– А это моя старшая сестра Верочка, Вадик! Познакомься! – радостно представила она сестру. Потом махнула рукой в сторону вставшей из кресла девушки, добавила небрежно и будто извиняясь: – Ой, да… А это вот еще Инга… Тоже знакомься, она у нас младшая…
А потом знакомство и с папой состоялось, конечно же, и с мамой, и обед был, и кофе на террасе, и расспросы всякие – как и полагается при жениховстве. Он отвечал, ел, пил, улыбался всем приветливо. А потом сам себя поймал на том, что глазами все время Ингу ищет. И все время она будто пропадает из его поля зрения – маленькая, хрупкая, словно к рослому и сильному этому семейству не причастная. Она и впрямь вела себя так – непричастно да неприкаянно. Помалкивала да в сторонке держалась. Отклонялась будто от сильных своих родственников, хрупкость свою оберегая. И ему вдруг захотелось на защиту этой ее нежной хрупкости встать – аж сердце в непонятной тоске задрожало, будто в тиски железные попало ненароком. И все время его хотелось выдернуть оттуда, да и себя заодно вытащить из странной тоски-задумчивости…
– Вадик, что это с тобой? Какой-то ты… странный. Растерялся, что ли? – приобняв за плечо, наклонилась к его уху Надя. – Расслабься давай, здесь тебя никто кусать не собирается! Наоборот, все тут от тебя в полном восторге! А главное – ты папе очень понравился. Вот уж не знала, что ты у меня стеснительный такой…
– Что значит – не знала? – услышав ее веселый шепоток, весело переспросил Алексей Иванович, Надин отец. – Замуж собралась, а характер жениха изучить не успела?
– Ой, пап, ну что ты… Мы с Вадимом давно уже встречаемся и давно любим друг друга. Он очень честный и порядочный человек, папочка. Он начальник экономического отдела у нас на заводе, а скоро его назначат заместителем директора! – очень серьезно, как преподавателю на экзамене, отчеканила Надя.
Как Вадим успел заметить, все они с Алексеем Ивановичем так разговаривали – чеканили будто ответы и обращались к нему, как рядовые к старшему по званию, делая это с искренней, настоящей радостью. Ели глазами. Что ж, надо признать, папаша у них и впрямь фигура колоритная. Голосом говорит хоть и тихим, но властным, глаза добрые, но в то же время прицельно-насмешливые, движений лишних не совершает, но все головы к нему только и повернуты всегда, как подсолнухи к солнцу. И энергетика от него такая сильная плещет, до ужаса харизматичная… Добрый такой папа-деспот, в общем. Хотя он как зять действительно ему по всем статьям подошел – благословение было получено полное и безоговорочное. А маминого благословения тут никто и не спрашивал, похоже. Мама тоже папе в рот смотрела. Тихая такая женщина, потухшая будто. Серенькая мышка. Хотя и со следами былой красоты на лице. Оно и немудрено – потухнешь, живя с таким деспотом… Он даже и не запомнил ее толком. Да не до того ему было – все время Ингу искал глазами, а когда находил, ощущал ее присутствие тревожно и болезненно, и снова сердце тисками схватывалось…
Ощущение это сердечно-болезненное он так и увез тогда с собой и долго с ним ничего поделать не мог. Кончилось все скандалом, то есть безумным тем разговором с Надей, который он сам и затеял накануне свадьбы. Заявил ей – давай, мол, подождем немного, не будем торопиться… И не предполагал даже, что она ему такую слезно-безумную истерику закатит по этому поводу…
– Не смей! Ты меня слышишь, мерзавец такой? Ты… Ты просто не посмеешь так со мной поступить, понял? – кричала, задыхаясь от ярости. – Со мной нельзя так поступать, Вадим! Что значит – не будем торопиться, когда день свадьбы уже назначен? Отец же приедет! Что я ему скажу? Что ты не желаешь торопиться? Опозорить меня хочешь, да? Тогда убей лучше! Что я, по-твоему, отцу объяснять буду?
