмышляв, глянул на Воропаева.
– Думаю, только решения ЦК будет недостаточно. Подготовьте материалы для статьи. Как вам кажется, это поможет?
– Поможет, товарищ Сталин.
– Сколько вам надо времени?
– Два дня.
– Послезавтра в это же время сможете закончить и прийти с материалом?
– Конечно, товарищ Сталин.
– Хорошо.
Вернувшись в свой кабинет, Воропаев опустился в кресло и задумался. Что произошло? Какая-то инверсия времени, провал в прошлое? А может, привиделось? Галлюцинации. Побочный продукт работы мозга. Бывает. Тем более, в этих стенах. Перетрудился. Тяжелая ситуация в стране. Впечатлительность сыграла свою роль. Все просто. Но тут, словно желая опровергнуть это, в комнату без стука вошел тот, высокий и с какой-то механической интонацией произнес:
– Учтите, что поручение вам товарища Сталина под контролем. Послезавтра к десяти вечера отдадите материал Поскребышеву.
- Сборник – 2011 и многое другое - Игорь Афонский - Русская современная проза
- У ангела - Дина Рубина - Русская современная проза
- Записки продавца - Николай Куценко - Русская современная проза
- Курбан-роман - Ильдар Абузяров - Русская современная проза
- Жизненный круг - Ирина Кедрова - Русская современная проза