Читать интересную книгу Новый мост - Редьярд Киплинг

— Я принес смерть; я переносил пятнистую болезнь с одной хижины в другую, от одного рабочего к другому, но они все-таки не прекращали своих работ.

Осел с расщепленным носом, с ободранной шкурой, хромой, озлобленный, с растопыренными ногами, выдвинулся вперед.

— Я пускал на них смерть из своих ноздрей, но они не прекращали работ.

Перу хотел было уйти, но опиум крепко держал его.

— Ба! — сказал он, отплевываясь. — Здесь сама Сигала Мата — оспа. Нет ли у сагиба платка, чтобы прикрыть лицо?

— Ничего не помогло! Они кормили меня трупами целый месяц, и я выбрасывала их вон на свои песчаные отмели, но их дело продолжалось. Они демоны и сыновья демонов! А вы оставили мать Гунгу без помощи, и они уже собираются посылать свои огненные экипажи в насмешку над нею. Правосудие богов над строителями моста!

Бык поворотил во рту жвачку и отвечал неторопливо:

— Если правосудие богов коснется всех, кто насмехается над священными предметами, в стране останется много темных алтарей, мать.

— Но это уже не простая насмешка, — сказала тигрица, выставляя вперед лапу с выпущенными когтями. — Ты знаешь, Шива, и вы тоже знаете, небожители, что они обесчестили Гунгу. Они непременно должны предстать перед Разрушителем. Пусть Индра рассудит.

Олень продолжал стоять неподвижно и спросил:

— Давно ли продолжается все это зло?

— Три года по счету людей, — отвечал Муггер, лежавший вытянувшись на земле.

— Так разве мать Гунга умрет через год, что она спешит скорей отомстить? Глубокое море было там, где она течет всего со вчерашнего дня, и завтра море снова покроет ее, завтра по счету, какой боги ведут тому, что люди называют временем. Разве может кто нибудь сказать, что их мост простоит до завтра? — сказал олень.

Последовало продолжительное молчание, буря утихла, и полная луна озарила мокрые деревья.

— Судите, как знаете, — мрачно проговорила река. — Я рассказала свой позор. Вода убывает, я не могу сделать ничего больше.

— Что до меня касается, — раздался голос большой обезьяны, сидевшей в храме, — мне очень приятно наблюдать за этими людьми. Я помню, что и я строила не малые мосты, когда мир был еще молод.

— Говорят, — шипела тигрица, — что эти люди остатки твоих ратей, Ганумен, что, следовательно, ты помогал…

— Они работают, как моя рать работала в Ланке, и воображают, что их работа долго просуществует. Индра живет слишком высоко, а ты, Шива, ты знаешь, какой опасности они подвергают страну своими огненными экипажами.

— Да, я знаю, — сказал бык. — Их боги научили их делать это.

Смех раздался среди присутствовавших.

— Их боги! Разве их боги знают что-нибудь? Они родились вчера, и те, кто их сделал, еще не успел остыть, — сказал Муггер. — Завтра их боги умрут.

— Го, го! — проговорил Перу. — Мать Гунга верно говорит. — Я сказал то же самое падру сагибу, который проповедивал на «Момбассе», а он попросил бурра малума заковать меня в наказание за грубость.

— Они наверно делают все это в угоду своим богам, — снова заговорил бык.

— Не совсем то, — проревел слон. — Они больше стараются ради выгоды моих магаюнсов, моих толстых банкиров, которые поклоняются мне каждый год, когда ставят мое изображение на заголовке своих счетных книг. Глядя через их плечо, при свете лампы, я вижу, что в эти книги вписываются имена людей, которые живут в отдаленных странах, ибо все города соединены между собой огненными каретами, и деньги быстро приходят и уходят, а счетные книги становятся такими же толстыми, как я сам. А я, Ганеш, бог удачи, я благословляю своих поклонников.

— Они изменили вид той земли, которая составляет мою собственность. Они совершали убийства, настроили новых городов на моих берегах.

— Это просто перенесение кучек грязи с одного места на другое, — отвечал слон. — Пусть грязь роется в грязи, если так хочется грязи.

— А дальше что? — спросила тигрица. — Дальше они скажут, что мать Гунга не может отомстить ни за какое оскорбление, и они сначала забудут ее, а потом и всех нас, одного за другим. В конце концов, Ганеш, мы останемся с пустыми алтарями.

Пьяный человек поднялся на ноги и икнул прямо в лицо собравшимся богам.

— Кали говорит неправду. Моя сестра говорит неправду. Вот эта палка — это Котваль Каши, и он по ней отмечает число моих поклонников. Когда приходит время поклоняться Бхайрону, а это время всегда приходит — огненные кареты двигаются одна за другой, и каждая привозит мне тысячу пилигримов. Они не приходят, как прежде, пешком, а катят на колесах, тем больше для меня почета.

