— Теперь давай начистоту! — сказал он. — Мне нужен человек для серьезного поручения. Сам я из строя выбыл, угодил здесь в одну переделку…
Алексей наклонил голову: “Знаю”.
— Он, — Рахуба указал на Золотаренко, — советует использовать тебя. Вот я и хочу знать, будешь ты работать для великого дела освобождения России или, как некоторые, уже продался большевикам?
— Насчет этого, господин полковник…
— Называй по фамилии, без чинов.
— Виноват… Пускай дядя Валерьян скажет, можно мне доверять или нет.
Тон у Алексея был нетерпеливый, даже грубоватый, и это подействовало на Рахубу сильнее, чем если бы он стал клясться и уверять его в преданности.
— Ладно, — кивнул Рахуба, — документы покажи.
Алексей порылся в кармане и протянул ему справку о демобилизации и бумагу, выданную тульским военным госпиталем. Затем, подпоров подкладку пиджака, он вытащил небольшой пакет, завернутый в кусок черного лоснящегося шелка.
— Это мои, настоящие.
Из пакета были извлечены аттестат зрелости выпускника 1-й херсонской мужской гимназии Василенко Алексея и заверенная печатью справка, в которой говорилось, что вольноопределяющемуся 1-го симферопольского добровольческого полка Василенко “поручено заготовление продовольствия в деревнях Дубковского уезда”.
Рахуба тщательно просмотрел документы.
— Бумаги правильные. На, спрячь… Нужно будет еще один документик составить. — Он обернулся к Золотаренко. — Принеси-ка что нужно для письма.
Пока Золотаренко ходил за бумагой, пером и пузырьком с чернилами, Рахуба спросил:
— Ты украинец?
— По отцу. Мать — русская.
— Украинский язык знаешь хорошо?
— Как русский.
Вернулся Золотаренко. Рахуба сказал, улыбаясь одними губами:
— Проверим твою грамотность, господин бывший гимназист. Ну-ка, пиши!
Алексей пристроил бумагу на стуле возле лампы.
— Я, Василенко Алексей Николаевич, — начал медленно диктовать Рахуба, — проживающий ныне… написал?.. — по документам убитого мною красноармейца…
Алексей бросил перо.
— Вы что?!
Рахуба уперся в него темными сверлящими глазами.
— А ты как думал, уважаемый? Ты, может, считаешь, что мы в бирюльки играем? Решил идти с нами, так не оглядывайся! И знай: если оправдаешь доверие, эта бумага после нашей победы сделает тебе карьеру. А нет… — Рахуба помолчал, растянул губы в подобие улыбки. — Мы тебя искать не станем: чека найдет. Понял? Ну что, будешь писать?
Несколько мгновений в каморке стояла тишина. Алексей напряженно думал, уставясь на белый тетрадный листок. И взял перо.
— Давайте! Все равно уж!..
Он написал все, что ему продиктовал Рахуба:
“…убитого мною красноармейца Михайленко, который, по случайному совпадению, оказался моим полным тезкой, даю подписку в том, что добровольно вступаю в “Союз освобождения России”. Все приказы и распоряжения Союза с сего дня являются для меня непреложным законом. Клянусь, не щадя жизни, бороться, чтобы искоренить большевистский режим на всей земле Российского государства”.
— Подпишись разборчивее, — сказал Рахуба.
Затем по его требованию Алексей обмазал большой палец чернилами и приложил его к бумаге.
Рахуба взял листок, помахал им в воздухе и, аккуратно сложив, спрятал во внутренний карман куртки. Удовлетворенно проговорил:
— Ну вот, теперь побеседуем…
Первая явкаОловянников и Инокентьев ждали Алексея там же, где и в прошлый раз.
— Для начала неплохо, — сказал Оловянников, выслушав его подробный доклад.
Результаты встречи с Рахубой были самые обнадеживающие: шпион дал явку и два пароля. Один общий “Продам два плюшевых коврика”, отзыв: “Берем по любой цене”; другой — для непосредственной связи с руководителями организации, служивший для опознания специальных агентов Союза освобождения России: “Феоктистов ищет родственников”, отзыв: “Родственники все в сборе”.
Рахуба поручил Алексею лично связать его с организацией.
— Если удастся свести его с кем-нибудь из подполья, — сказал Алексей, — я у них стану фигурой: как-никак доведенное лицо самого полковника Рахубы!
— Рекомендация хоть куда! — усмехнулся Оловянников. — С этого дня перейдешь на полную конспирацию. Связь держи через Золотаренко, он знает как. В дальнейшем сам можешь приходить сюда, но только не сразу: за тобой, вероятно, установят слежку, по крайней мере на первых порах.
— Ясно.
— Вопросов больше нет?
— Нет. — Алексей встал.
— Погоди, еще не все. Надо кой-чего сказать на прощание.
Оловянников, щурясь, снизу вверх посмотрел на Алексея. В углах его губ легли жесткие скобки морщин, и лицо начальника разведотдела вмиг утратило свое обычное добродушное выражение, — таким Алексей еще не видел его.
— Я думаю, учить тебя нечему, — не то утверждая, не то спрашивая, произнес Оловянников. — Однако напомнить хочу… От тебя сейчас на восемьдесят процентов зависит успех операции. Мы возлагаем на нее большие надежды. Запалишь — вся ответственность ложится на тебя. Делай выводы…
— Сделаю, — сказал Алексей и надел фуражку. — Можно идти?
— Ступай. Желаю удачи.
Инокентьев вышел проводить Алексея.
На лестничной площадке он, как и при первом их знакомстве у Синесвитенко, внимательно заглянул ему в глаза.
— Ну, парень, в добрый час!
И во взгляде старого чекиста Алексей вдруг уловил простую человеческую тревогу за него. Это было так же неожиданно, как и суровость на лице Оловянникова.
Теплея от благодарности, Алексей сказал растроганно:
— Обойдется, Василий Сергеевич.
— В добрый час, — повторил Инокентьев.
Он стоял на площадке, пока Алексей спускался по лестнице. Уже внизу, перед выходом на улицу, Алексей услышал, как на втором этаже мягко захлопнулась обитая войлоком дверь.
Со стороны все выглядело очень буднично. Шел по улице парень. Шел не быстро, не медленно, как ходят люди, которым торопиться некуда, а гулять без дела непривычно. И никому, конечно, в голову не пришло бы, что путь этого парня лежит в неизвестность, в сумеречный, полный неведомых опасностей мир, о существовании которого не всякий и догадывался.
И вход в этот мир выглядел тоже довольно заурядно.
Небольшой парадный подъезд. Над подъездом навес, украшенный подзором из кованого железа.
Внутри широкая лестница. Многоцветные витражи в оконных проемах.
Высокий первый этаж — десять ступенек вверх, и дверь направо. На двери потемневшая от времени медная дощечка. Алексей с трудом разобрал на ней фамилию хозяина квартиры: “Баташов А.Е.”.