сыщика, разыскивая её очки. Илья так и остался маленьким мальчиком, которому очень хотелось стать настоящим сыщиком, таким, как в книжке, вот только таких в реальной жизни не существует. Может, поэтому они с Варей так легко сошлись, оба немного по-детски играли в сыщиков на своей работе.
— Не дуйся. Что там у вас болтают про цветочное убийство? — сказал Варя.
— Да думают, что маньяк, ну или мужик у этой бабы был псих, — ответил Илья и сбавил шаг.
— Вот сейчас и узнаем, меня, конечно, раздирают два чувства, чтобы это оказался он, и мы быстро закрыли дело, но с другой стороны…
Они оба вздохнули, да, это настоящее дело, как в кино. Не пьяная драка или поножовщина, не тупое ограбление с бесконечным заполнением бумажек, блеянием подозреваемых и поиском свидетелей, выполнение скучных инструкций и предписаний.
Дом оказался панелькой напротив большого торгового центра. На звонок в домофон ответил сонный мужской голос.
— Ты чего, ключ забыла?
— Полиция, откройте, — рявкнул Варя.
В домофон хрюкнули, и запищал замок. Пришлось подняться на пятый этаж. Одна из дверей на площадке открылась, и оттуда выглянул помятый мужик сорока лет.
— Какого хрена? Ко мне, что ль?
Роман Кашин оказался жилистым, невысоким. Тёмное, обветренное лицо, большие мозолистые руки, засаленный спортивный костюм и запах свежего перегара. Да, трудно ожидать, что такой субъект после убийства сожительницы сядет плести венок из роз.
— Следователь Танатов Варсонофий Яковлевич. Мы по поводу смерти Лавкиной Натальи Сергеевны. Войдём или прислать повестку?
— Чего? Кого? — вылупил глаза Кашин. — Наташа? Заходите.
Не оборачиваясь на полицейских, Кашин прошёл, шлёпая босыми ногами на кухню, где тут же взялся за пачку с сигаретами, но под недовольным взглядом Вари положил обратно. Кухня была обычная для начала двухтысячных: яркие пластиковые дверцы гарнитура, двухкамерный холодильник, огромная картинка орхидей на кухонном фартуке. Когда-то стильно и красиво, но сейчас с раковиной, заваленной посудой, запахом табака, впитавшегося в пластик, выцветшей и потёртой столешницей выглядело убого и неряшливо. Пол неприятно лип к ботинкам, разуваться Варя не стал, ещё в прихожей поняв, что за чистотой в этой квартире давно не следят.
— Почему вы не заявили о пропаже сожительницы? Её же больше суток нет дома.
— Да кто ж знал. Я у другана вчера был вечером, пришёл ночью навеселе немного, ну, думал, она спит. А утром нет её, так она на работу ушла.
— А телефон? Вы не созваниваетесь?
— Ну, чё-то спал крепко. Чего звонить, ругаться будет, — пожал плечами Кашин.
— Так, вечер и ночь вы провели у друга. Имя, фамилия.
— Васин Николай. Так чего, её убили, что ль? — наконец осознал случившееся Кашин.
— Да, на работе. Нашли утром. С вами пытались связаться, вы не брали трубку.
— Звук вырубил, спал я.
— Кто ей смерти мог желать не знаете?
— Чего она министр какой, чтоб смерти ей желать.
— Ну, а странного в её поведении не замечали?
— Наоборот, полгода нормально всё было, успокоилась. Раньше приставала, мол, детей хочу, свадьбу. А мне на фига, у меня дети есть от первого брака. А тут тишь да гладь, выпью, так она просто уйдёт и над душой не стоит. Ленивая только стала, лежит или спит всё время, готовить перестала. Но мне это пофиг, я у Светки поем, бывшей моей, она и готовит лучше. Раньше все деньги спускала на мозаики свои алмазные. Дура, говорю, чего в них хорошего, пылесборники, да дорогие. Перестала. Стали жить тихо-мирно. Разве что в постели, ну, не так чтоб, как бревно. Думаете, она мне изменять стала? Найду гада, башку откручу.
Мужик говорил без особых эмоций, кажется, похмелье мучило его гораздо больше, чем смерть сожительницы. Он мял пачку сигарет в руках и с тоской поглядывал на почти пустую бутылку пива у раковины. Пауза затянулась. Варя кивнул Илюхе, и тот передал ему свои записи.
— Подпишите протокол. До свидания, — сказал Варя, передавая ручку и листок, заполненный Ильёй, Кашину. Нужно случайное прикосновение, чтоб Варя мог побывать в его сне. Жать руку возможному убийце не хотелось. Пусть Кашин и не выглядел как романтик, способный сделать из своей гражданской жены «Офелию», но Варя давно привык, что в мире всё может быть не тем, чем кажется.
Выйдя из подъезда на улицу, они остановились на крыльце под козырьком, мелкая морось сменилась секущим последние сугробы дождём.
— Не люблю раннюю весну, — сказал Илья, осматривая грязную дорогу.
— «Подснежники»?
— Да, скоро начнётся.
— Сашка их тоже терпеть не может. Да и понятно, кому приятно гнилой труп вскрывать. Ну что, теперь к ней. Смотреть нашу «Офелию в цветах».
— Ты как хочешь, а я на автобусе. До морга отсюда точно полтора часа топать, да ещё и в горку.
— Ладно, давай на четвёрке отправляйся. Я, пожалуй, всё-таки пройдусь, дам вам возможность пообщаться, пока меня ждёте.
— Псих, у тебя и зонта нет.
Варя только отмахнулся и шагнул под дождь. Холодные капли ударили по кожанке и кепке, отросшие волосы намокли и стали липнуть к шее холодными червяками. Варя подставил лицо дождю, смывая затхлый запах чужой квартиры, чужого «мира», неприятного ему. Полгода в этой квартире умирала женщина, может, не физически, но морально точно. Долгая агония и никакой помощи. Варя тряхнул головой и зашагал в нужную сторону.
Ему повезло, через десять минут дождь стих, словно выдохся, и теперь сыро было только ногам. Ночью проверит Кашина, а потом хорошо бы пройти на место преступления призраком. Вот только что делать с Сонькой? Может, предупредить, что выпьет таблетку от бессонницы. Такие у него лежали под замком в шкафу, когда-то выписал у врача, чтобы предъявить в крайнем случае, если найдут его полуживое тело. Не рассчитал дозу, вот и заснул покрепче, чем надо. Слабая отговорка, но хоть какая-то. Когда есть объяснение, то людям, по сути, плевать, правильное оно или нет, если случившееся их не касается. Можно попросить Сашку забрать Соньку с ночёвкой, наврать, что у него свидание с продолжением. Такое она поймёт. Вспомнилась Эльсия и что Варя ей так и не позвонил, а надо бы, он совсем не старый, чтобы ставить крест на своей личной жизни.
С каждым шагом мыслей в голове становилось меньше, глаза привычно отслеживали все детали вокруг. Варя добрался до площади, полюбовался красотой застывшего под серым небом храма и пошёл дальше.