– Надь, да при чем тут твой отец… – удивился он и отступил трусливо в сторону, уклоняясь от летящих в него стрел ярости. – Это же наша с тобой жизнь, и только мы должны решать…
– Мы? Мы решать? Ты хочешь сказать, что мы с тобой вместе должны принять это дурацкое решение? Нет, не будет этого, Вадим! Не смогу я жить опозоренной! Отец не простит мне этого… Да я… Я вообще тогда жить не буду! Так и знай – я уйду из жизни, если ты со мной так поступишь! И это на твоей совести будет!
– Надя, ну что ты говоришь… Нельзя так, Надя… – испуганно повернулся он к ней.
Хотел сказать еще что-нибудь тихое да спокойно-достойное, доводы какие-то разумные привести, но не смог. Взглянув в залитые безумным страхом глаза, вдруг поверил – и правда жить не будет. Именно потому и не будет – перед отцом опозоренной. Просто принял это как факт, по сути своей для него совсем не понятный. И почувствовал даже в этот момент нечто такое… будто страх этот Надин и в него перебежал колючими мурашками, будто и в него проникла эта чужая деспотичная харизма…
Свадьбу играли в кафе, как и задумано было. Народу – сто человек, все начальство заводское. Все по сценарию. Стол богатый. Шампанское рекой. Ключи от новой квартиры на тарелочке. Тосты застольные за молодых, за родителей… Надин папа и здесь все внимание к себе притянул. Хотя ничего особенного для этого и не делал. Сидел, помалкивал себе, улыбался гордо-снисходительно, охватывая застольную толпу общим взглядом, ни на одном лице не задерживаясь. И тем не менее лица эти только к нему все и были повернуты, как подсолнухи к солнышку. И на них, на дочь свою с зятем, так же поглядывал – вроде как одобрительно-снисходительно, а вроде как и равнодушно. Не поймешь. Хотя, надо сказать, они и впрямь смотрелись прекрасной парой – оба высокие, статные, крупные. Отборный такой человеческий материал…
Инга на свадьбу не приехала. Он хотел спросить про нее у Веры, да постеснялся. Или испугался, может. Потом только узнал, что история какая-то нехорошая у нее приключилась. Был в той истории и мальчик какой-то одноклассник, и любовь роковая школьная с разрывом трагическим, и опять же отец каким-то образом ко всему этому руку приложил… Нет, прямо ему никто об этой истории, конечно, не рассказывал. Так, уловил кое-что из телефонных разговоров, и то обрывками. А когда через год после свадьбы они в гости в Надин городок собрались, Инги уже и след простыл. В большой областной город уехала, в институт поступила. Потом замуж там выскочила, ребенка родила… Надя Инге никогда не звонила, только открытки к праздникам да к именинам посылала. Говорила – интересов общих у нее с сестренкой младшей нет. Большой разрыв в возрасте, мол. Хотя какой такой разрыв – пять лет? Но дела ее семейные с Верочкой по телефону обсуждала регулярно, и эмоции при этом у нее в голосе проскакивали очень даже горячие – чуть насмешливые, чуть снисходительные, а бывало, и злобные, будто не сестрой она Инге старшей была, а посторонней сплетницей. Из телефонных разговоров он понял, что жизнью семейной Ингиной сестры недовольны, что присутствует там муж «из простых», что является фактором хоть и не оскорбительным, но и не слишком радостным, конечно. А потом, со временем, еще одна тема для обсуждения в разговорах сестер появилась – Ингина больная свекровь. И что, мол, сама Инга в случившемся с ней и виновата – разъезжаться надо было вовремя. А позже из тех же телефонно-разговорных обрывков стало ясно, что дела у Инги совсем уж плохи, что пребывает она в жуткой депрессии после полного жизненного краха, то есть случившегося скоропалительного развода, и что, мол, опять же сама она глупой овцой оказалась, раз мужа около себя удержать не сумела, и всегда глупой была, странноватой и никчемной. Потому что нормальная женщина и с мужем разойтись умеет нормально, подарков в виде больных свекровок около себя не оставляя. И как дальше теперь Инга будет жить в сложившейся ситуации – непонятно… Полная безнадега у нее там, в общем…