Читать интересную книгу Дневник Ласточки - Амели Нотомб

– На это уйдет больше времени. Нужно же обойти клиента.

– Не обязательно. Ты должен стрелять и левой рукой.

– А если я не умею?

– Учись. Тренируйся. И научишься.

– Столько усилий, только чтобы не испортить портрет клиенту!

– У некоторых заказчиков очень высокие требования. Но сейчас это не нужно.

– Черт! Это за городом?

– Да. Но в Париже тебе пришлось бы ликвидировать еще и прислугу. А в загородном доме господа изволят справляться сами.

– Мне было бы проще перестрелять их челядь, чем тащиться в деревню!

– Да ладно тебе, в мае там красиво. К тому же у них нет соседей. Очень удобно, вот увидишь.

Я изучил карту. Не меньше двух часов пути, и то если гнать вовсю.

Я внимательно рассмотрел фотографии. У министра был притворно любезный вид – я таких терпеть не могу. Его отпрыски: девчонка лет шестнадцати и двое мальчишек, примерно десяти и пяти лет. Ишь, как родители все хорошо рассчитали. Вот что такое планирование семьи. И женить их будут не в один день, а по очереди.

Обычно я занимался клиентами ночью. Но эту операцию удобнее провернуть утром. Из Парижа выеду завтра, в шесть утра, с восходом солнца. В загородный дом поспею к восьми или девяти часам, как раз к их воскресному завтраку. Вместо горячих круассанов.

Я завел будильник и тут же заснул крепким сном честного труженика.

Проснулся я в четыре часа утра. Сна – ни в одном глазу. Видно, ужин был слишком диетическим и спать я лег рановато. Я чувствовал прилив бодрости и рвался в путь.

На автостраде – никого. Ох и здорово за городом на рассвете. Мне еще никогда не доводилось видеть, как над землей поднимается пар. Мой внутренний проигрыватель без конца прокручивал в голове песню «Радиохед» Everything in Its Right Place.

Никаких эмоций, только сильнейшее возбуждение. Девственно-чистый воздух, суливший рискованные приключения, подхлестывал меня.

Перешагнув порог дома, я впервые в жизни ощутил атмосферу семейного очага.

И почувствовал себя как дома. Интересно, это тишина на меня так подействовала? Или старые стены? Или деревенский сад? Я бы с удовольствием поселился здесь навсегда – если бы не работа.

Дверь в кухню была открыта. В деревне люди доверчивы. Не удержавшись, я открыл холодильник. Увы, я не нашел в нем деревенского молока, о котором мечтал, любуясь сельскими пейзажами. На всех продуктах значилось: 0 % жирности. Какая гадость! Пришлось утешиться глотком красного вина, я отхлебнул его прямо из бутылки.

На цыпочках я поднялся по деревянной лестнице наверх. Хорошо, что я узнал, какой отвратной пищей кормится эта семейка, а то из-за местных красот чуть было не проникся к ней симпатией. Наугад я толкнул какую-то дверь: в комнате крепко спали мальчишки. Я легко разделался с обоими.

В родительской спальне меня кое-что озадачило. На двуспальной кровати спала одна только мадам. Я быстренько прикончил ее. Но где же месье? Похоже, он уже встал. Зато портфель лежал на виду, даже искать не надо.

«Должно быть, месье на утренней пробежке, – подумал я. – Что ж, подождем». А пока можно заняться его дочкой. Последняя спальня наверняка ее. Разобранная постель тоже пуста.

«Бегает вместе с папой?» – мелькнуло у меня в голове. Да, скорее всего, учитывая все эти нули в холодильнике. Сегодняшние подростки – сплошь анорексия и тому подобные заморочки.

Я огляделся. Даже если ты наемный убийца, спальня юной девушки внушает благоговейное любопытство. Что могла сказать комната о своей хозяйке? Ни фотографий, ни постеров на стенах. Я попытался вспомнить ее лицо на снимке. Нет, не запомнилась она мне. Кажется, маленькая брюнетка с серьезным личиком.

В очередной раз я порадовался своему бесчувствию. Другого на моем месте до слез растрогала бы эта неискушенная юность.

У меня над головой послышался шум. Я поднялся по лестнице и остановился перед приоткрытой дверью. За ней творилось нечто невообразимое.

Это была ванная комната. В ванне, погруженный в мыльную пену, лежал голый министр. Подняв руки вверх, он с ужасом смотрел на девочку, которая угрожала ему револьвером.

– Куда ты его спрятал? – суровым тоном спрашивала малышка.

– Полно, дорогая, перестань шутить. Разумеется, я его тебе верну.

Таким же голосом он, наверное, вещал во время теледебатов.

– Я не прошу, чтобы ты мне его вернул. Я спрашиваю, куда ты его положил. Я сама его заберу.