— Гунга, я видел русло твое в Прияге: оно было все черно от погружавшихся в воду пилигримов, — сказала обезьяна, высовываясь вперед;- если бы не было карет, они приходили бы медленно и в меньшем количестве. Помни это.

— Ко мне они приходят постоянно, — грубо заговорил Бхайрон. — Днем и ночью молятся они мне, все эти простые люди, работающий на полях и на дорогах. Кто нынче сравняется с Бхайроном? Чего тут говорить о перемене веры? Разве мой жезл Котваля Каши ничто? Он отмечает счет, и он говорит, что никогда не было столько алтарей, сколько нынче, и огненные кареты способствуют этому. Я, Бхайрон, Бхайрон простонародия, я в настоящее время главный из небожителей. Итак, мой жезл говорит…

— Замолчи ты! — проревел бык. — Мне поклоняются ученые, они разговаривают очень умно и обсуждают: один ли я или нас много, и мои поклонники радуются; ты ведь знаешь, что я такое. Кали, жена моя, ты это тоже знаешь?

— Да, я знаю, — отвечала тигрица, опустив, голову.

— Я сильнее, чем Гунга. Ведь вы знаете, кто настроил умы людей так, что они считают Гунгу святою рекою. Кто умирает в ее водах — говорят люди, тот избегнет нашего наказания, и Гунга знает, что огненные кареты породили много и много сотен людей, которые стремятся к этому; и Кали знает, что она справляет свои главные празднества среди пилигримов, привозимых огненными каретами. Кто в Пуре поразил смертью, под ее изображением, в одни сутки целую тысячу людей и привязал болезнь к колесам огненных карет, чтобы они развезли ее с одного конца страны до другого? Кто, если не Кали? Пока не явились огненные кареты, приходилось много трудиться. Огненные кареты оказали тебе хорошую услугу, тебе, мать смерти. Но я говорю о своих собственных алтарях. Я не Бхайрон, бог простолюдинов, я Шива. Люди ходят взад и вперед, выдумывают какие-то слова, рассказывают истории о каких-то чужих богах, и я слушаю. Среди моего народа в школах одна вера сменяет другую, а я не сержусь; когда они выскажут все новые слова, переговорят все новые разговоры, они ведь, в конце концов, вернутся к Шиве.

— Верно. Это все верно, — проговорил Ганумен. — Они, мать, возвращаются к Шиве и к другим. Я пробираюсь в разные храмы на севере, где они поклоняются одному богу и его пророку; и теперь во всех этих храмах остались только мои изображения.

— Очень благодарен, — проговорил бык, медленно поворачивая голову, — ведь я и есть этот бог и его пророк.

— Именно так, отец, — сказал Ганумен. — Я иду и на юг, где я оказываюсь старейшим из богов, известных человеку, я пробираюсь в храмы новой веры, и в храмы той женщины, которая изображается с двенадцатью руками.

— Очень благодарна, брат, — сказала тигрица, — я и есть та женщина.

— Именно так, сестра; и я иду на затем к огненным каретам и являюсь строителям мостов под разными видами, и ради меня они меняют свою веру и становятся очень умными. Го, го, на самом деле я строитель мостов, мостов между тем и этим, и каждый мост, в конце концов, приводить к нам.

— Будь довольна, Гунга. Ни эти люди, ни те, которые явятся после них, нисколько не смеются над тобой.

— Я, значит, всеми покинута, небожители? Я, может быть, должна смирить свои волны, чтобы как нибудь нечаянно не повредить их стен? Может быть, Индра иссушит мои истоки в горах, заставит меня смиренно пробираться между их набережными? Может быть, я должна зарыться в песок, чтобы как нибудь не обидеть их?

— И все это из за маленькой железной перекладины с огненной каретой на верху ее! Право, мать Гунга остается вечно молодой! — сказал Ганеш, слон. — Ребенок не мог бы говорить глупее. Пусть прах роется в прахе, пока вернется к праху. Я знаю одно только, что мои поклонники становятся богатыми и прославляют меня. Шива сказал, что ученые люди не забывают его; Бхайрон доволен своею толпою простолюдинов; а Ганумен смеется.

— Понятно, я смеюсь, — отвечала обезьяна. — У меня мало жертвенников сравнительно с Ганешем или Бхайроном, но огненные кареты привозят мне поклонников из за синего моря, людей, которые думают, что их бог это — труд. Я бегу им на встречу, маню их, и они становятся последователями Ганумена.

— Ну, так дай им работу, какую они хотят, — сказала река. — Устрой запруду посреди моих вод и отбрось волны назад на мост. Когда-то ты был силен в ломке, Ганумен Подними мое дно!