На склоне кратера ледяные глыбы вперемежку с вулканическими бомбами образовали нечто вроде лестницы. Летчик попробовал верхние глыбы ногой и махнул Виктору.
- Разве можно спуститься? - взволнованно спросил Виктор. Он еще не знал границ допустимого риска.
Дно кратера покрывал рыхлый пепел. Ноги проваливались по колено. Виктору казалось, что податливая почва не выдержит его тяжести, вот-вот он утонет в пепле с головой. Но летчик шел вперед, разгребая теплую пыль меховыми унтами, и Виктор следовал за ним. Он предпочел бы умереть, только не показать себя трусом.
Не доходя примерно пятидесяти метров до жерла, Ковалев остановился. Отсюда хорошо было видно отверстие - вход в недра вулкана. Из таинственного сумрака вырывались темно-красные камни. Жерло грохотало, как поезд на мосту.
Страшновато было стоять здесь, на тряской и сыпучей почве, у самого входа в недра вулкана. Виктору захотелось сказать: "Уйдем скорее, я уже насмотрелся", - но он подавил страх и заставил себя двинуться вперед.
Летчик поймал его за рукав:
- Ты, парень, зря не рискуй. Погибнешь по-глупому. Это не шутки. Тут смерть рядом ходит.
В эту минуту кратер вздрогнул, послышался страшный грохот, как будто сорвалась каменная лавина. Целый сноп вишнево-красных камней вырвался из жерла. Летчик и Виктор кинулись бежать. Им показалось, что кратер проваливается. Рыхлый пепел поддавался под ногами, люди падали, барахтались... Рядом и впереди шлепались еще не остывшие камни.
Задыхаясь, Виктор взлетел вверх по ледяной лестнице и только здесь, за пределами кратера, оглянулся. Жерло дымило, как фабричная труба, пар заволакивал кратер, круглая чаша постепенно превращалась в озеро, заполненное туманом.
Ковалев покачал головой и принужденно засмеялся:
- А я думал конец пришел. Еле ноги унесли.
Виктор заглянул ему в глаза и понял, что не стыдно было испугаться.
- Опасная игрушка, - согласился он.
Но летчик уже не помнил об опасности. Он посмотрел на часы и сказал озабоченно:
- Пошли, надо спешить. Тася не любит, когда опаздывают к обеду.
Уже на склоне горы, когда подходили к вертолету, Ковалев заметил:
- Ты молодец, парень, не из робких. Только зеленый еще, своей головы не жалеешь. Я на фронте видел таких. Приходит в часть - подавай ему смертельный риск: "Хочу, чтоб в меня стреляли. Где здесь пули?" Ну и гибнет без пользы. А солдат должен жизнью дорожить, от пуль беречься, чтобы больше врагов уничтожить. Смелым надо быть вовремя...
Виктор с трудом сдерживал довольную улыбку. Летчик, фронтовик, признанный храбрец, назвал его "парнем не из робких". Значит, есть надежда, что он будет образцовым геологом.
8
И все-таки Виктор был немножко разочарован. Мечтая о путешествиях, в особенности после прощания с Еленой, он рисовал себе будущую жизнь суровой, полной лишений... Поездка на Камчатку представлялась ему незаурядным предприятием. Он снисходительно смотрел на товарищей, чьи пути кончались на Урале или в Восточной Сибири.
И вдруг вместо палатки, где ночуют на снегу и вода в чайнике замерзает к утру, Виктор оказался в хорошем бревенчатом доме; он спал на мягком тюфяке, с простынями, ел три раза в день за столом, накрытым скатертью, после рабочего дня мог отдохнуть за шахматами.
Обычно по вечерам все собирались в столовой, слушали московские передачи для Дальнего Востока или нескончаемые рассказы Петра Ивановича о геологических экспедициях в Якутии и на Кавказе, о снежных лавинах в Карпатах, пурге на Таймыре, землетрясении в Ашхабаде, об охоте на тигров в болотистой дельте Аму-Дарьи и на китов в Беринговом море. Тася слушала эти рассказы восторженно, Виктор - с интересом, а Ковалев - с недоверчивой улыбкой. Видимо, ему казалось странным, что Петр Иванович, этот медлительный человек, любитель поспать и покушать, мог переживать такие приключения.
- А вы не вычитали это? - спрашивал летчик.
Первое время Виктора удивляла желчность Ковалева. Почему он постоянно угрюм и раскрывает рот только для того, чтобы сказать кому-нибудь неприятность? Потом Виктор узнал, что летчик сердит не на людей, а на свою судьбу. В прошлом испытатель и истребитель, он сбил на войне шесть вражеских самолетов, сам трижды выбрасывался из горящих машин, был контужен, сломал ногу. А сейчас его летная жизнь подходила к концу, и с каждым годом ему все труднее было проходить через медицинскую комиссию. Ковалев нарочно забрался в глушь, где на целый год был избавлен от выслушивания и выстукивания. Старые раны, обиды на медиков, борьба с надвигающейся отставкой ожесточили его. Он стал резок, язвителен, часто задевал людей, даже безобидного Спицына.
- А разве это был тигр? Прошлый раз вы говорили про тигрицу, - возражал он, прерывая рассказ.
- Катерина Васильевна видела, спросите у нее, - обиженно твердил старик.
Но Катерина Васильевна отказывалась поддерживать спор.
- Все это пустяки, - говорила она. - Тигр, тигрица, какая разница? Давно это было. Сейчас ты и мухи не убьешь.
Спицына сама могла рассказать не меньше мужа, если бы захотела. Она сопровождала Петра Ивановича и на Кавказ, и в Якутию, тонула вместе с ним на Енисее, спасалась от лавины, землетрясения и тигров... Химик по образованию, она работала и коллектором-геологом, научилась спать на земле, есть всухомятку, грести по десяти часов в день или столько же времени идти на лыжах. Она не жалела об уюте, не искала его, не любила шить и готовить и с удовольствием передоверила хозяйство Тасе. Но раза два в месяц на Спицыну находили приступы хозяйственности. Тогда она начинала яростно кроить, вышивать или стряпать, чаще всего печь пирожки. На несколько часов дом наполнялся криком, чадом, а в результате на стол подавалось нечто жесткое и подгорелое. Ковалев наотрез отказывался есть. Виктор отламывал маленький кусочек, и только Петр Иванович, чтобы утешить жену, терпеливо доедал все до последней крошки.
Грибов не участвовал в общих беседах. Он вообще держался отчужденно, сразу после обеда уходил к себе в комнату и весь вечер писал докторскую диссертацию. Но ровно в восемь часов дверь в столовую открывалась и Грибов строго спрашивал:
- Тася, мы сегодня будем заниматься алгеброй?
- Девочка устала, пусть посидит, - отвечал Петр Иванович, всеобщий защитник.
Но Тася, суетливо схватив тетради, исчезала за дверью... С ее уходом сразу становилось тихо и скучновато. Никто не смеялся, не пел, не восторгался и не ахал. И Петр Иванович, скомкав рассказ, говорил, потягиваясь:
- Пожалуй, и я пойду поработаю...
- На боку лежа, - подсказывала Катерина Васильевна.
Петр Иванович, игнорируя нападки, важно удалялся и затворял за собой дверь. Через минуту из спаленки доносился стук сброшенных сапог и скрип кровати.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});