И вдруг зажав Варин локоть, почти бегом потащил ее прямо по — коридору, потом куда-то вниз и вот, наконец, и посадил на широкий подоконник. Руки его заскользили под юбку. Все произошло стремительно и так неожиданно приятно, что когда все уже закончилось, она сквозь биение их сердец услышала, как любимый торопит ее: «Варь, очнись моя хорошая, тут очередь, давай, давай, вот так пошли, солнышко, пошли.» И она почти не помнила, как он вывел ее в больничный парк. Уже темнело и она, подняв голову, увидела на подоконнике силуэт очередной парочки.
— Знатное местечко, намоленное, — пошутил Алексей.
— И часто ты там, ну это, бывал?
— Ни разу, жена уж тогда бросила, я тебе рассказывал. А это, я исключительно с женками делаю. — И поцеловал Варю так, что впору было возвращаться опять на подоконник.
— Неужели ты не понимаешь, что мне обидно, что скрыл.
— Не начинай, хорошая моя, берегу тебя. Заживет, как на собаке, чего зря тебя мучить.
Конечно она простила. Куда бы она делась. Из дома позвонила Машке и узнала, рецепт, «легче легкого» курицы в кляре. И поставив будильник на восемь утра, легла спать счастливая и умиротворенная.
Пред сном помолилась за Лешу, Машу, Арона и конечно себя.
— Дай, Боже нам счастья, здоровья, детей. Прости, Господи меня за грехи мои вольные и невольные.
С тем и уснула.
С утра провозившись с курицей, так захотела свежего молотого кофе и чтобы непременно теплые булочки. Спустилась в речное кафе — и в утреннем тумане, поднимавшемся над Невой, перед ней появилась женщина в белом.
Светлые пушистые волосы, были собраны сзади в пучок. «Совсем, как у меня». — Подумалось Варе.
Женщина, показалась ей знакомой, и когда та спросила разрешения присесть за столик, в Варе проснулось любопытство.
— Настя, — представилась незнакомка.
— Вернее Анастасия, — поправилась она.
Варя еще улыбалась, радуясь новому дню, когда незнакомка начла говорить.
— Я Лешина жена, пока бывшая, но это ничего не значит. Он меня по-прежнему любит. Звонит, молчит в трубку. И поверьте, точно знаю, когда с вами спит, меня представляет.
Варя поверила сразу — часто замечала, что Алексей не смотрит в глаза, когда занимаются любовью. А эта, бывшая, моложе лет на пять, и выше и стройнее.
— Что вы от меня хотите?
— Помощи, что вам мучится, чем дальше, тем больнее будет разрыв. Меня он простит. Нам просто надо остаться наедине.
— Ну и что же делать?
— Вот с госпиталя приедет, в лифте и сможем поговорить. Вы выйдете, мне бы с ним наедине остаться, а там уж я уговорить смогу. Знаю такие убедительные доводы, какие вам и не снились.
— Куда же вы? — гневно закричала соперница, видя, как Варя встает и уходит.
— Я согласна. Согласна.
Вот и ангел во сне, — отрешенно подумалось Варе.
Она вернулась домой, стала собирать вещи, позвонила Маше что приедет, и, спустившись вниз, отдала Степановой ключи от Лешиной квартиры, и курицу в кляре.
Лифтерша и активистка стояла в японском кимоно и прихлебывала чай из большой, пивной кружки. А может и не чай, а что-то покрепче..
— Вот и правильно, негоже чужое брать. Разве ж вы пара? Ты серая, как мышь, а Настена-то жар-птица.
Она назвала Лешину жену, так же как ее звал он, когда рассказывал о бывшей — Настена.
Денег было мало, поэтому пришлось ехать сначала в метро, потом еще ждать электричку. Она ругала себя самыми последними словами, лишь бы не заплакать. Вокруг было так много людей, счастливых и влюбленных, а Варя чувствовала себя старой и никчемной вещью.
От Машки так вкусно пахло ванилью, и чай с бергамотом она так вкусно заварила, что Варя пила и пила, обжигаясь, чаем и слезами.
— Я оказывается серая, как мышь, нет, не мышь, я крыса, я чужое взяла.
— Да, что ты такое говоришь, вот давай еще коньячка в чай. И спать, душа моя, спать. Это ж надо придумать, да ты самая настоящая птица счастья, для Леши своего.
Сейчас спать, потом душ, потом я тебе такую прическу сделаю, все обзавидуются..
Но проснувшись Варя попросила подругу остричь ей кудри коротко — коротко и покрасить в рыжий цвет. Когда все процедуры закончились, на Варю в зеркале смотрела измученная рыжая простушка. Но женщине было уже все равно, лишь бы не походить на Лешину бывшую.
— А крысы рыжими бывают? — спросила она Машку, за что получила по — плечам кухонным полотенцем. Маша всхлипнула, но тут же слезы ее высохли, приехал Арон, впереди был семейный ужин, который Варя, извинившись, пропустила.
Она не нашла в себе сил за эти дни посетить мужа в госпитале. Пришла уже на выписку, заняла у подруги денег на такси, лишь бы быстрее все кончилось.
Алексей только вздыхал тяжело и пытался обнять, но Варя молча отстранялась. И в подъезд они входили уже как чужие люди, по-крайней мере Варе так казалось.
Когда в лифт ворвалась Настена, Варя, закрыв глаза, вышла из кабины. Чувство было такое, словно опять тонет в море.
За створками дверей была тишина, хотя у женщины так заложило уши, что она вряд ли бы чего услышала.
Варя видела в полной тишине открывшуюся дверь квартиры лифтерши, та что-то ей говорила, потом под лопатками завибрировала двери лифта. Кабина поехала вверх.
— Вот и домой уже поехали, муж и жена, а я что, мне идти надо. — Но вместо этого она потеряла сознание и очнулась уже в квартире лифтерши.
Та смотрела в окно и подпевала орущему телевизору.
— Без тебя, без тебя, все ненужным стало сразу без тебя.
Можно было конечно поехать к Маше, или вернуться к фее — подружке Елене, но что такое перевернулось в душе, что ей захотелось уйти к людям совсем ее не знавшим. И она пошла снов к Батюшке Макарию.
— Вы чего ищите? Если праздности, то это не по адресу. У нас каждые руки на счету. Вот приют для девочек открываем Вы кто по специальности?
— Филолог.
— Вот это хорошо. Будете воспитателем — наставником. Уроки помогать делать, учить гигиену соблюдать, и все это за хлеб и кашу.
— Пусть, мне, чем хуже, тем лучше.
— Ну, милая, с чего бы хуже? У нас не тюрьма, вы глаза то откройте, вы только для себя до этого дня жили, а надо для людей.
Варя не стала спорить, не хотелось делиться прошлой болью: как три года ухаживала за больной матерью, уколы, памперсы и страх. Когда с каждым день любимый, самый дорогой человек, перестает быть человеком, забывая твое имя, и ведя себя, как животное.
Но та, прошлая боль, ничто, по сравнению с потерей любви и надежды.
— Вы шить, вышивать, готовить любите и умете? — спросила, старшая приюта, матушка Софья.
— Нет, я готовлю, конечно, но для двоих, ну троих, у меня маленькая семья. Была. — Поправилась Варя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});