Читать интересную книгу Граф Орлов, техасский рейнджер - Евгений Костюченко

Конрад, молодой белобрысый здоровяк с покатым лбом и массивным подбородком, по-приятельски подмигнул капитану. Несмотря на молодость, Бертельс имел богатый опыт службы на Ревельской таможне. Год назад Конрад женился на дочери Лансдорфа, и барону удалось без лишних проволочек перевести его на другую работу. Теперь молодая семья жила под родительским кровом, и, насколько было известно Орлову, собиралась осесть в Техасе навсегда.

— Но о персиках поговорим в другой раз, — продолжил Конрад. — Вас, Павел Григорьевич, ожидает встреча с интересным собеседником.

— А собеседник может немного подождать? — спросил капитан. — Я бы хотел помыться с дороги, да и позавтракать не мешало бы.

— Позавтракаем вместе, — предложил Бертельс. — Этот человек остановился в «Шварцвальде», и к нашему приходу там будет готов отличный завтрак. Вы никогда не ели в нашей таверне?

— Не имел счастья, — осторожно сказал Орлов.

Когда они подошли к таверне, из ее открытых дверей доносился аппетитный запах тушеной капусты. Хозяин, довольно улыбаясь, стоял на пороге в новом белом фартуке, повязанном поверх голого торса. Его руки, толстые, как ноги нормального человека, были покрыты медными волосами, и эти волосы становились все гуще от кисти к локтю, потом редели, однако на плечах уже лохматились, словно эполеты. Кожа на лице, на шее, на груди была одного и того же цвета и напоминала хорошую ветчину.

Внутри таверны радовали глаз яркие желтые афиши с крупными черными буквами, извещавшие о борцовских турнирах. Фамилия «Шварцвальд» на них была обведена красной рамкой, причем явно не типографским способом. Под одной из таких афиш за накрытым столом сидел человек в длинном плаще и в шляпе с опущенными книзу полями.

— Кажется, вы еще не знакомы, — сказал Бертельс. — Мистер Орлов, наш представитель в Арканзасе. Дядюшка Йоган Шварцвальд, из Гамбурга, чемпион мира по борьбе. А это наш гость из Нью-Йорка, мистер Форд.

Тот, кого назвали Фордом, молча приподнял шляпу, показав гладко выбритый череп.

— Ах, мистер Форд, — пропел дядюшка Шварцвальд, — как шаль, что я не могу фытать свою точь замуж за вашего сына. Форд! Это звучит! Какое потомство могло бы получиться от наших тетей. Арнольд Форд, наш внук, положил бы на лопатки всех этих янки, французов и макаронников!

— У меня, к сожалению, нет сына, — заметил бритоголовый.

— Не пета, у меня все равно нет точери, — дядюшка Йоган горестно развел руками. — Но вы же понимаете, Арнольд Форд это совсем не то, что Арнольд Шварцвальд. Человек с фамилией Шварцвальд никогда не станет чемпионом в этой стране. Может быть, в Иллинойсе. Но не в Калифорнии, не в Канзасе, не в Луизиане. Я был в разных штатах, и мне нигде не давали победить. Томпсон, Харди… Победу давали им. А Харди на самом деле Гардье, лягушатник. Мне тоже предлагали новое имя, например, Джо Блэквуд. И тогда я бы стал чемпионом Мериленда. Но вы знаете, что я им сказал? Я сказал, что человек должен оставаться самим собой даже в Мериленде.

На протяжении этой патетической речи дядюшка Шварцвальд не забывал подавать на стол судки, салатницы, соусницы и масленки, а к финальной фразе водрузил посреди стола необъятное блюдо с еще шипящими ломтями жареной свинины. К этому легкому завтраку были также поданы полуметровые кружки с пивом. Бертельс потер руки, плотоядно улыбаясь, и первым вонзил свою вилку в брызнувший соком кусок.

Завтракать в таверне было принято молча, не отвлекаясь на комплименты и светские анекдоты. Наконец, тяжело отдуваясь, Конрад Бертельс отодвинулся от стола и сказал:

— Мистер Форд, наверно, вы хотите что-то рассказать мистеру Орлову?

— Наверно, хочу, — Форд раскрыл шкатулку, в которой лежали шоколадного цвета сигары с красно-золотыми ярлычками. — Не желаете?

— Нет, спасибо.

— Не отказывайтесь, — посоветовал Конрад, протягивая руку к шкатулке. — Что может быть лучше контрабандной сигары! Наверно, никак не дешевле сорока центов за штуку?

— Понятия не имею. Сам я их не курю, потому и не покупаю. А эту шкатулку держу только для бесед с важными людьми. Давайте пройдем ко мне в комнату, я вам кое-что покажу.

В комнате, где расположился загадочный гость из Нью-Йорка, стояла солдатская складная кровать, под которой капитан заметил дорожный саквояж, болотные сапоги и длинное ружье в черном замшевом чехле.

Опустившись в кресло, Орлов следил за новым знакомым. Тот был сухощав и загорел, серо-голубые глаза его, казалось, выгорели на солнце. Брови и ресницы, густые и темные, ярко выделялись на лице. Он снял шляпу и плащ, небрежно бросил их на кровать и остался в белоснежной сорочке со стоячим воротничком и полосатых брюках на подтяжках. Сухо улыбнувшись, он заговорил по-русски:

— Для начала, граф, позвольте представиться. Ротмистр Бурко, Сергей Андреевич.

«Ротмистр? Кавалерист?» — хотел спросить Орлов. Но не спросил, потому что и сам догадался, что собеседник служит в корпусе жандармов. Кавалерист не стал бы упоминать о графском титуле. А вот жандармы обожают щеголять осведомленностью.

— Странно, что вы не немец, — сказал капитан. — Я уж привык, что вокруг Семена Карловича одни немцы.

— Человеку свойственно тянуться к тем, кто ему близок по духу. Полагаю, барон выбрал место жительства именно из-за того, что здесь, в Сан-Антонио, самая крупная немецкая колония. А вы где желали бы поселиться?

— В Гатчине.

Форд, он же Бурко, усмехнулся.

— Я полагал, вы назовете Нью-Йорк. Там сейчас немало русских. Впрочем, их можно найти в самых разных уголках Америки. Вы же бывали в Канзасе. Может быть, довелось встретиться с бывшими соотечественниками?

— В Канзасе? Если вы о русской коммуне Фрея, то — нет, не довелось. Слышать слышал, но во встречах нужды не имел. По роду занятий мне приходится иметь дело с крупными производителями. Фермы — не мой уровень.

— Русская коммуна? Просветите меня, — попросил Бурко. — Я только краем уха слышал об этой авантюре.

— Больше не услышите. Ее уже давно нет. Да и была ли она? — Орлов махнул рукой. — Собрались несколько мечтателей, попытались пересадить русскую крестьянскую общину на американскую почву, да дворянская кровь все же сказалась. Не знаю, как у них обстояли дела с производством зерна или молока, но продукцию иного рода они выдавали довольно успешно — прекраснодушные статьи о пользе физического труда. Я читал их заметки в журналах. Кстати, до сих пор не могу понять, почему коммуну называли русской. Мне встретились только два русских имени — Маликов да, кажется, Чайковский.

— Разве вам не известно настоящее имя Фрея? — удивился Бурко. — Владимир Гейнс, сын генерала Константина Гейнса. Выпускник Артиллерийской Академии, служил в Генштабе, имел блестящие перспективы. Эмигрировал, тогда и стал Вильямом Фреем. «Фрей» — от аглицкого «фри», то есть «свободный».