Читать интересную книгу Мы сидим на лавочке… - Ирина Дедюхова

И Хиля все продолжала работать в отделе, хотя Алексеев почти каждый месяц грозился перевести ее в прокуратуру, если она только вздумает закрутить тут шуры-муры. Но у Хили и без этого работы хватало. А если серьезно, то в то время вокруг нее рушились стенки, ограждавшие ее от жизни. Даже не стенки, а железобетонные стены, возводимые вокруг нее с младенчества заботливыми мамой и бабушкой. Впрочем, Хиля помнила, что эти стены не помогали ей когда-то давно в детстве в начальной школе, это уже ведь потом ее перестали дразнить. Стены не задерживали и косых взглядов, в которых Хиля читала боязливое любопытство напополам с брезгливостью. Но теперь эти стены были не нужны ей вовсе. Ветер бил ей в лицо, с каждым днем она чувствовала себя в отделении еще больше своей, все более нужной когда-то таким далеким от нее милиционерам. Это было здорово! Все чаще парни, вбегая в комнату, запросто кричали: «Хилька! Где ты? Выручай! Тащи вчерашнее дело и всю экспертизу!» Так же уверенно и спокойно чувствовала она себя только когда-то очень давно, когда у нее была такая милая, большая подруга, она даже помнила ее имя — Клава. И вот теперь, спустя столько лет, Клавино лицо всплывало из рек забвения, и сердце обжигало волной острой боли. Лицо это было живым и почти осязаемым, совсем не таким, как на выцветшем газетном фото, вставленным бабушкой в рамку с фотографиями родственников из Бердичева. Каждую субботу осмелевшая в перестройку бабушка ставила перед этой рамкой тонкие свечки в крошечных блюдцах и в их свете читала нараспев старинную антисоветскую литературу на идиш. Когда у Хили не было дежурства, она сидела с бабушкой по субботам и очень надеялась, что бабушкина вечерняя молитва дойдет и до девочки с пшеничной косой, принесет довольство и спасение в грядущую и все последующие недели, а главное, ободрит и утешит ее в горе. Со своей работы Хиля вынесла глубокое убеждение, что нет ни одной женщины, у которой бы не было горя. А если пока еще не было, так это только вопрос времени.

* * *

Какая же тонкая эта штука — счастье. Оно приходит тихо, неприметно. Вначале бывает покой на душе, а только потом начинаешь понимать, что это и есть счастье. Мамку на ночь Херовна брала к себе в комнату с раскладушкой, — и они с Мишей оставались одни. По обоям с крупными цветами разбегались блики от дальнего света запоздалых машин, и опять становилось тихо. Слышно было только, как стучит, не умолкая, собственное сердце, задыхаясь, не справляясь с небывалым счастьем. Ночью Клава долго не спала, глядя на пушистые девичьи ресницы Миши, мирно спящего у нее на груди. Она боялась ненароком потревожить его сон. Эти минуты ночного затишья были очень нужны ей, чтобы поверить своему счастью. И ребенок, что не тревожил ее среди дня, почему-то в эти часы начинал ворочаться в животе, будто стараясь плотнее прильнуть к спящему отцу. А по воскресеньям у них собиралось все их звено, приходил и Авдеич, а тетя Маша Тимохина прихватывала своего мужа с гармошкой. Да они давно уже все стали своими. Они и на свадьбе Клавы и Миши гуляли с Тимохинской гармошкой до самого утра. «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина?» — душевно выводила тетя Маша, и все их старушечье звено дружно подхватывало песню, разворачивая ее так, что дрожали стекла, а душа пряталась пятки. Ох, как же ложилась ихняя песня под плотницкую гармошку! А еще по воскресеньям Херовна с мамкой пекли на всех пирожки, а Авдеич захватывал поллитру, чтобы так, чисто символически, отметить встречу. Клава, конечно, не пила, но ее мамку не обижали, не попрекали прошлым и отмеряли ту же стопку, что и всем. Много чего у них там было веселого. Вдруг старухи возьмутся со смехом припоминать, как их трест был раньше передвижной механизированной колонной, как они по молодости в растворных узлах с крысами ночевали, как стройбатовские солдатики их обворовывали и драки с плотниками учиняли… Смех, да и только! Прям, почище телевизора будет!

Ах, какая же тонкая эта штука — счастье. А где тонко, там и рвется. В тресте стали собирать бригаду на ликвидацию аварии в Чернобыле, ну и, конечно, первым Мишу записали. Без ихней бригадирши и ее Васильича сраного тут, конечно, не обошлось. Клава с Авдеичем в трест ходила, со стыда чуть не померла с животом-то. Сначала обещали оставить в покое, потом опять записали, они снова ходили везде, тогда им пригрозили, что из очереди на жилье выкинут. А тетя Маша Тимохина рассказывала, как бригадирша кричала на участке: «Ничего, пожила эта толстомясая замужем, пускай, как мы теперь потопчется!»