– В нашей спальне, где спит мама. Не ходи туда, ты ее разбудишь.

– Где именно в спальне?

– Не помню.

– Если сию же секунду не вспомнишь, я выстрелю, честное слово.

– Бред какой-то. Где ты взяла оружие?

– Украла позавчера в Ассамблее, у ночного охранника.

– Это серьезное нарушение закона. А тебе только что исполнилось восемнадцать, так что придется отвечать как взрослой.

– От преступника слышу.

– Вздор, ни один закон в мире не…

– Красть чужой дневник подло.

– Я искренне сожалею об этом. Ты такая скрытная, я ничего о тебе не знаю. И это очень тяжело. Но теперь все пойдет по-другому. Мы будем с тобой все обсуждать, вести постоянный диалог.

– Это будет наш первый и последний диалог, если не скажешь, куда ты спрятал дневник.

Похоже, мне предстояло совершить идеальное преступление. У нее был точно такой же револьвер, как у меня. Так что всю эту бойню века припишут девчонке. Ей осталось только папеньку прикончить. Затаив дыхание, я гадал: убьет или не убьет? Я так мечтал о прекрасной убийце, и вот она – передо мной. Я млел от восторга. Почему же меня так проняло? Может, потому что она с револьвером? Девушка казалась мне гораздо красивей, чем на фото.

– Дорогая, позволь мне выйти из ванны, и я схожу за ним в спальню. Я действительно не помню, куда его…

– То есть ты бросил его где попало! Это еще хуже.

– Я твой отец. Не будешь же ты убивать своего отца.

– Это называется отцеубийство. Раз есть слово, значит, такое случается.

– Убить родного отца за дневник!

– Но ты нарушил неприкосновенность моего дневника! Это такое тяжкое преступление, что для него даже нет названия.

– Так ты же не писала ничего непристойного.

– Как? Ты его прочел?

– Конечно. А для чего же я его брал?

Для девочки это было чересчур. Она выпустила всю обойму. Ошеломленный министр ушел под воду. Мертвый.

Не двигаясь с места, девушка разглядывала труп отца. Пристально, как художник – свое первое творение. Мыльная пена смешивалась с кровью.

Я мог бы убить ее сразу, но мне хотелось, чтобы она все видела. Когда ее огромные глаза встретились с моими, я испробовал метод, подсказанный Юрием: сначала один висок, потом другой, целясь чуть повыше. Она и бровью не повела.

Я вернулся в спальню мадам, взял портфель и покатил домой.

По дороге мне пришлось остановиться. Я бы не дотерпел до Парижа. Спрятавшись в кустах, я дал себе волю. Но финиш был почему-то слабее, чем я ожидал.

Пока мой мотоцикл мчался по асфальту, я уныло размышлял: отчего же такой слабый оргазм? До сих пор я ликвидировал всяких уродов, и всегда все было отлично. Сегодня впервые поработал с хорошенькой девушкой, а результат – так себе. Странно, ведь я был так возбужден.

Оказывается, в науке об эротизме онанистов еще много белых пятен.

Дома, на кровати, я предпринял вторую попытку: может, мне не хватало привычной обстановки, чтобы вознестись на седьмое небо. Я снова прокручивал все в голове: мальчишки, жена министра, ванная комната, отец, дочь. Впечатления уже несколько притупились, но сработали. Тем не менее гора снова родила мышь.

Неужели я стал таким извращенцем, возмущенно спросил я себя, что могу испытывать настоящее блаженство только после жеманных дам и господ в тройках?

Раздосадованный, я решил заглянуть в портфель: что в нем может быть такого важного? Среди всяких скучных бумаг я нашел дневник девушки. Вот куда его запрятал этот негодяй.

Заглянув в него, я увидел синие строчки, выведенные изящным девичьим почерком. Устыдившись, я тут же закрыл тетрадь. Впервые я физически ощутил границу между добром и злом.

Я ни секунды не колебался, убивая малышку. Контракт есть контракт, наемный убийца знает это лучше, чем кто бы то ни было. Но прочитать ее дневник? Мне это казалось неискупимым грехом. Ведь неспроста девчонка именно за это, не колеблясь, укокошила собственного папашу. На ее месте я поступил бы точно так же: не столько из-за дневника, сколько из-за его мерзкой манеры говорить. Будто он обращается к своему электорату. И потом, что ему стоило сразу сказать, где он спрятал ее сокровище? Можно подумать, он нарочно ее дразнил.

Тысяча против одного: он помнил, куда засунул дневник. И врал, видимо, потому что не хотел, чтобы дочка увидела другие бумаги, которые лежали в его портфеле.

Должно быть, документы секретные. Хотя мне они показались смертельно скучными. Политики всерьез воображают, что их мелкие делишки всем ужасно интересны. Одно слово, параноики.