* * *

Перед самым концом дежурства, в пять утра Хиля кемарила в газике, мчавшемся по тряской загородной дороге к массиву дач высокопоставленных работников. Рядом привалился к плечу Леха Годунов, пить он совсем не умел, меры не знал, вот и маялся, бедный, с похмелья. Так всю ночь и проблевал в дежурке. Хиля с тревогой размышляла, что Леху после этой поездки на месте происшествия окончательно развезет, и ей придется разбираться с компанией пьяных отморозков одной до приезда всей группы. Ехали они по звонку сторожа массива, который обнаружил в лесопосадке тело девушки, приехавшей сюда вечером вместе с компанией на дачную попойку. Переживала Хиля не зря, за время работы в отделении у нее выработался ментовский нюх, шестое чувство, если хотите. Этот нюх ее еще ни разу не обманул. А в этот раз нюх ей подсказывал, что дело это будет грязным, гнилым, вонючим. Что соберут они всю картинку с Лехой из кусочков, но прокуратура им это дело развалит, а после — им же еще и по шапке даст. Само местонахождение трупа о многом заставляло задуматься. А еще этот Алексеев в прокуратуру ее уговаривал пойти. А может сразу на панель? На «железку один»? Но когда машина свернула к озеру, на берегу которого и располагался дачный поселок, Хилю тревожило уже только одно — удастся ли им с похмельным Лехой сцапать убийц на месте?

Сторож ждал их у развилки. Он выскочил на дорогу и принялся махать руками. Хиля вышла из машины к нему навстречу, а бесчувственный Леха свалился на освободившееся место, лишившись подпорки.

— Ой, мать твою! Просил ведь, чтобы мужика прислали! Как я тебе такое, девка, покажу? С тобой-то никого нет?

— Есть, но ему плохо, он с суток, сейчас оклемается на свежем воздухе. Ты, дед, показывай давай, и быстро веди к бандитам. Они еще там?

— Там, там! Куда они денутся, если в стельку пьяные? Они ключом в зажигание не попадут! — сказал сторож, раздвигая перед Хилей пушистые лапы елей.

В водоотводной канаве с прелой листвой, прямо напротив ворот дачного поселка «Сосновый бор» лежала абсолютно голая девушка, исцарапанная, вся в синяках. Чья-то пятерня отпечаталась у нее и на горле. Жидкие светлые волосенки на затылке слиплись в кровавый колтун.

— Это они ее, видать, головенкой о прутья кровати колотили, кровати там у них такие никелированные, с шариками на спинках. Вот какие дела тут, девка. Разное тут бывало, но такое — впервые. И все с Синютина из райпотребсоюза началось! Как купил дачу покойного начальника ДОСААФ, так его сынок тут притон целый организовал. А эта-то дурочка сидела вчера в машине веселая! Радовалась, наверное, что в высшее обчество приняли! Она с подружкой сюда ехала, подружку-то нашла себе проходимую. Я еще поглядел на нее, подумал: «Куда же ты поперлась, милая?» Поди-ка и замуж за этих выйти хотела, да вот тут какие нынче дела…

Хиля вздрогнула, когда подошедший сзади Леха тронул ее за плечо: «Иди в машину, Хиля, нечего тебе здесь стоять. Сейчас эксперты подъедут и труповозка. Ты дыши глубже, помогает. Посиди с Серегой в машине пока… Брать их сейчас пойдем.»

Все время перед глазами стояло лицо этой девушки с глуповатым, удивленным выражением. Казалось, она так до самого конца и не поверила, что все это происходит именно с ней. История и без того получалась удивительно глупая. Трое парней, упакованных под полную завязку, пользовались услугами одной девушки, торговавшей шашлыками на точке, принадлежавшей через подставное лицо папе одного из этих ребят. Девушка никуда не смогла поступить учиться и, не смотря на свой веселый образ жизни, несколько комплексовала перед школьной подружкой — скромной невзрачной студенткой техникума. А той, наоборот, хотелось отведать кусочек запретного плода жизни шашлычницы. Ей нравилось стоять у прилавка подруги, когда та громко хохотала с тремя красивыми парнями. И когда ее позвали на чей-то день рождения на дачу у озера, то она, наверно, подумала, что и ей, наконец, улыбнулась удача. Вот только почему-то ее школьная подруга сразу заперлась в бане со своим другом, оставив юную протеже на закуску двум в дымину пьяным парням.

Хиля собрала вещи покойной, аккуратно уложила их для экспертов, и, пока Леха крутил руки именинникам, осмотрела место происшествия. Было видно, что хозяева съехали с дачи до весны — на кровати, где истязали покойную, не было даже матраса. На обоях виднелись выцветшие квадратики от вывезенных ковриков, а стол поражал скудостью сервировки.